Виктор Голявкин - Повести и рассказы
— Ладно. Тайна при мне останется. — И усмехнулся так, чтобы она поняла, что это значит.
Она голову даже ко мне не повернула и говорит:
— Нету у тебя никакой тайны. Если у тебя какая–нибудь тайна была бы, ты бы давно уже рассказал, а раз ты не рассказываешь, — значит, ничего такого нету.
Что, думаю, она такое говорит? Ерунду какую–то? Но, честно говоря, я немножко растерялся. И правда, ведь могут мне не поверить, что у меня есть какая–то тайна, раз, кроме меня, никто не знает о ней. У меня в голове здорово все перемешалось. Но я сделал вид, что у меня там ничего не перемешалось, и говорю:
— Очень жалко, что тебе доверять нельзя. А то я бы тебе всё рассказал. Но ты можешь оказаться предательницей…
И тут я вижу, она опять на меня одним глазом косится.
Я говорю:
— Дело тут не простое, ты это, надеюсь, прекрасно понимаешь, и обижаться по всякому поводу, я думаю, не стоит, тем более если бы это был не секрет, а какой–нибудь пустяк, и если бы я тебя знал получше…
Говорил я долго и много. Почему–то у меня такое желание появилось — долго и много говорить. Когда я кончил, её рядом не было.
Она плакала, прислонившись к стене. Её плечи дрожали. Я слышал всхлипыванья.
Я сразу понял, что она ни за что на свете не может оказаться предательницей. Она как раз тот человек, которому спокойно можно всё доверить. Я это сразу понял.
— Видишь ли… — сказал я, — если ты… дашь слово… и поклянёшься…
И я ей рассказал весь секрет.
На другой день меня били.
Она разболтала всем…
Но самое главное было не то, что Ирка оказалась предательницей, не то, что секрет был раскрыт, а то, что потом мы не могли придумать ни одного нового секрета, сколько мы ни старались.
Мы играем в Антарктиду
Мама куда–то ушла из дому. И мы остались одни. И нам стало скучно.
Мы перевернули стол. Натянули на ножки стола одеяло. И получилась палатка. Словно мы в Антарктиде. Там, где сейчас наш папа.
Мы с Витькой влезли в палатку.
Мы были очень довольны, что вот мы с Витькой сидим в палатке, хотя и не в Антарктиде, но как будто бы в Антарктиде, и вокруг нас льды и ветер. Но нам надоело сидеть в палатке.
Витька сказал:
— Зимовщики не сидят так всё время в палатке. Они, наверное, что–нибудь делают.
— Наверняка, — сказал я, — они ловят китов, тюленей и что–нибудь ещё делают. Конечно, они не сидят так всё время!
Вдруг я увидел нашу кошку. Я закричал:
— Вот тюлень!
— Ура! — крикнул Витька. — Хватай его! — Он тоже увидел кошку.
Кошка шла нам навстречу. Потом остановилась. Внимательно посмотрела на нас. И побежала обратно. Ей не хотелось быть тюленем. Она хотела быть кошкой. Я это сразу понял. Но что мы могли поделать! Мы ничего не могли поделать. Надо же нам ловить кого–то!
Я побежал, споткнулся, упал, поднялся, но кошки уже нигде не было.
— Она здесь! — орал Витька. — Беги сюда!
Из–под кровати торчали Витькины ноги.
Я полез под кровать. Там было темно и пыльно. Но кошки там не было.
— Я вылезаю, — сказал я. — Здесь кошки нет.
— Здесь она, — доказывал Витька. — Я видел, она побежала сюда.
Я вылез весь пыльный и стал чихать. Витька всё под кроватью возился.
— Она там, — твердил Витька.
— Ну и пусть, — сказал я. — Я туда не полезу. Я целый час там сидел. С меня хватит.
— Подумаешь! — сказал Витька. — А я?! Я больше тебя здесь лазаю.
Наконец Витька тоже вылез.
— Вот она! — крикнул я.
Кошка сидела на кровати.
Я чуть было её не схватил за хвост, но Витька толкнул меня, кошка прыг — и на шкаф! Попробуй её достань со шкафа!
— Какой же это тюлень, — сказал я. — Тюлень разве может сидеть на шкафу?
— Пусть это будет пингвин, — сказал Витька. —Как будто бы он сидит на льдине. Давай будем свистеть и кричать. Он тогда испугается. И со шкафа прыгнет. На этот раз мы пингвина схватим.
Мы стали орать и свистеть что есть мочи. Я, правда, свистеть не умею. Свистел только Витька. Зато я орал во всё горло. Чуть не охрип. А пингвин будто не слышит. Очень хитрый пингвин. Притаился там и сидит.
