Юрий Дьяконов - ...Для того, чтобы жить
— Я же не хотел!.. Я хотел, чтобы мама похвалила! — сквозь слезы выкрикивал он Олегу.
Ну что тут делать!.. Еле-еле дотянули до первого декабря, до новых карточек. Спасибо еще, что Ванька принес сушеной рыбы да Валина мать, тетя Аня, крупой поделилась.
Получили хлебные карточки, а тут новая беда: маме получку задержали. Говорят, что нет денежных знаков. А без денег даже по карточкам выкупить ничего нельзя. Во дворе они всем задолжались. Занимать больше некуда. Чем отдавать будут?..
Мишка ходит и все выискивает, чего бы пожевать. Ящик буфета, где хлеб лежит, пришлось на замок запирать, потому что на прошлой неделе Мишка не вытерпел и весь хлеб слопал. А они с матерью снова целый день без хлеба жили…
Мишка просто обалдел, все в рот сует. То грыз старый объеденный кукурузный початок, то целыми днями жевал кусочек смолы и глотал слюни. Так, говорит, зубы чистятся и меньше есть хочется. А позавчера еще лучше номер выкинул. Пошел к сапожнику Леониду Леонидовичу в гости. И когда старик вышел за чем-то во двор, сожрал у него клейстер из железной банки. Хотел Леонид Леонидович кожу приклеить, хватился — банка пуста, а Мишки и след простыл…
Мама потому и заболела, что ничего не ест. Все Мишке да Олегу подсунуть старается. Олег-то понимает. А Мишка разве удержится — все подберет начисто…
* * *Олег второй час сидел за столом и тупо смотрел в раскрытый задачник. За его спиной, у противоположной стены, на кровати лежала мама. Вчера она, стоя в очереди, потеряла сознание. Женщины под руки привели ее домой.
Пожилая фельдшерица, осмотрев ее, сказала прямо:
— Голодный обморок. Крайнее истощение… — Собрала в саквояж инструменты, надела пальто и пошла к выходу.
— Куда же вы?! А лекарства! — уже в коридоре остановил ее Олег. — Выпишите что-нибудь. Я сбегаю.
Фельдшерица глянула грустными, уставшими глазами:
— Лекарство тут одно — хорошее питание и отдых. А мы, к сожалению, не карточное бюро и не госбанк… Побереги мать…
Олег с утра растопил печь. В комнате было тепло. Полуобернувшись, посмотрел на кровать. Мама лежала на спине, прикрыв глаза, бросив поверх одеяла худые руки с голубоватой кожей, обтянувшей выпирающие суставы.
«Какая же ты, мама, стала!.. А у меня ничего не получается…» Хотел. Олег заработать хоть немного, помочь маме. Обошел всех бабок на улице: может, кому нужно кастрюлю запаять, примус починить или еще что… Нет. Никому ничего не нужно…
Олег встал, надел бумажный серый свитерок и курточку. Сунул ноги в опорки, отрезанные от сносившихся сапог головки, которые подарил ему Леонид Леонидович, и, решительно натянув на нос кепку, вышел.
В двенадцать часов прибежал с улицы Мишка. Мама послала его поискать Олега на Лермонтовской. Но его там не было.
— Уже и занятия должны начаться, — забеспокоилась в половине второго мама, — где же он?.. Сынок, сходи в школу.
— Ага! Я быстро! — Мишка начал надевать пальто, глянул на стол и ляпнул: — Так он не в школе! Вот и книжки все лежат…
Сбросив одеяло, мама резко встала. Заметалась по комнате:
— Где же он?.. Я сейчас… Я сейчас…
Она наклонилась, чтобы надеть туфли. И вдруг, опрокинув табуретку, упала на пол.
— Ма-ма-а! — дико заорал Мишка. Бросился к стене, забарабанил в нее кулаками. — Андреевна! Скорей! Мама умирает!..
Прибежали перепуганные Андреевна и ее взрослая дочь. Женя, жившие за стеной во флигеле. Закричали наперебой:
— Тетя Вера!.. Вера Михайловна!.. Голубушка! Что с вами?
Мама не двигалась и не отвечала. Женщины положили ее на кровать, дали понюхать нашатырного спирта. А когда она открыла глаза, заставили выпить валерьянки.
Чуть погодя, собравшись с силами, мама попросила:
— Мишенька, сбегай… Поищи Лёльку.
Мишка схватил пальто с шапкой и мигом исчез.
— Ну что вы, Верочка! Никуда он не денется… Мальчишка же, — уговаривала соседка. — Может, заигрался где да про все и позабыл… а ты помирай тут со страху…
— Нет. С ним что-то случилось. Я чувствую. Чувствую…
* * *Мишка обегал всех друзей Олега. Никого дома не было. В школе их тоже не оказалось. Уже спускаясь по лестнице со второго этажа, он встретился с какой-то девчонкой в очках.
— Мальчик, ты ищешь Курганова? — строго спросила она.
— А тебе какое дело? — гордо отрезал он.
— Не хочешь знать?.. Ну и не надо! — И пошла.
