Владислав Крапивин - Журавленок и молнии
Но это сперва холодные. А потом ничего. Только очень уж здорово хлещут.
Сквозь ливень, сквозь мгновенные розовые вспышки и грохот майской грозы Журка и Горька мчались вниз по Крутому переулку. Журка почти захлебывался ливнем. Скользкий асфальт больно бил по босым пяткам и вырывался из-под ног. Промокший галстук (Журка его так и не снял) прилип к телу. Было жутковато и весело.
– Журка, не отставай!
– Я лечу! Только очень скользко!
Их обгоняли бурливые ручьи. Вернее, это был уже один поток, несущийся по мостовой и тротуарам.
Внизу, недалеко от Парковой улицы, вода с ревом срывалась в черный провал – в широкую, сантиметров тридцать, щель, которая открылась на мостовой и как бы разрубила правую часть дороги.
– Во какая пасть! Водопады глотает! – на бегу крикнул Горька. И оглянулся: – Журка, ты что?
А Журка стоял. Вода бурлила у его щиколоток и уносилась в гудящую пустоту. Журка сделал осторожный шаг – ближе к провалу. Пласт лопнувшего асфальта упруго закачался под ступнями.
– Ты что! – заорал подлетевший Горька. – Смоет! Или провалишься!
– А что там такое?
В это время огненная линия полоснула над крышами и трахнула так, что, казалось, на секунду остановился дождь. А потом захлестал пуще прежнего. Черная пустота втягивала в себя потоки.
– Что там? – опять крикнул Журка.
– Черт его знает! Какой-то подземный канал открылся или труба! Канализация какая-нибудь!
– Нет! Там целое подземелье! Как это могло случиться? Под самой дорогой! Крепеж разрушило, что ли?
– Не знаю! Потом разберемся! – закричал Горька. Струи лупили его по худым плечам и по голове с облипшими волосами. – Бежим!
– Подожди! А может, это подземный ход с Маковой горы?
– Может быть! Бежим!
Но Журка стоял. Он-то был сыном шофера. Он знал, что случится, если на скользкой дороге врежется передними колесами в эту щель автомобиль.
– Машина может грохнуться!
– Да не грохнется! Здесь они не ходят!
– А если на улице Мира опять проезд зальет? Все машины сюда повернут!
– А что делать? – крикнул Горька и присел от громового удара.
– Беги в школу! Скажи кому-нибудь, чтобы позвонили в ГАИ. Егору скажи!
– Бежим вместе!
– Да нельзя вместе! Я сигналить буду, если поедут! Вот, галстуком! – Журка дернул на шее слипшийся галстук. – Беги, ты в кедах, а у меня ноги скользят!
Горька рванул навстречу потокам и ливню. И на середине переулка скрылся за водяной завесой.
Журка оглянулся. До этого момента он не чувствовал холода, он был как бы сам частью стремительного дождя. Но сейчас задрожал.
Над тротуаром на высоте второго этажа горело окно. Там, в доме, зажгли очень яркую лампу, и широкий квадратный луч пробивался сквозь сверкающую толщу ливневых струй. Он чуть наклонно шел над мостовой и рассеивался на другой стороне улицы.
Журка машинально встал под этот луч, будто здесь было теплее.
Видимо, над Крутым переулком был самый центр грозы. Молнии стреляли уже не розовым, а белым светом, и гром трахал за ними сразу, без малейшей задержки. Журка пригибался от взрывов электрического треска, но делал это машинально. Он знал, что грома бояться нечего…
После очередного удара он не услышал, а скорее угадал, что сверху надвигается машина. И правда, за стеною ливня забрезжили размытые пятна горящих фар, а чуть позже проступил квадратный силуэт автобуса или автофургона.
Теперь все пошло очень быстро. Журка бросил к ногам сверток с одеждой, наступил на него, чтобы не смыло, рывками растянул на шее узел, вскинул в кулаке галстук. Но ткань была темная от воды, струи прижали ее к руке.
"Не заметят, – понял Журка. – А если и заметят, ничего не поймут".
А когда поймут, будет поздно!
Если бы галстук – на свет!
Но луч шел высоко над головой – не достать, не допрыгнуть.
Журка нагнулся, выхватил из одежды шпагу. Ножны отлетели, и вода смыла их в провал. Журка намотал галстук на конец клинка, затянул узел, вскинул тонкий клинок над головой. Все равно не хватало высоты. Чуть-чуть! А тяжелый автомобиль шел, шел, шел, и его фары расцветали за стеклянной стеной ливня, как громадные подсолнухи.
Журка встал на цыпочки и яростно тянулся к лучу. Наконец, то ли кто-то шевельнул в доме лампу, то ли сам Журка через силу рванулся по вертикали – луч коснулся галстука. Сырой клубок ткани налился неярким, но отчетливым багровым светом.
Теперь заметят! Если не смогут затормозить, то в крайнем случае отвернут. Лишь бы устоять, не упасть…
И он стоял, вытянувшись вверх, и каждая жилка стонала в нем, дрожа от яростной и нервной силы. Струи били по лицу, но он не закрывал глаз и смотрел на свой крошечный красный сигнал.
Опять вспыхнула над головой трескучая оглушительная звезда. Журка пригнулся и вытянулся вновь.
"Если ударит в клинок, я, наверно, не услышу грома", – подумал он. И стоял…
Молнии рубили ливневое пространство над соседними крышами, и каждая могла пройти обжигающим ударом через тонкую сталь клинка и струны Журкиного тела.
Не ударит? Не попадет?
Может быть, нет.
На этот раз, наверное, нет…
Но впереди еще столько гроз…
И если вы увидите под ливнем и молниями Журавленка, пожалуйста, поспешите ему на помощь.
Поспешите, как спешили восьмиклассники, поднятые отчаянным Горькиным криком.
1981 г.
