Джуди Блум - Ты здесь. Бог? Это я, Маргарет
Поэтому три недели эта Бельгия была у меня на завтрак, на обед и на ужин. Филип Лерой вообще не собирался ничего делать. Это я поняла сразу. Он просто валял дурака. В течение всех трех недель, пока Лора, Норман и я корпели над справочниками, Филип рисовал в тетрадке рожи. Пару дней он был занят тем, что читал комиксы, которые заранее вложил в тетрадь. Норман Фишбейн старался, и даже очень, но делал все ужасно медленно. Еще у него была невыносимая манера шевелить во время чтения губами. Лора работала хорошо, но я, конечно, ни разу не дала ей понять, что так думаю.
Когда пошла третья неделя нашей работы, мы с Лорой получили разрешение оставаться после уроков и работать в библиотеке. С энциклопедиями требовалось больше времени. Мама должна была забрать меня из школы в половине пятого. Лора собиралась пойти потом в церковь — на исповедь.
Я стала думать. Во-первых, я и не знала, что она католичка. Во-вторых, мне было очень интересно, что она говорит на исповеди. Например, говорит она о том, что ходит с мальчиками? А если так, то что ей говорит священник? Ходит ли она на исповедь каждый раз, как сделает что-то плохое? Или копит все в себе и исповедуется раз в месяц?
Я так ушла в эти мысли о Лоре и исповеди, что почти забыла о Бельгии. И может быть, я бы ничего не стала говорить, если бы не сама Лора. Она первая ко мне прицепилась. Не лезла бы, ничего бы и не было.
— Ты все переписываешь дословно, — шепнула мне она.
— Ну и что?
— Понимаешь, так нельзя, — объяснила она. — Надо прочитать и потом написать об этом своими словами. Мистер Бенедикт поймет, что ты списывала.
Обычно я никогда не списываю дословно. И не хуже Лоры знаю, что надо, а что не надо. Просто в этот раз мои мысли были заняты другим, и потом кто такая Лора, чтобы учить меня? Тоже мне важная персона!
И я вспылила:
— Подумаешь, какая умная нашлась!
А она ответила:
— Ум тут ни при чем.
А я:
— И вообще я всё про тебя знаю!
А она:
— Что — всё?
— Девочки, нельзя ли потише? — возмутилась библиотекарша.
Тогда Лора вернулась к своей работе. Но я — нет.
— Я слышала всё про тебя и Муса Фрида, — прошептала я.
Лора положила карандаш и посмотрела на меня.
— Что ты слышала про меня и Муса Фрида?
— А то — как ты, и Эван, и Мус ходите вместе за супермаркет, — выпалила я.
— Зачем мне туда ходить? — спросила Лора.
До нее не дошло!
— Не знаю, зачем ты туда ходишь. А они — понятно зачем… чтобы пощупать тебя или что-нибудь такое — и ты им позволяешь!
Она захлопнула энциклопедию и встала. Лицо у нее горело и голубая жилка выступила на шее.
— Гнусное вранье! А ты просто маленькая свинья!
В жизни еще никто не говорил мне таких слов!
Лора сгребла свои книги и куртку и выбежала из библиотеки. Я схватила свои вещи и выбежала за ней.
Я была сама себе противна. И ведь я совсем ничего такого не хотела. Я говорила, как Нэнси — да, да, как Нэнси. И тут меня осенило: ведь всю эту историю про Лору Нэнси наверняка выдумала. А может быть, всё выдумали Мус и Эван — так, чтобы похорохориться. Вполне возможно! Значит, Мус тоже врун!
— Лора, подожди! — крикнула я ей вдогонку.
Она шла быстро, может, потому что у нее такие длинные ноги. Я прибавила шагу. Я совсем выдохлась, догоняя ее. Лора продолжала идти и даже не взглянула на меня. И чего ей было на меня глядеть. Я шла рядом с ней. На каждые ее два шага я делала четыре.
— Послушай, — начала я. — Я ни в чем тебя не виню.
— Отвратительно, как вы все издеваетесь надо мной, только потому что я выгляжу взрослее вас! — сказала Лора, шмыгая носом.
Хоть бы она высморкалась, что ли.
— Я не хотела тебя обидеть, — произнесла я. — Ты сама это начала.
— Я? Замечательно! Наверно, это очень весело — издеваться надо мной?
— Нет, — смутилась я.
— Я тоже могла бы кое-что сказать о тебе и твоих друзьях. Думаешь, это так приятно быть самой большой в классе?
— Не знаю, — пробормотала я. — Я никогда об этом не думала.
— А ты попробуй подумать. Как бы ты чувствовала себя, если бы тебе пришлось с четвертого класса носить лифчик, и все бы смеялись над тобой, а ты бы все время держала руки скрещенными на груди. И мальчишки обзывали бы тебя по-всякому только из-за того, что ты так выглядишь.
Я подумала.
— Извини, Лора, — сказала я.