— Давай, — говорю, — в него что–нибудь кинем. Ну, хотя бы подушку кинем.
Кинули мы на шкаф подушку. А кошка оттуда не прыгнула.
Тогда мы на шкаф закинули ещё три подушки, мамино пальто, все мамины платья, папины лыжи, кастрюльку, папины и мамины домашние туфли, много книг и ещё много всего. А кошка оттуда не прыгнула.
— Может быть, её нет на шкафу? — сказал я.
— Там она, — сказал Витька.
— Как же там, раз её там нет?
— Не знаю! — говорит Витька.
Витька принёс таз с водой и поставил его у шкафа. Если вздумает кошка со шкафа прыгать, пусть прямо в таз прыгает. Пингвины любят в воду нырять.
Мы ещё кое–что покидали на шкаф. Подождали — не прыгнет ли? Потом подставили к шкафу стол, на стол стул, на стул чемодан и на шкаф полезли.
А там кошки нет. Исчезла кошка. Неизвестно куда.
Стал Витька со шкафа слезать и прямо в таз плюхнулся. Воду разлил по всей комнате.
Тут мама входит. А за ней наша кошка. Она, видимо, в форточку прыгнула.
Мама всплеснула руками и говорит:
— Что здесь происходит?
Витька так и остался в тазу сидеть. До того напугался.
— До чего удивительно, — говорит мама, — что нельзя их оставить одних на минутку. Нужно же натворить такое!
Нам, конечно, пришлось убирать всё самим. И даже пол мыть. А кошка важно ходила вокруг. И посматривала на нас с таким видом, как будто бы собиралась сказать: «Вот, будете знать, что я кошка. А не тюлень и не пингвин».
Через месяц приехал наш папа. Он рассказал нам про Антарктиду, про смелых полярников, про их большую работу, и нам было очень смешно, что мы думали, будто зимовщики только и делают, что ловят там разных китов и тюленей…
Но мы никому не сказали о том, что мы думали.
Про металлолом
Толик вёз по улице старую заржавленную кровать. А Маша везла старый заржавленный якорь.
Они везут это в школу, поскольку — металлолом.
Толик говорит:
— В моей кровати весу больше, чем в твоём дурацком якоре. Значит, я больше тебя собрал.
Маша говорит:
— Это ещё неизвестно. Мой якорь весь полный, а кровать твоя надутая.
Толик даже остановился.
— Как это, то есть, надутая?
— Очень просто; мой якорь сплошной, а кровать у тебя не сплошная.
— А какая же у меня кровать? — говорит Толик.
Маша тоже остановилась и говорит:
— У тебя кровать надутая.
— Глупости какие! — говорит Толик. — Как это может такое быть, что она мячик, что ли?
— Она не мячик, — говорит Маша, — но тем не менее она надутая. Вот эти железки, они ведь внутри пустые. А якорь мой весь внутри полный. Он не надутый, если ты хочешь знать!
— Дурацкий твой якорь! — говорит Толик.
— Надутая твоя кровать! — говорит Маша.
— С разбитого корабля твой якорь! — говорил Толик.
В это время шла мимо старушка. Она несла в сумке бананы. Старушка с бананами говорит:
— Положите вы на кровать этот якорь. И вместе всё это тащите.
Но Толик сказал:
— Это мой металлолом.
И Маша сказала:
— Это мой металлолом.
— Ах, вот оно что! — сказала старушка. — Я этого и не знала. — И она ушла.
А Толик с Машей сначала удивились, почему так сказала старушка, а потом удивились, почему они так сказали старушке, потому что неважно, чья это кровать и чей якорь. Потому что это для всех.
И они так и сделали, как им сказала старушка с бананами.
Как я всех обмануть хотел
Мне про это рассказывать даже не хочется. Но я всё–таки расскажу. Все думали, я и вправду больной, а флюс у меня был ненастоящий. Это я промокашку под щеку подсунул, вот щека и раздулась. И вдобавок гримасу состроил — вот, мол, как зуб у меня болит! И мычу слегка; это я все нарочно сделал, чтоб урок не спросили. И Анна Петровна поверила мне. И ребята поверили. Все жалели меня, переживали. А я делал вид, что мне очень больно.
Анна Петровна сказала:
— Иди домой. Раз у тебя так зуб болит.
Но мне домой совсем не хотелось. Языком промокашку во рту катаю и думаю: «Здорово обманул я всех!»
Вдруг Танька Ведёркина как заорёт:
— Ой, смотрите, флюс у него на другой стороне!
Как тётя Фрося разрешила спор
Заспорили во дворе ребята, кто больше всех загорел за лето.
— Я больше всех загорел, — сказал Вова.
— Нет, я, — сказал Петя.
— У тебя уши белые, — сказал Вова.
