Канни Мёллер - Я - Янис
Одна из светящихся точек двигалась слева направо. Наверное, это было очень высоко. Я бы и не заметила, если бы он не показал.
— Это не может быть самолет — разве что, метеозонд…
— Метеозонд? — глупо переспросила я, хотя можно было и догадаться, что это такое. Наверное, я спросила, чтобы он сказал что-нибудь еще.
— Они нужны метеорологам, чтобы решать, какая будет погода.
— Это они решают, какая будет погода? — подколола я.
Линус пожал плечами.
— Ты сказал, что они решают, какая будет погода, — продолжила я, идиотка!
— Окей. Чтобы они узнавали, какая будет погода. Довольна?
Я кивнула. Линус молчал. Наверное, собирался уходить.
— Ты знаешь созвездия? — я запустила разведывательный зонд. Если он обиделся и считает, что я тупая идиотка, может не отвечать.
— Большая Медведица! — указал он. — И Малая, и Дракон… — продолжал он, — и Рыбы, и Лев, и Скорпион, и…
— Сочиняешь, да? — сказала я.
— Нет, — удивился он. — Они так называются.
— Как в гороскопе?
— А ты думала, созвездия придумали газеты, чтобы людям было во что верить?
— Но в звезды же никто не верит!
— Моя сестра верит. На сто процентов. Если там написано, что сейчас благоприятный период для страстной любви, она вопит, как сумасшедшая. Бедный парень, который захочет с ней встречаться. Ему придется завести слуховой аппарат.
Глаза Линуса сияли, как самые яркие звезды во всей Солнечной системе.
Он взялся за цепь моих качелей. Мы стали качаться в одном ритме и видели небо из одной и той же точки.
— Вот бы на высокую гору, с биноклем, — сказала я. Его голова оказалась так близко, что я почувствовала запах его волос. Немного соленый, чуть сладкий, почти фруктовый. Как у одной головы может быть столько запахов? И что еще нужно для жизни? Соль, сахар, фрукты — этого любому хватит. Я вдохнула так глубоко, что закашлялась. Он похлопал меня по спине. Не так, как хлопают, когда кто-то поперхнется. Намного мягче. И приятнее. Наверное, он просто постеснялся хлопать сильнее.
— Это легко, — сказал Линус. — Раздобыть бинокль.
И еще немного похлопал меня по спине.
— Но гор здесь нет, — ответила я.
— Зато есть высокие дома, можно забраться на крышу.
Он быстро подался вперед и приземлился на ноги.
— Пойдем, — сказал он. И я, конечно, пошла.
Через десять минут мы стояли на крыше дома Линуса. Когда мы стали открывать чердачный люк, я вспомнила, что уже бывала там. Линус, Шавка и вся остальная семья жили на четвертом этаже в том же доме, что и Глория. Иногда весь мир становится таким маленьким, что умещается в одном доме.
— Обещай, что не будешь подходить к краю, — сказал он, когда мы выбрались на крышу.
— Конечно, — согласилась я. — Ты тоже обещай!
— Ни за что не подойду. У края пропасти всегда есть какой-то вихрь. Его тяга и заставляет человека прыгнуть вниз. Даже если не хотел, все равно не можешь удержаться. Тяга уносит.
Чтобы тяга не добралась до нас, мы попятились назад и прислонились к вентиляционной трубе. Там внутри что-то жужжало, как осиный рой.
— Держи меня! — сказал Линус, глядя в бинокль. — У меня иногда голова кружится.
— А это опасно? — беспокойно спросила я.
— Не-ет, это просто семейное.
Я, конечно, крепко ухватила его за талию и стала держать изо всех сил.
— Крепче держи, — сказал он. — Голова кружится… я чувствую… вначале хуже всего…
Тогда я притянула его к себе и обняла второй рукой, для уверенности сцепив пальцы. Кажется, как только он прислонился ко мне, головокружение прошло. Куртка задралась, и я почувствовала горячую кожу. Наверное, поэтому я и задрожала.
Линус опустил бинокль, а потом поднес к моим глазам.
— Видишь что-нибудь?
— Да… кажется, — ответила я. — Много синего воздуха…
— Можно посмотреть? — он снова поднес бинокль к своему лицу.
Мы стояли, как приклеенные друг к другу — все из-за этого головокружения — так что мое лицо было совсем близко, и ему не приходилось сильно передвигать бинокль. А потом Линус стал подкручивать кольцо, которым регулируют резкость.
— Ой! — я вдруг увидела яркую звезду. — Что это? НЛО?
— Наверное, Венера — если это та звезда, что виднеется над лесом… можно посмотреть?
Он повернулся так, что мне пришлось отпустить его. Сразу стало холодновато.
