Владислав Крапивин - Журавленок и молнии
– Чего? – стараясь быть независимым, сказал Горька. Студент и Череп медленно подошли.
– Дело есть, – сообщил Студент. – Предложение одно… Пойдем поговорим.
– Мне домой надо, – попробовал отвертеться Горька. Но Студент ласково и крепко взял его за плечо.
– Да пойдем, не бойся.
Он повел заробевшего Горьку в гараж, который стоял в глубине большого двора. Когда-то в гараже находились "Жигули", но потом папаша сел в тюрьму и машину пришлось продать. А гараж куда денешь? Если бы железный – другое дело, а кирпичный с места не сдвинешь. И теперь в гараже собиралась компания Капрала.
Занимались они там вроде бы обыкновенным делом: ремонтировали старый мотоцикл. Но все ребята знали, что это дело у них – не главное.
Сейчас в гараже сидели на верстаке сам Капрал и вертлявый семиклассник Шкалик.
– Во, – сказал Студент и подтолкнул Горьку вперед. – Нашел. Это геройский парень, сделает все о'кей.
Горька тоскливо подумал, что лучше все-таки драпануть. Но в дверях стоял Череп и смотрел на него с ленивой скукой.
Капрал вдруг соскочил с верстака и резко сказал:
– Череп, сгинь из дверей! Я вас, идиотов, просил добровольца привести, а вы его, будто заложника, притащили! Если не хочет, пусть уходит…
Потом он глянул на Горьку бархатными своими глазами и спросил с участием:
– Они что, силой тебя тянули?
– Не… – пробормотал Горька. – Я сам.
– А! Ну, другое дело… Тогда вот что. Помоги нам по-человечески.
– А чего… – нерешительно откликнулся Горька.
У Капрала затуманилось красивое лицо, он виновато улыбнулся:
– Да дело-то обыкновенное… Честно говоря, перебрали мы вчера на дне рождения у одного корешка. Тебе этого не понять, да и слава богу. Не надо… Только поверь мне, грешному: голова трещит, будто в ней рота барабанщиков, и муторно так, словно мыла наелся.. Вон и Студент слегка бледный…
Он говорил тихо, доверительно и смотрел на Горьку с надеждой, словно тот и в самом деле мог помочь.
Горька ощутил симпатию и жалость к страдающему Капралу. И легкую гордость оттого, что знаменитый Капрал не грозит, не требует, а так по-доброму просит о помощи. Но о какой? На бутылку ему, что ли, надо? Горька добросовестно вывернул карманы, вытряхнул крошки и несколько медяков.
– Вот, все… – Он честно взглянул в печальные глаза Капрала.
Капрал вздохнул и качнул головой:
– Да нет, не то. Все на деньги не измерить… особенно, когда их нет… Понимаешь, тут надо немного смелости. Конечно, не.как в партизанском отряде, но все-таки… Найдется у тебя?
В Горьке опять задрожала тоскливо-тревожная струнка. Он пожал плечами.
– Найдется, – уверенно сказал Капрал. – Да и задача-то пустяк. У магазина сейчас будут разгружать ящики с коньяком "Белый аист". Никто за ними толком не смотрит, грузчики мотаются туда-сюда. Протопаешь мимо ящиков, дернешь одну бутылку, сунешь вот в эту сумку, обойдешь кругом квартал – и сюда. Нас там всякая собака знает, а на тебя и не взглянут. Сделаешь?
– Нет… – сказал Горька, осипнув от страха. И неловко затоптался на месте.
Капрал без улыбки смотрел, как он топчется. Потом сказал со вздохом:
– Ну, нет, так нет. А может, решишься?
– Нет. Пустите меня, – опять пробормотал Горька, пряча глаза.
– А кто тебя держит? Иди, – проговорил Капрал. – Только условимся по-джентльменски: про наш разговор никому. Понял?
– Понял, – торопливо согласился Горька и оглянулся на дверь. Выход был свободен. Горька обрадовался… и не пошел. Виновато посмотрел на Капрала, будто в чем-то обманул хорошего человека. Капрал сказал ему ласково:
– Ты ведь не боишься. Ты это с непривычки. Думаешь, наверно, что нехорошо, мол… А какая разница, кто эту бутылку выпьет? Мы для поправки здоровья или какие-нибудь алкаши, которые работу прогуливают? Или думаешь, государство обеднеет на десятку?
Горька не думал про государство, он думал про себя.
– Если поймают…
Капрал засмеялся:
– Да кто тебя поймает? Если даже увидят, разве догонят? Да и не увидят…
– Ну, а поймают, так что такого? – с писклявой усмешкой вмешался Шкалик. – Ты скажи, что коньяк хотел вылить, а бутылку сдать, чтобы двенадцать копеек получить.
– Точно, – согласился Капрал. – Посмеются да отпустят. Ну, может, пинка дадут… Да чушь это, никто не увидит. Зато от нас будет тебе вечная благодарность и защита от недругов. А?
