Александр Торопцев - Азовское море и река Рожайка (рассказы о детях)
На Леньку он почти не обиделся, но и на улицу не выходил, сидел, грустный, в комнате, смотрел на книги: алгебра, история, химия, русский язык…
— Физика! — вдруг крикнул он и выбежал на кухню.
Там ели родители Леньки и его младший брат Сашка.
— Все будет отлично, — возвестил Славка. — Я еще вчера хотел да забыл.
— Чего забыл, зачем керосинку зажигаешь? — навострил уши Славка.
— Это не какая-то баба Маня, это — наука! — Славка поставил на керосинку кастрюлю с водой, убежал в комнату, Сашка — за ним:
— Ты чего хочешь, скажи? Я никому, могила.
— Мы скорлупу закалим, понял? Она станет крепче камня.
— Как закалим? — Сашка ничего не знал о закалке яиц.
— Просто! Сначала в кипяток, потом в холод. Раз десять, чтобы прочнее была.
— Ух ты!
Дядя Леша, Сашкин отец, узнав об эксперименте юных физиков, чуть не опрокинул стопку с водкой:
— Ученый мне нашелся, яйца вздумал калить!
— Это не я вздумал, — спокойно отреагировал на дяделешин пессимизм жилпоселовский естествоиспытатель. Так в книге написано.
Что писалось в книгах о закалке яиц, дядя Леша, электрик на конфетной фабрике, не знал, но Славкина уверенность насторожила его. Он выпил водку, закусил.
— Закипает! — улыбнулся Славка, а дядя Леша, отложив вилку, блаженно закурил беломорину.
— Вот, Сашка, учись! Будешь яйца калить на керосинках, — сказал он, но в его голосе было больше неуверенности, чем спеси.
— Кипить, — важничал Славка. — Теперь наливаем в ведро холодной воды, берем, например, половник и…
Грозно булькала вода в кастрюле, удивленно корчился Сашкин нос, покрылся потом неудержимый экспериментатор. С неистовостью настоящего ученого Славка переносил в обыкновенном половнике из обыкновенной кастрюли магазинные яйца в ведро с холодной водой и через пару секунд закладывал обратно в кипяток. Он дерзал. Мысль работал четко.
— Вода в ведре нагревается, — понял он вовремя.
— Ха, деловые мне нашлись, — дядя Леша сменил папиросу.
— Под проточную воду надо, под кран! — сообразил Славка.
Эксперимент продолжался.
— Уже пятнадцать раз, может хватит, Славка?
— Чем больше, тем лучше, как ты не понимаешь?!
— Ой, что вы тут устроили? Потоп целый! — вернулась из магазина мать Славки.
— Я уберу, не бойся.
— Двадцать раз. Сейчас будет, — сказал Сашка голосом человека, отправляющего ракету на какой-нибудь Марс, а то и дальше, а дядя Леша нетерпеливо почему-то засопел.
Сашкина мать вышла на кухню в новом сером пальто, отругала мужа:
— Долго ты будешь курить, люди ждут.
— Иду-иду, — он надел нехотя плащ, но вернулся на кухню, загорелись детским огнем глаза электрика. — Попробуем, физики?!
— Давайте! — Славка смело принял вызов.
Все молча склонились на яичками, словно в ожидании чуда.
— Только точно бей, в носик, не в бок, — с тревогой сказал дядя Леша и протянул в большом кулаке маленькое яичко.
— Уж как-нибудь, не бойтесь, — Славка ударил точно в носик яичка.
— Ага-га, вдребезги! — загоготал победитель.
— Подумаешь, — не сдался Славка. — В таких условиях ничего толком не закалишь. Суп-то варится полдня.
Дядя Леша ушел, не победив, сказать ему на это было нечего.
Славка и Сашка загрустили.
Ленька пришел из церкви, как ни в чем не бывало, будто и не договаривался идти на Крестный ход со Славкой. Веселый был Ленька.
— Что это вы тут полы моете, делать больше нечего? — ухмыльнулся он.
— Мы яйца калили, — похвалился Сашка. — Не получилось. На керосинке плохо калить, понял?
— Какие яйца? — Ленька сразу не врубился, потом все понял и даже смеяться не стал, а сказал мальчишкам с азартом. — Спакуха, мужики, у нас на этот счет кое-что имеется специально для вас.
И достал из сумки четыре больших яичка с очень острыми носиками и толстой, какой-то даже бугристой скорлупой:
— По два на брата. Из деревни яйца — во! Держите. А я спать пошел.
— Ма, я на улицу! — крикнул Славка.
— То не хотел, то захотел, — удивилась мать.
А за Игорем Волковым бродили по поселку пацаны. Яичек у них уже не было. Они, побитые, оттягивали карманы счастливчика, важного как индюк. Не знал Игорь, почему так спешат к нему Славка и Сашка.