Линус смотрел в бинокль, а я смотрела на него.
Потом он откинулся назад, так что мне тоже пришлось откинуться. Наверное, со стороны такая поза выглядела довольно странно, но мы же были одни. Не понимаю почему, но стоять там с биноклем было так удивительно приятно. Я могла бы хоть всю жизнь простоять.
— Посмотри на тот спутник — над шоссе, почти у самого цирка — смотри!
Мне пришлось настроить резкость. Глаза ведь у людей разные. Даже если люди друг другу нравятся. Тем временем он встал позади меня и сцепил руки вокруг, как я прежде. Хотя я и не говорила, что у меня кружится голова. Я наклонилась назад, чтобы разглядеть спутник, и спиной почувствовала пуговицы на его куртке.
— Видишь? — прошептал он.
— М-м-м, — ответила я.
— Выше, — он поднял бинокль и замер, не расцепляя рук. Я почувствовала, как одна коснулась моей щеки.
Наконец, мы сели. Стоять дальше было тяжело. Когда обнимаешься, нужна дополнительная опора. Чтобы тяга у края пропасти не подхватила и не унесла. Обнимая Линуса, легко утратить контроль над собой, глядишь — и голова закружилась, и ты пропал. Можно просто улететь, как на ракете. Или как из катапульты. Короче говоря, дело рискованное.
18. Про холодную ночь
Перед сном было о чем подумать. Во-первых, о Линусе и бинокле. Во-вторых… тоже о Линусе. Без бинокля. Например, о том, что он такой… прекрасный, в тысячной степени.
Зак говорит, что добрые девчонки всегда некрасивые. Что это главное правило. Но к Линусу это не подходит. Он, конечно, и не девчонка. Но мне кажется, что Зак вообще неправ. Наконец-то я поняла, что мой брат во многом неправ. Раньше я думала, что он знает все. Про саблезубых тигров, самолеты и смерть. И, конечно, про всякие другие вещи, которые не начинаются на «с». Но он, кажется, ничего не понимает в том, что действительно важно. Как бы он, например, описал меня, если бы его попросили? Сказал бы, что я…
Добрая уродка? (по носу сковородкой)
Или:
Красивая, но псих? (согласна, снова стих)
Или, хуже всего:
Что виду меня идиотский и что Я ИДИОТКА И ЕСТЬ!
Просто крабовая палочка, вот и все.
Я уже выключила свет, как вдруг вспомнила, что нужно приоткрыть окно, и спрыгнула на пол. Последний раз — самый последний! — я помогаю Заку. Наверное, из-за того, что вокруг было так темно, я заметила, как за качелями развевается подол ночной рубашки. А внутри рубашки — длинная худая старуха.
Если ей захотелось потанцевать — то почему не в своей квартире? Если кто-нибудь ее увидит, то подумают, что она сошла с ума!
Я полезла в окно — иначе пришлось бы разбудить маму. И уж поверьте, это был первый и последний раз! А если водосточная груба сломается, пока ты по ней спускаешься? Чтобы переломать себе кучу всего, второго этажа вполне достаточно.
Я опустилась — в целости и сохранности — на землю, а водосточная труба осталась на месте.
Подойдя ближе, я услышала, как Глория поет, расхаживая в ночной рубашке. Я хотела сразу же сказать ей, чтобы она немедленно шла домой, иначе простудится, а то и соседи вызовут скорую, чтобы сумасшедшую старуху поскорее забрали в психушку.
А потом я увидела, почему она так странно двигается и кажется еще выше, чем обычно. Она находилась в воздухе. Глория натянула веревку между качелями и лазалкой и танцевала прямо на ней! Поверх белой ночной рубашки она надела розовую кофту, а на голову — ту старую коричневую шляпу с пером. Она напевала грустную мелодию и держала в руках раскрытый зонтик.
Мне, скажу честно, понравилось то, что она делает — не каждый день видишь людей, которые танцуют на канате. На Глории была пара старомодных кед и серые шерстяные носки. Хотя канат провисал и раскачивался, она двигалась довольно уверенно. Только добравшись до лазалки, Глория заметила меня. Она красиво вскочила на перекладину, и я зааплодировала.
— Достаточно один раз научиться и… — радостно сказала она. Не знаю точно, что она имела в виду. Может быть, что если уж научилась танцевать на канате, то не забудешь никогда.
— Научить тебя? — спросила она и улыбнулась.
— Да-а… Хотя сегодня холодновато. — В свете звезд тонкие губы Глории казались совсем синими. — Давно ты на улице? — спросила я.
— Ну, давно или недавно… а что?
— Можешь заболеть.
— Заболеть? Я? Мы же завтра идем в цирк!
