Анвер Бикчентаев - Прощайте, серебристые дожди...
— Может, слыхал, как мальчишки в наших местах свой партизанский отряд организовали? Нет? Сейчас я тебе расскажу всё по порядку… Микола сделался командиром того отряда. Насобирали мальчишки всякого оружия и до поры до времени его припрятали. Чего полагается делать вооружённому до зубов человеку? Конечно же, стрелять. И Микола так и решил. Он, может, никогда бы в наш отряд не попал, если бы не стал пулять из винтовки. Первым делом он решил пугнуть полицаев в своем селе. Ночью зарядили винтовки и открыли пальбу. Полицаи, наверно, подумали, что это партизаны на них напали, и дали дёру. А ребята ещё целую неделю палили в небо. Кто их знает, сколько они ещё тратили бы патронов, если бы однажды не угодили в засаду, к счастью, она оказалась партизанской. А той засадой руководил дядя Ваня. Схватил он за шиворот Миколу и спрашивает строго: «Кто, такие-сякие?» Микола струхнул, но виду не подал. «А вы сами кто такие?» — «Мы партизаны! — отвечает ему дядя Ваня. — А вот вам незачем в небо палить, как в медную копеечку. Вы мешаете проводить военные операции, срываете ночные вылазки». После этого любой мальчишка сдался бы, но не Микола. Вот до чего упрям! «Быть того не может, чтобы мы мешали!» — сказал он в ответ. Дядя Ваня понял, что с Миколой по-доброму не договориться, и отдал приказ отобрать у мальчишек оружие. «Так-то оно лучше, — сказал дядя Ваня на прощание. — Если ещё раз услышу стрельбу, худо будет». Микола, конечно, чуть не ревел от обиды, а потом, видать, решил: «И почему это я должен подчиниться! Я сам командир!» Тем более о партизанах ни слуху ни духу. Вооружил свой отряд и айда палить. И снова попал в засаду. В этот раз дядя Ваня задал Миколе отменную трёпку. «Почему нарушил приказ?» — «Я думал, — говорит Микола, — что вы из наших мест куда-нибудь подались». Ничего другого не оставалось делать дяде Ване, как опять обезоружить мальчишек: покончить с этим раз и навсегда! Вот тут Микола и не выдержал: отнимают честно добытое оружие! Ух и разозлись он: «Если у вас, партизан, не хватает оружия, я ещё штук сорок винтовок и три автомата смогу подкинуть!» Дядя Ваня недолго думая забрал весь мальчишеский арсенал, а заодно и самого Миколу. Вот с тех пор он в нашем отряде. А почему он такой сердитый? Да потому, что никак не может забыть, что его разжаловали из командиров в рядовые…
— Неправда! — вскипел Микола Фёдорович. — Я уже ту историю совсем забыл. Я просто не понимаю, зачем в наш лазарет привели поганого фашиста.
ТАЙНА АВТОГРАФОВ
Командир отряда срочно потребовал к себе Миколу Фёдоровича.
Помощник фельдшера, взвалив на плечи полевую медицинскую сумку, отправился выполнять приказание.
Азат не знал, что и думать. Может, какое-нибудь несчастье случилось с Оксаной? Может, Миколу Фёдоровича направляют с какой-то боевой группой для выполнения ответственного задания?
Мишка, как обычно, ушёл на кухню. Там работы по Горло. Особенно тогда, когда старший повар выполняет боевое задание.
Азату нельзя отлучиться из лазарета: он сторожит Рыжего.
Азат с неприязнью взглянул на Рыжего. Из-за него, гада, Азат сидит в доме лесника как прикованный.
Если бы не он, Азату ничего не стоило бы слетать в командирскую землянку или, на худой конец, к Мишке, на кухню.
«Впервые так срочно вызывают санитара с сумкой, — размышлял Азат. — Что там могло приключиться?»
Микола Фёдорович вернулся в сумерках. Он выглядел усталым и сердитым. Молча положил сумку, вымыл сапоги и начал старательно тереть мылом руки.
Азат уже знал: сейчас лучше не лезть с расспросами. Если не захочет говорить, слова из него не вытянешь. Однако не выдержал и спросил:
— Почему так долго пропадал?
Микола Фёдорович домыл руки, выплеснул грязную воду и лишь тогда удостоил Азата взглядом:
— Ходили разведывать Красный мост. Кое-кого потеряли.
— А что это за Красный мост? Микола поморщился:
— Самый обыкновенный, железнодорожный. Другие бывают синие или голубые, а этот красный.
Азат почувствовал, что Микола Фёдорович что-то недоговаривает. «Не доверяет, вот в чём дело», — подумал он.
Пленник между тем как будто даже повеселел. Неужели он знает русский язык и, узнав о гибели партизан, обрадовался.
Микола уже спал глубоким сном, когда возвратился Мишка. Он тоже знал о случившемся, это было видно по его лицу, сосредоточенному и невесёлому.