Секунду Мишка соображал: никто об Олеге не знает. Только эта. И кинулся вслед. Догнал уже у дверей класса:
— Ну скажи! Ну я тебя очень прошу!
Девчонка нагнулась и тихо сказала:
— Он в милиции… Я сама видела.
— Ты… ты дура здоровая!.. Я тебя как человека спрашивал! — кричал он, топая ногой. Повернулся и побежал прочь…
Вот уже смеркаться начало, а Мишка все ходит по улице. Не может вернуться домой. Он уже два раза прокрадывался во двор. Осторожно заглядывал в окно. Мама лежит. А рядом то сидела Андреевна, а теперь — ее дочка Женя.
Сказать маме, что Олега в милицию забрали?! Да пусть у него язык отсохнет, если он скажет хоть слово! Врет очкастая. Все назло придумала. Вот он дождется на улице, и тогда вместе с Олегом они придут к маме…
* * *Олег вышел на Покровский и увидел, как мальчишки охотились за «граками». От железнодорожного угольного склада по накатанной, испятнанной конским навозом дороге одна за другой с небольшими перерывами ехали груженные углем подводы. А на тротуарах, особенно на углах улиц, уже поджидали их жучки пацанов, одетых в замызганное тряпье. Стоило только возчику зазеваться — раз! — и пацан уже со всех ног мчался за угол, прижимая к груди «грака» — здоровенный кусок угля.
Тут же, за углом, на угольном базарчике, шел торг. Женщины, окружив пацанов, покупали «глудки» угля.
«Рискнуть, что ли? — подумал Олег, останавливаясь. — Если хорошего „грака“ поймать, рубля три выручить можно…»
Он оглянулся по сторонам, И покраснел. В двадцати шагах по переулку шел Илья Андреевич. Чуть не влип! Олег шмыгнул за угол и побежал…
Повернув на Пушкинскую, еще издали увидел у маслобойки стайку мальчишек. А когда подошел ближе, разглядел среди них Сеньку, Феодала, Абдула и еще нескольких знакомых.
— Так бы и давно! — приветствовал его Феодал. — Чего дома высидишь? А тут — раз! И можешь неделю макуху сосать. Или обменять на что-нибудь.
— Абдул, а ты не боишься? — спросил Олег.
— Сильно боюсь! — ответил совсем закоченевший Абдул. — Ох, если брат узнает — выгонит. Куда пойду?.. Что делать? Живот пустой. Голова не варит. Уроки бросал, сюда побежал.
Мальчишек всех возрастов, от семи до четырнадцати, собралось порядочно. Они напялили на себя все, что нашлось дома теплого. Десятиградусный мороз на ветру лют. Никто не стоял на месте — ходили, прыгали, толкались плечами, выбивали застывшими ногами чечетку.
Наконец ворота маслобойки открылись. Одна за другой выехали семь подвод, груженных большими серыми плитками. Вся орава мальчишек кинулась вперед, окружила подводы:
— Дяденька, дай макухи!.. Кусочек!.. Что тебе, жалко?
Возчики закричали, замахали кнутами. Мальчишки отхлынули.
Феодал подкрался к задней подводе со стороны бульвара, схватил целую плитку и побежал через бульвар к саду. Возчик за ним. Но пока он взобрался по скользкому оледенелому скосу на аллею бульвара, Толька был уже у дыры в ограде.
Возчик не понял, что его дразнят, хотят увести подальше, и продолжал бежать. Когда он был уже близко, Феодал нырнул в дыру и помчался между деревьями сада.
А в это время десяток пацанов хозяйничали у оставленного без присмотра воза. Хватали куски и разбегались в разные стороны. Олег тоже схватил, прошмыгнул под носом у возвращающегося разъяренного драгиля, слетел с бульвара на дорогу и понесся к саду. Проскользнув через дыру в ограде, Олег пересек заснеженный сад. Сунул макуху в тайничок под читальней. Пролез между прутьями ограды и оказался на Сенной у трамвайных путей. Навстречу ему по дорожке шел милиционер Семен Семенович.
— Ты что так запалился, Курганов? Или бежал от кого?
— Держите его!.. Милиционер! — послышалось сзади.
Олег обернулся. Продираясь через кусты, к ним подбегал разъяренный драгиль…
* * *Так как макухи при нем не нашли, дежурный послал милиционера искать вещественные доказательства в саду.
— Раз ты врешь и не признаешь свою вину, посидишь в каталажке! — сказал дежурный Олегу. — Отведите его в камеру…
Прямо против него, почти под потолком, маленькое окно с грязными стеклами за толстыми прутьями решетки. Справа — массивная, обитая железом дверь с круглым глазком. Сзади на деревянных нарах храпит неопределенного возраста мужчина, от которого несет сивушным перегаром. А на самом краешке нар — он со своими мыслями.
Олегу хотелось ни о чем не думать, ни о чем не вспоминать. Но смотреть и смотреть на решетку на окне было страшно. Вот до чего дошло… А стоило только прикрыть глаза, как сразу наплывали воспоминания-видения. То больная мама в постели. То вставал полузабытый образ отца. То вдруг Нина…