Потом, вспоминая все, что было. Горька так и не мог понять, почему он согласился. Боялся Капрала и его дружков? Пожалуй, нет. Мстить они не стали бы, слишком мелкая он для них личность. Да и связываться с сыном милиционера – себе дороже. Пожалел Капрала? Может быть, самую чуточку. Но не настолько, чтобы идти из-за него на риск. Обрадовали слова о благодарности и защите? Пожалуй, обрадовали, но все же не в этом дело. Хотел доказать, что не трус? Кому? Себе? Про себя он и так все знал. Капралу и его компании? А зачем? Все равно они жулики…
И все же пошел. Будто его заколдовали. Вместо того, чтобы кинуть в траву сумку и рвануть домой, он деревянными шагами двинулся в переулок.
От крыльца магазинчика отъехал крытый грузовик, у входа осталось несколько ящиков, в которых блестели стеклянные горлышки. Два дюжих дядьки подхватили пару ящиков, крякнули и потащили в магазин. Прохожих не было. Оглушительно звенел в ушах августовский полдень. Горька с застрявшим в горле страхом боком подошел к ящику и липкими пальцами вытянул узкую бутылку. Шагнул в сторону. Брючина зацепилась за полуоторванную жестяную полоску на ящике. Полоска задребезжала. Ее звон показался Горьке громом небесным.
Горька замер, будто надетый на громадную стальную спицу. И сквозь грохот и звон услышал:
– Ах ты, жулик проклятый!
На крыльце стояла грузная тетка и смотрела на Горьку пронзительными глазами.
Пробитый ужасом, как ударом тока, Горька дернулся и остался на месте. Бутылку он держал перед собой, не решаясь ее ни уронить, ни поставить обратно.
– Ах ты, сопляк! А ну иди сюда! – сказала тетка, будто не сомневаясь ни капельки, что Горька и в самом деле пойдет.
И он пошел. Как под гипнозом. На ослабевших ногах. По-прежнему держа бутылку в согнутой руке на уровне груди.
Тетка дождалась его, взяла за шиворот и крепко огрела сумкой, в которой лежали тугие кульки.
…Он оказался в комнатушке с письменным столом, за которым сидела молодая крашеная женщина в белом халате. Она сразу стала кричать на Горьку. Тетка, которая привела его, тоже кричала и один раз хлопнула по шее. Грузчики стояли в углу и добродушно гоготали. Потом в комнату втолкнули Шкалика. Он дернул плечом и презрительно скривил губы.
Сквозь отчаяние и страх Горька все же сообразил, что Шкалик, видимо, следил за ним, был неподалеку. Значит, его тоже заподозрили и поймали. Украдкой Шкалик показал Горьке кулак. Наверно, хотел напомнить, чтобы Горька молчал про Капрала.
Горька пытался захныкать, что больше не будет, и бормотал что-то про двенадцать копеек, но его не слушали. Женщина в халате куда-то позвонила. Через какое-то время (заполненное для Горьки безнадежным ужасом) приехал милицейский фургончик…
Потом была серая комната, где пахло клеем и едкой известкой. В окне за решеткой в виде солнечных лучей светился и звенел такой радостный и свободный мир, теперь недоступный для Горьки. За столом Горька увидел пожилую женщину в форме лейтенанта милиции. У нее было усталое и скучное лицо.
Женщина открыла серую папку, посмотрела на Горьку и Шкалика почти ласково, встряхнулась и бодро спросила:
– Ну что? Будем отпираться или сразу все скажем честненько? Как у нас насчет совести?
Шкалик закатил истерику. Он зарыдал, затопал ногами и взахлеб закричал, что стало уже невозможно выйти на улицу. Что такого он сделал? Шел мимо магазина, а его хватают как вора! Есть в Советской стране такие законы, чтобы ни с того ни с сего хватать? Да что же это такое?! В чем он виноват?! Взрослого бы, небось, не схватили! Взрослый знает, что делать: он и к прокурору пойдет, и в суд, и в газету напишет! А с маленьким все можно, да?
Была в слезах и ярости Шкалика такая неподдельная правота, что лейтенантша растерялась. К тому же Шкалик упал на деревянный диванчик и крепко стукнулся лбом о подлокотник. Прибежала девушка-сержант, Шкалику дали воды, велели успокоиться и отпустили. Уходя, он напомнил Горьке залитым слезами взглядом: "Не болтай"…
Горька, всхлипывая, покорно рассказал историю, как хотел сдать бутылку, чтобы получить деньги на кино.
– Так-так, – покачивая какой-то домашней, не милицейской прической, сказала лейтенантша. – С этого все и начинают. Жаль мне тебя, но родителей придется для беседы пригласить. И, возможно, оштрафовать. Где ты живешь?
Горька знал, что изворачиваться бессмысленно. Морщась от слез, назвал адрес, потом – как зовут маму и папу.
– Место работы родителей?
Услыхав о работе отца, лейтенантша отложила ручку. Что-то изменилось в ее лице.