— А что это за Красный мост? — осторожно стал выспрашивать его Азат.
— Самый простой, по которому взад-вперёд ходят поезда, — неохотно ответил Мишка.
Азату ничего не оставалось делать, как отступиться и заняться своей основной обязанностью — следить за пленником.
Поздно вечером в избушку ввалился дядя Ваня вместе с каким-то немцем. Сначала Азат подумал: это кто-нибудь из партизан, переодетый в немецкую форму. Но дядя Ваня коротко приказал:
— Постереги и этого!
И вышел. Может, пошел поужинать или помыться к родничку? Он любил окатывать себя холодной водой. Особенно когда уставал.
Новенький был среднего роста, лет тридцати, не старше, большеносый, чернявый. Совсем не похожий на обычного немца. Брови у него были густые, а под ними серые глаза.
Увидев Рыжего, немец издал удивленный возглас и быстро-быстро заговорил по-своему. Рыжий как ужаленный соскочил с пар и рванулся навстречу новенькому, точно желая растерзать его.
Тут уж нельзя было зевать. Азат схватил карабин и скомандовал:
— А ну-ка назад! Давай! Давай! Шагай! Шагай! Рыжий нехотя отступил. В ярости он еще выкрикивал что-то, а новенький молчал. Вскинул на Рыжего свои серые глаза, и ни слова в ответ.
К счастью, в эту минуту вернулся дядя Ваня. Новый немец так и кинулся к нему.
Вот бы знать, о чем они болтают!
Чем больше говорил немец, тем бледнее становилось лицо дяди Ванн, а глаза темнее.
— О чем это он? — не выдержал Азат, так как Рыжий страшно волновался и все время повторял лишь одно слово: «Врать Врать! Врать!»
— Да, сложная обстановочка, — выдавил из себя дядя Ваня. — Он утверждает, что твой Рыжий — палач. Будто бы он, перед тем как расстреливать людей, заставлял их давать автографы… Н-да!
— Теперь вы не отправите его на Большую землю? — спросил маленький конвоир. — Сразу расстреляете?
— Такие дела быстро не решаются, — ответил дядя Ваня. — Откуда мы знаем, что новый пленный говорит истину? А тот врет?
— А как же теперь?
— Надо посоветоваться с командиром, — проговорил дядя Ваня. — Я забираю своего немца, а ты береги Рыжего, не спускай с него глаз.
СТРАННАЯ НОЧЬ
Время шло. Ночь вкрадчиво подобралась к избушке, постояла возле и не торопясь шагнула в окно. Даже семилинейная лампа не сможет теперь справиться с нею.
Азат удержал себя, не зажег лампу. Он любит следить за тем, как приходит ночь. Вот-вот послышатся удивительные звуки, напоминающие чье-то невнятное воркование. Это переговариваются сонные птицы, устраиваясь на ночлег.
Если бы не этот проклятый Рыжий, откинувшийся на подушку, Азат вышел бы на крыльцо. Мальчишка с ненавистью взглянул на пленного. Все-таки пора зажечь лампу. В темноте с пленным опасно сидеть. Рисковать, конечно, не стоит.
И вдруг загрохотало небо. Поначалу Азату показалось, что это первый весенний гром. Он кинулся к окну. Разве под звездным небом бывает гроза?
Один удар! Второй и третий…
— Наверно, наши отбомбились над Красным мостом, — прошептал мальчишка. Но ничего не увидел в ночном небе — ни самолетов, ни зарева.
Азат прислушался. Тихо. Партизанская стоянка ни звуком не выдавала себя.
Дядя Ваня словно в воду канул, пора бы, пожалуй, вернуться. «Неужели все еще допрашивают немца?» — думал Азат.
Сумрачная ночь не сулила ничего доброго. Что она может обещать, если за лесом враг, а рядом с тобой пленный?
Слышно, как сопит во сне Микола Федорович. А Мишка-поварепок — тихоня. Уткнулся в подушку и затих до утра. Спят себе и не слышат, как рвутся бомбы. Еще умудряются, наверно, видеть сны.
Рыжий тоже похрапывал. Но Азат настроен недоверчиво: в самом деле спит проклятый фашист или только представляется?
Кто-кто, а Рыжий сегодня не должен был бы так спокойно спать. Если только что обвинили в тяжком преступлении.
«Или он считает себя невиновным, или уж очень здорово владеет собой, — размышлял Азат. — Если он не испугался наговора, значит, надеется оправдаться… Не зря же он собирал автографы…»
Однако тревожное чувство не оставляло Азата. Мальчик два раза подходил к изголовью, стоял над Рыжим, прислушивался: спит или притворяется?
Конвоиру не полагается дремать. Вот почему он ходил взад-вперед: от двери до койки Рыжего. При этом он ступал тихо, почти крадучись.
Но сколько же можно Ходить? Легко сказать: «Глаз с него не спускай!» А что делать, если веки сами собою слипаются?
