Берли Доэрти - Дети улиц
Они приближались к другой деревне. Джим поднялся на цыпочки, пытаясь не терять мальчика из виду. Он слышал, как играет цирковой оркестр, как грохочут барабаны, гудят трубы и тромбоны; ему казалось, что он все еще слышит голос мальчика.
Складывалось впечатление, что самое главное в этой процессии для всех угольщиков и шкиперов барж было пристать у каждой деревни, побывать в местном пабе и как можно сильнее напиться. Грязный Ник, уже пошатываясь, ходил вместе с остальными, и пение его становилось все громче и неразборчивее. Он опустил длинное весло в трюм и рассмеялся, глядя на развеселившегося Джима.
– Хочешь пойти со всеми, да?
– Пожалуйста, Ник… Можно?
Тот свистнул в своей обычной пренебрежительной манере и потопал прочь. Джим смотрел, как он уходит, и ненавидел хозяина всей душой. Он подполз к Снайпу, ощупывая завязанную на шее веревку. На реку опускалась ночь, хотя было все еще тепло. На берегах собирались семьи, матери подзывали к себе детей. Проходя мимо, они с любопытством поглядывали на него и перешептывались, прикрыв рот рукой. Джим знал, что они смеются над ним.
«Что ты здесь делаешь, – поинтересовался у него внутренний голос, – привязанный, словно зверь, ешь и спишь, как зверь, и поговорить не с кем? Пора тебе уходить. Пора сбегать, братишка, и смотри, не ошибись».
Мальчик поднялся, и Снайп зарычал на него. Джиму вспомнилось, как в работном доме ему представился шанс бежать, как он воспользовался им и как все отлично получилось. Если сработало тогда, сработает и сейчас. Последняя его попытка была опрометчивой, он решился на нее, не думая. Тогда он едва не сошел с ума, размышляя о том, не подвернется ли возможность сбежать. На этот раз его мысли были спокойными и уверенными. Мальчик твердо решил бежать и был преисполнен решимости.
К тому моменту, как ночь подошла к концу, Джим понял, что Грязный Ник будет пьянее обычного. Прекрасный шанс. Джим отлично знал, что нужно делать. Он спустился в трюм, нашел несколько тяжелых кусков угля, вытащил их на палубу и спрятал, затем нашел маленький острый кусочек. Провел по нему рукой. В самый раз.
Он положил несколько досок поперек комингса – так, чтобы они почти полностью закрыли собой люк, оставив только небольшой промежуток. Затем взял кусок острого угля и принялся тереть им веревку, которой была обвязана его шея. Мальчику показалось, что прошло много часов, он уже думал, что веревка никогда не порвется, но вдруг почувствовал, что пряди начинают распушиваться и слабеть. Запястье болело. «Если Ник придет, пока я этим занимаюсь, – подумалось ему, – я просто опущу голову и притворюсь, что сплю». Сейчас все дело было во времени. Веревка должна была поддаться. Над рекой со стороны деревни слышались звуки. Джим продолжал пилить веревку. Она должна поддаться.
И наконец это случилось. Уголь, когда порвалась последняя нитка, порезал ему шею, но ему было все равно. Он поднес оборванный конец веревки к Снайпу, стараясь не напугать собаку. Собака открыла желтые глаза и зарычала.
– Все хорошо, Снайп, все хорошо.
Он заставил себя погладить собаку по спутанной шерсти. Снайп снова зарычал. Джим продолжал гладить и разговаривать с псом успокаивающим тоном, все время прислушиваясь, не идет ли Грязный Ник. Наконец он решил, что собака достаточно успокоилась. Он обвил веревку вокруг шеи Снайпа и закрепил ее. Отлично!
Затем мальчик услышал, что Ник возвращается – идет пошатывающейся походкой по берегу, что-то напевая. Неважно. И на этот случай у Джима был план. Когда Ник взобрался на палубу и поднял фонарь, то увидел мальчика и собаку, спящих рядом. Джим обнимал Снайпа за шею. Эта умиротворенная картина тронула Ника, он попытался пройти мимо них, не удержался на ногах и скатился в трюм. Джим и Снайп навострили уши, прислушиваясь. Но дыхание Ника почти сразу же перешло в раскатистый храп.
Джим ждал долго. Голоса на берегу стихли. Куры, собаки, коровы и свиньи на задних дворах по всей деревне устроились на ночлег.
Джим медленно шевельнулся, едва не разбудив Снайпа. Джим посидел немного тихо, а затем боком пошел к трюму, наблюдая за псом, пока тот снова не уронил голову на лапы.
«Давай. Ты сможешь сделать это, братишка. Ты сможешь!»
И он точно знал, что сможет.
