Николай Дубов - Беглец
— Виталий! Ну что ты делаешь?! С твоим сердцем в такую жару, на солнцепеке…
Свист ветра глушил шум шагов. Юливанна вдруг оказалась возле стола и схватила бутылку.
— Не сердись, Юленька, я тоже решил закаляться.
— Таким способом?
— Любым. Страус перестал прятать голову…
— От э т о г о ты никогда не прятался.
— Теперь уже не буду ни от чего. Увидишь.
— А что случилось?
— Ничего. Просто я созрел. Как созревают запоздалые овощи. Не знаю, какие там — латук или сельдерей…
— Это как раз ранние.
— Ну, неважно. Не сердись, Юленька. Больше без твоего позволения ни капли.
— Слово?
Виталий Сергеевич клятвенно поднял кверху сложенные вместе два пальца. Юливанна долго сердиться не умела, и сейчас она засмеялась, взъерошила и без того взлохмаченные волосы Виталия Сергеевича.
— Ух, попался бы ты мне раньше, взяла бы я тебя в ежовые рукавицы…
— И показала кузькину родительницу… А что на кухне?
— Как всегда, полный контакт и мешок нежных излияний. А суп понемножку кипит.
— Может, пока сходим к морю?
Они пошли, и Юрка с ними тоже. Славка и Митька увидели, что они идут на берег, и побежали следом.
— Хорошо! — снова повторил Виталий Сергеевич, только теперь ему пришлось это прокричать.
Вспененные буруны вставали перед ними в полный Юркин рост и с шумом рассыпались, распластывались на песке. Пронзительно зеленеющая полоса ушла еще дальше в море, за ней в черно-синей глубине вздымались, росли и неслись к берегу белые гривы. Слева, над саем, волна заламывалась раньше, вспенивалась и рассыпалась. К ним волна шла во весь рост, вспухала, вздымалась, пенный гребень ее срывал ветер, стена воды с ревом ударяла в песок, вскипала и неслась обратно, но навстречу ей шла новая громада вод, подхватывала опавшую и рушилась сама.
— Нет, — сказала Юливанна, глядя в черную вспененную даль, — не люблю. Я всегда думаю о тех, кто сейчас там…
— Ну, — сказал Виталий Сергеевич, — это еще несерьезно, балла два, от силы три… Искупаемся?
— Ты с ума сошел!
— Вовсе нет. Пойдем, я тебя научу, трусиха.
Они разделись, Виталий Сергеевич взял Юливанну за руку. Они подошли вплотную к разбивающемуся буруну, повернулись к нему спиной. Вал ударил им в спину, обдал пеной. Виталий Сергеевич подпрыгнул и опять стал на ноги, а Юливанна упала бы, если б не удержал Виталий Сергеевич.
Подошла следующая волна, теперь они оба подпрыгнули и оба устояли — вся тяжелая масса воды прошла у них между ног, а их окатило только гривой. Так они стояли и подпрыгивали, Юливанне это понравилось, она уже смеялась и старалась только подпрыгивать выше. Юрка начал стаскивать рубашку.
— Пошли? — крикнул он Славке.
— Ну его, — сказал Славка, — еще собьет.
Юрка снял штаны, сандалии и пошел к вспененным бурунам.
— Молодец! — крикнул ему Виталий Сергеевич. — Давай руку.
Он крепко зажал Юркину руку, и вовремя, потому что подошла волна, а Юрка не успел подпрыгнуть, и его накрыло с головой. Виталий Сергеевич за руку выдернул его, ослепшего и задохнувшегося, на воздух. В следующий раз Юрка уже не прозевал и подпрыгнул, его ударило в спину, но тяжелая масса воды промчалась между ног, и он опять оказался на песке.
Так они стояли спиной к волнам и подпрыгивали, а волны всё набегали и били их в спину, но они были хитрее и ловчее, каждый раз снова твердо опускались на песок, было жутко и весело, и Славка с завистью, а Митька со страхом смотрели на них. Потом они пошли к камню. Юрка и Юливанна оделись, а Виталий Сергеевич остался в плавках.
— А ты что же? — спросила Юливанна.
— Пойду окунусь как следует, — сказал он. — Разве это купанье?
— Ни в коем случае! Хватит.
— Ну что ты, — сказал Виталий Сергеевич. — Первый раз мне, что ли?
Он пошел навстречу бурунам и остановился, выжидая. Волны шли одна за другой, но он все ожидал, а когда напротив него оказалась самая высокая, бросился вперед и нырнул в нее. Волна с ревом разбилась о песок, но Виталий Сергеевич был уже далеко за ней. Над ним навис гребень следующей, он снова нырнул, и голова его вынырнула еще дальше.
— Вот дает, — сказал Славка, — вот это да! Я тоже так научусь.
— Куда тебе, — сказал Юрка, — ты и тут забоялся.