После Пасхи были май, лето, осень, зима, и вновь, когда пошло на жилпоселовскую землю весеннее тепло, Ленька заговорил о Пасхе, о церкви. Славка на всякий случай отвечал: «Пойдем», но друзьям заранее не хвалился и не спал перед Пасхой — бегал с мальчишками.
И вдруг вечером примчался откуда-то Ленька, собирайся, крикнул, в церковь пойдем.
Мать собрала Славку в дорогу, сказала:
— Кулич посвяти, яички. Пирожок в дороге съешь. От Лени не отходи.
— А как святить-то?
— Я покажу! — в комнату вошел Ленька. — Не бойся, со мной не пропадешь.
По привычке Славке сопротивлялся:
— Зачем сапоги? Там сухо. С ребятами днем видел.
— И не выдумывай. А то не пущу.
Пришлось надеть сапоги.
Над поселком висело мокрое черное небо. Ленька, полновластный теперь капитан, браво шлепал по влажному асфальту:
— А ты говоришь, не пустят. Эх, Славка! Со мной не пропадешь!
За поселком потопали по тропинке, снежной, набухшей, тянувшейся вдоль дачной изгороди, за которой тяжко вздыхали под ветром длинноногие тополя.
— Сначала посвятим все, а потом крестный ход посмотрим. Видел когда-нибудь?
— Еще ни разу в жизни! — сказал Славка и добавил. — Народу сколько идет!
— Народу много, это точно! — заволновался Ленька. — Надо прийти раньше их.
— Зачем?
— Много будешь знать, скоро состаришься! — Ленька явно что-то скрывал.
Они прибавили скорость, обогнали в овраге несколько старушек. Но тропа резко сузилась: старушки недовольно урчали, когда их обгоняли.
— Чего они злятся?
— Делать им нечего, — усмехнулся Ленька и остановился в позе Наполеона у холма. Надоело ему проваливаться у каждой старушки в глубокую рыхлость снега. Он долго думал, наконец, придумал. — Пойдем прямо через холм. Срежем угол. Снегу не много, зато километра два выиграем.
— Снега точно мало. Мы здесь бегали утром, мышей били.
— Пошли! — Ленька смело изменил курс.
Славка старательно потопал за своим полководцем, не замечая, как с каждым шагом ноги идут все тяжелее и тяжелее. Снега на поле действительно было мало, но утром здесь гулял морозец, земля была крепкая. А теперь подул теплый ветер, снег провалился куда-то, земля взбухла. Жирная стала земля!
— Уй! — крикнул Славка. — Сапог потерял!
— Где? — рассмеялся Ленька. — Подожди, я сейчас!
Он помог найти Славке сапог и успокоил его:
— Не тушуйся! Со мной не пропадешь! Вперед!
Но земля хватала их сапоги жирными вязкими руками, громко чавкала, смеялась над ними не пускала на вершину холма, будто там был невиданный клад. И Ленька, наконец, решился на отступление:
— На тропу надо, тут скорость маленькая.
Они повернули резко влево, и Славка опять потерял сапог, не удержался и плюхнулся ногой в грязь.
— Уй!
Подскочил Ленька, нашел сапог, помог надеть его — на тропу вышли усталые, побитые, будто вылезли на берег после кораблекрушения: мокрые, измученные, с авоськами в руках. В Славкином левом сапоге смачно хлюпала грязь. В церковь идти расхотелось, но Ленька не любил отступать: «Вперед! Пусть хлюпает твой сапог, отхлюпает. Шустрей надо, чтобы нога согрелась!
Шли быстро. Люди на тропе без слов уступали дорогу, видно громко чавкающий сапог пугал их. Славка уже видел церковь, темнеющую грозным силуэтом на холме, но усталость, страшная детская усталость липла к глазам: не хотелось двигаться!
— Жми, Славка! А то хуже будет! — подгонял его Ленька.
«Хуже! Еще хуже?!»
— Так уж и быть, я тебе главное покажу! — хлопнул его по плечу полководец, когда они, поднявшись по деревенским окраинам к церкви, увидели потные лица друг друга.
— А чего? — пролепетал Славка.
— Сейчас деньги делать будем! На мороженое, кино. Только тихо!
— А как? — воин просыпался: он еще не знал, что в церкви можно делать деньги!
— Очень просто! Делай, как я, и молчок, понял?
Они вошли в большую, светлую, желтую снаружи и облепленную разными иконами внутри церковь. «Господи, помилуй, господи, помилуй!» — дребезжало на разные голоса, но, главное, в церкви было очень тепло и можно было сесть: в углу, около двери.
— Ты что? — удивился Ленька, заметив Славкину тягу к земле, и тот пошел за ним овечкой.
В теплой жиже хлюпала левая нога, а правая, хоть и сухая, так и готова была согнуться в коленке.
— Смотри в оба! — шепнул Ленька, показывая глазами на строгого дядьку с бородой, перед которым звенела в чане мелочь и стояли покорные люди.
Поп что-то сказал людям, наградил их крестным знамением, поклонился — и все тюкнулись вниз. А Ленька, поймав момент, сунул руку в большой медный чан.