Очень медленно он встал и опустил крышку на люк. Собака все еще спала. По очереди, тратя на каждый кусок почти целую вечность, он поднял большие куски угля, которые принес на палубу раньше, и беззвучно уложил их на крышку. Он работал тихо и спокойно. Затем мальчик выпрямился. Ни шевеления. Ни звука. Он подполз к другой стороне палубы, бросил быстрый взгляд на собаку, всего одним ловким движением перекатился с баржи на берег, выпрямился и побежал.
19
Ушел
Внезапно Снайп проснулся, и его вой потряс ночь. Он рванулся, потянул веревку, яростно пытаясь освободиться. Грязный Ник вскрикнул, проснувшись, и принялся колотить кулаками по крышке люка. Через поля на задних дворах забеспокоились животные. Над водой стали загораться огни.
Джим бежал вперед, опустив голову, обегая кусты и деревья. Он слышал собственное дыхание и топот своих ног. Колючие кусты рвали штаны и курточку. Ветка сверху подцепила его кепку и захватила ее в плен, и Джиму пришлось бежать обратно и освобождать ее. Он продолжал бежать прыжками, грудь стискивало, разрывало, ноги были тяжелыми, словно свинцовыми. Мальчик понятия не имел, куда бежит.
Он услышал шелест в подлеске за спиной и понял, что его преследуют. Шелест превратился в сопение и тяжелое дыхание. Собака. Нога у Джима болела так сильно, что он больше не мог бежать. Прекрасно понимая, что делает, он бросился навзничь, головой вперед, закрыл лицо руками и стал ждать, когда Снайп прыгнет.
Однако все стихло, как если бы мир снова уснул. Наконец он заставил себя повернуть голову. Собака оказалась вовсе не Снайпом, а маленьким терьером. Он лизнул вытянутую руку Джима и снова убежал в заросли. Не было слышно ни звука. Если Снайп все еще и выл, здесь этого не было слышно. Возможно, и Ник продолжал стучать и ругаться, но издаваемые им звуки растворились в ночи.
«Что, если они умерли, братишка? – закрался в мысли голос. – Что, если старик Ник задохнулся в трюме, а Снайп задушил себя веревкой?»
Джим сел, обливаясь холодным потом.
«Что, если ты убил их?»
Он заставил себя подняться. Ни звука. Он негромко свистнул, подзывая собаку, которая бросилась к нему сквозь заросли, подбежала, но затем вновь убежала прочь. Мальчик остался один, и на этот раз тишина пугала его. Он забрался в заросли, надеясь уснуть, но тишина гудела вокруг.
«Ну вот ты и сделал это, – прошептал тихий голосок. – Ты оставил своего хозяина задыхаться, повесил собаку на веревке. Ты убил их обоих, вот что. Теперь ты за это ответишь, Джим».
20
Зеленый фургон
Джим проснулся от храпа лошадей и глухого топота копыт, от которого дрожала земля. Он подбежал к краю поляны, пробрался сквозь густые деревья и выбрался на большое поле. Там было лошадей двадцать, а может быть, и больше, их тренировали – все они бегали по кругу. В центре круга стоял мужчина с кнутом, он щелкал им по земле и выкрикивал команды, которые заставляли лошадей останавливаться, вставать на дыбы, поворачиваться и бежать в другую сторону. Они были совсем не такими, как те рабочие лошадки, которых Джим видел запряженными в повозки, и та тощая хромая кляча, которой управляла Хромая Бетси, продавая молоко. Эти лошади были сильными и красивыми, ноги поднимали высоко, словно танцоры.
На другом конце поля стояла огромная палатка. Мужчины и дети кричали и громко смеялись, дергая за веревки, пытаясь натянуть их правильно. Палатка была похожа на большую зеленую птицу, которая не хочет сидеть на месте. А вокруг палатки стояли фургоны, раскрашенные яркими красками.
На самом большом из них были написаны слова, и Джим точно знал, что они означают: «Лучший цирк Джаглини». В фургончике была зеленая дверь с медным дверным молоточком, окна закрывали муслиновые занавески, а из дымохода сзади вился дым. Из окна на него широко открытыми глазами глядела женщина, но казалось, что она так задумалась, что не обращает на него внимания. Джим предположил, что это сама мадам Джаглини. Он помнил, как ее дети танцевали и махали ему руками с берега реки, и инстинктивно поднял руки, пытаясь нащупать веревку, которая привязывала его к палубе. Но он освободился от нее, как он надеялся, навсегда.
От фургона исходил чудесный запах еды. Джим не мог вспомнить, когда ел в последний раз. Когда бы это ни было, это были всего лишь крошки из карманов Ника. Пока Джим смотрел, женщина исчезла, а на ее месте появились двое маленьких детей. Джим узнал в них тех двух малышей, которые вчера сидели на руках у родителей. Они увидели мальчика, стали тыкать в него пальцами и смеяться.
Женщина открыла дверь фургона. Дети высыпали на ступеньки, хихикая и глядя на Джима.