Юливанна крикнула, но ветер отнес, смял ее голос, она замахала руками, показывая, чтобы Виталий Сергеевич возвращался. Он улыбнулся, ободряюще помахал ей рукой и повернул обратно. Его отделяли от берега четыре волны, с глубокими провалами между ними. Юрка следил за ним во все глаза — он тоже хотел научиться так плавать. Виталий Сергеевич не торопился, держался на месте и оглядывался, поджидая набегающую волну, а как только она подошла, быстро и сильно заработал руками, оказался на ее гребне и вместе с нею пошел к берегу. Но волна ушла вперед, он остался за ней и стал поджидать следующую. Она пришла, подхватила его, понесла, он открыл рот, что-то крича, поднял руку и скрылся под водой.
Юрка вскочил, чтобы лучше увидеть, где он вынырнет. Волна подошла, с шумом разбилась. За ней сейчас же набежала и разбилась другая. Его не было. С ревом набежала, разбилась третья, а его все не было… Не было…
— А-а-а…
Пронзительный крик заглушил ветер, рев волн стегнул Юрку по ушам. Юливанна, схватив себя за виски, широко открытыми глазами смотрела туда, где он должен быть и где его н е б ы л о.
Она бросилась бежать, споткнулась и упала, но тотчас вскочила и побежала туда, к н е м у… И Юрка почему-то тоже побежал следом за ней. Пенный бурун сбил ее с ног, задрал платье, с ревом и хлюпаньем покатил, поволок ее за собой. Юрка схватил ее за руку, за подол платья. Перед ними разбился новый бурун, Юрка упал на четвереньки, но руку и платье не выпустил, а как только спала ревущая волна, потянул в сторону, дальше, на песок. У него не было сил, чтобы ее оттащить, он только судорожно держал ее и упирался пятками в расплывающийся песок. Их обдала пеной новая волна. Юливанна встала на четвереньки, поднялась, расширенными от ужаса глазами обшарила волны, вспененные гривы, ревущие буруны.
Его не было…
И снова пронзительный крик стегнул по ушам…
Юрка весь ходил ходуном. Он держал Юливанну у пояса за платье и, задыхаясь, повторял:
— Юлива… не надо… Юлива, не надо…
Она, не замечая того, судорожно тискала, мяла его лицо, грудь, плечи и повторяла одно и то же:
— Боже мой… что же это… боже мой… что же это…
Потом вдруг обернулась и закричала:
— Бегите! Скорей! Зовите!..
Славка сломя голову побежал домой. Митька, сидя на корточках, прижимался к камню и выл.
По разбитым коленям Юливанны текла кровь, платье было разорвано, должно быть, она ударилась и лицом — на скуле вспухал кровоподтек. Она ничего не замечала и все так же расширенными глазами смотрела туда, где был он. Волны шли одна за другой, гребни их пронзительно зеленели на солнце, вскипали пеной и с ревом рушились.
7
Первым прибежал самый молодой и сильный — Федор, потом Нюшка и мамка, дед с длинной веревкой, папка, за ним, колыхаясь, с трудом несла свое рыхлое тело Максимовна. Она еще издали начала взмахивать руками, как курица крыльями, и приговаривать:
— Ой, беда!.. Ой, беда!..
Мамка и Максимовна подбежали к Юливанне, запричитали на разные голоса:
— Ой, беда!.. Да как же это?.. Вот горе-то!.. Зачем же он?
Юливанна их не слышала, не отрываясь смотрела туда, где остался он. И все смотрели туда, где один за другим шли бугры и валы зеленой воды, будто ждали, что Виталий Сергеевич сам по себе вынырнет и поплывет к берегу.
— Ну уж, теперь где уж… — сказал дед.
Федор пригнулся, потянул с себя рубаху.
— Куда ты? — испуганно кинулась к нему Нюшка.
— Отстань! — сквозь зубы сказал Федор. Он скинул штаны и остался в длинных, до колен, черных трусах.
— Ты веревкой, веревкой обвяжись, — сказал папка.
Федор взял у деда веревку, обвил вокруг груди и стал вязать узел. Папка, суетясь, давал советы, как нужно нырять под волну, как потом ловить момент и с волной выплывать на берег. Узел у Федора не получался, он обозлился и зыкнул на папку:
— Иди ты знаешь куда… А если так здорово понимаешь, лезь сам…
Папка обиженно поджал губы и замолчал.
Федор разбежался, нырнул в волну, она запрокинула его и плашмя бросила на песок.
— Осподи! — крикнула Нюшка.
Она подбежала к нему, но Федор встал сам, обругал ее, закинул назад упавшие на глаза волосы, пригнулся, побежал навстречу волне и снова нырнул.
— Осподи, осподи… Осподи, осподи… — как заведенная, повторяла Нюшка. В бога она не верила, никогда не молилась, а теперь вдруг начала вспоминать господа — очень боялась, что Федор тоже утонет.
Федор был уже за третьим валом. Он поплавал немного, оглядываясь, и нырнул. Его долго не было, и у Нюшки совсем побелели губы, папка засуетился, а дед приготовился тянуть веревку, конца которой не выпускал из рук, но Федор вынырнул, отплевываясь и хватая воздух широко открытым ртом. Он отдышался, нырнул снова и снова вынырнул.