— Ладно уж!
— Правда, извини. Если уж говорить по правде… в общем, мне бы хотелось выглядеть как ты.
— Я бы с удовольствием с тобой поменялась. Ладно, теперь я иду на исповедь.
Она пошла дальше, бормоча еще что-то насчет грешников — что они не могут жить без исповеди.
Может быть, она права, подумала я. Может быть, мне как раз и надо исповедоваться. Я пошла за Лорой к ее церкви. Она была всего в двух кварталах от школы. Мама должна была приехать за мной через полчаса. Я перешла улицу и спряталась за кустами. Лора поднялась по ступенькам и вошла в церковь. Потом я снова перешла улицу и, взбежав по каменным ступеням, открыла дверь и заглянула внутрь. Лору я не увидела. Я зашла в церковь и стала продвигаться на цыпочках по проходу между рядами.
Было совсем тихо. Я попыталась представить себе, что произошло бы, если бы я закричала; конечно, я знала, что не сделаю этого, и все-таки интересно было представлять, как бы это здесь прозвучало.
Мне было жарко в теплой куртке, но я не сняла ее. Довольно скоро где-то сбоку открылась дверь — и вышла Лора. Я согнулась за спинками кресел, чтобы она меня не увидела. Она даже не посмотрела в мою сторону. Я подумала, что исповедь заняла у нее немного времени.
Я чувствовала себя как-то странно. Ноги были как ватные. Как только Лора ушла, я встала и тоже собралась уходить. Мне надо было встретиться с мамой. Но вместо того, чтобы направиться к выходу, я повернулась к нему спиной.
Теперь я стояла напротив той двери, из которой выходила Лора. Что за ней? Я немного приоткрыла и заглянула. Там никого не было. Это напоминало деревянную телефонную будку. Я вошла и закрыла за собой дверь. Я ждала, что сейчас что-нибудь произойдет. Я не знала, что мне надо делать, и решила просто посидеть.
И вот я услышала голос: «Да, дитя мое».
Вначале я подумала, что это Бог. Я в самом деле так подумала, и сердце во мне забилось, как сумасшедшее, и я вся взмокла под курткой и почувствовала что-то вроде головокружения. Но потом я поняла, что это просто священник говорит со мной из соседней кабинки. Он не видел меня, и я не видела его, но мы могли хорошо слышать друг друга. Я по-прежнему молчала.
— Да, дитя мое, — повторил он.
— Я… я… мм… мм… — начала я.
— Да, я слушаю, — сказал священник.
— Извините, — прошептала я.
Я распахнула дверь, и, пробежав по проходу между рядами, выскочила на улицу. По дороге в школу я чувствовала себя совершенно ужасно, я плакала и все время боялась, что меня вырвет. Мама ждала меня в машине. Я села сзади, объяснила, что чувствую себя очень плохо, и растянулась прямо на сиденьи. Мы поехали домой, и мне даже не пришлось рассказывать маме о том, как я себя ужасно вела, потому что она думала, что я заболела по-настоящему.
Вечером мама принесла мне чашку бульона и сидела на краю моей постели, пока я пила его. Она сказала, что это наверно вирус, и она рада, что мне лучше, но я могу не ходить завтра в школу, если мне еще неможется. Потом она выключила свет, поцеловала меня и пожелала спокойной ночи.
Ты здесь, Бог? Это я, Маргарет. Сегодня я сделала ужасную вещь. Просто ужасную! Хуже меня точно нет никого на свете, и ничего хорошего я не заслуживаю. Я наговорила гадостей Лоре Дэнкер. И только потому, что была не в духе. Я ее правда очень обидела. Почему Ты не остановил меня? Я искала Тебя, Бог. Я искала Тебя и в синагоге, и в церкви. И сегодня, когда я хотела исповедаться, я тоже Тебя искала. Но Тебя там не было. Я не чувствовала Тебя так, как чувствую ночью, когда говорю с Тобой. Почему, Бог? Почему я чувствую Тебя только тогда, когда остаюсь одна?
Глава 20
За неделю до начала весенних каникул мы получили письмо. Сперва я думала, что оно от бабушки — о моей предстоящей поездке во Флориду. Но оказалось, что писали Мэри и Пол Хатчинсы, мои другие дедушка с бабушкой. Это было странно, потому что с тех пор, как они порвали отношения с мамой, после того, как она вышла замуж, они не писали ей ни разу. Мой отец, не испытывающий к ним никаких добрых чувств, рвал и метал.
— Как они узнали наш адрес? Можешь ты мне ответить? Ну откуда они узнали?
Мама ответила ему тихо, почти шепотом:
— Я послала им рождественскую открытку.
Отец так и взвился:
— Помилуй, Барбара, неужели это правда? После четырнадцати лет ты послала им рождественскую открытку?!
— У меня было сентиментальное настроение. Вот и послала. Я даже ничего на ней не написала. Только наши имена, и все.
