Геннадий Машкин - Синее море, белый пароход
Я полз, как змея. Старался, чтобы надо мной не качнулась даже травинка. Мы учились ползать в нашем овраге в бурьяне. Борька тут был лучше всех. Он мог так проползти, что ни одна травинка после него не лежала. Он и нас обучил ерошить за собой траву.
Пауки оплели все вокруг седой паутиной. Она липла к потному лицу. Но я терпел и полз дальше. А когда мне в ноздрю забежал муравей и захотелось чихнуть, я использовал способ Лесика. Надо придавить верхними зубами нижнюю губу да пониже. Тогда чох пройдет.
Я все время вслушивался в шорохи. Уже близко должна была быть Сумико… Я замер. Меня кто-то рассматривал сзади. Я обернулся. Среди чащи зеленых иголок усмехалась Сумико. На ее лице колыхались тени от листьев и солнца. Я глядел, какая она красивая, и забыл, что мы воюем. Наконец вспомнил: она «самурай».
– Ура! – закричал я и бросился на Сумико, выставив «меч».
Она еще с колена отшибла мою палку быстро и сильно. Мой «меч» чуть не вывалился из слабоватой правой руки. Но я взял его покрепче и снова сделал выпад. Сумико вновь отшибла мою палку – только расщепленный бамбук задребезжал.
Я разозлился – и пошел, и пошел… Сумико отбивала мои выпады. Бамбук дребезжал в ее руке. Вдруг она изловчилась и «уколола» меня в левую руку. Рука была не в счет, и мы продолжали сражаться.
Еле-еле мне удалось ее «приколоть». Да и то, наверное, она сама поддалась.
У меня ныла рука, когда мы сели на вытоптанную полянку.
– А ты неплохо отбивалась, – сказал я, помахивая кистью правой руки.
– Ивао учит меня, – ответила Сумико. Она уперла свой «меч» в носок дзори и крутила палку, словно пыталась зажечь соломенный жгутик, зажатый большим и соседним пальцами.
– А Ивао кто учил? – спросил я.
– Дядя Кимура, – ответила Сумико.
– А я тебя хочешь плавать научу? – сказал я.
– Хочу, – ответила она и закивала головой.
11
Солнце с плеском садилось в море. Мы вернулись домой. Я обождал в кустах, пока Сумико зайдет в дом, а потом вышел как ни в чем не бывало. От кислицы у меня свело рот и сосало под ложечкой.
– Где пропадал целый день? – набросилась на меня мама. – Мать на огороде разорвись, а ему дела нет!
– Есть у меня свои дела, – ответил я и скосил глаза на столик возле печки, где орудовала бабушка.
– Опять штабы и снаряды? – спросила мама.
– Наоборот, – отозвался я и прошмыгнул мимо нее к бабушке.
На тарелке меня дожидалась горка оладьев, пропитанных постным маслом и посыпанных крупным сахарным песком. Нет, травой не проживешь и одного дня.
Юрик в бабушкиной кофте стоял на веранде и плевал вниз.
– Гера, – сказал он, – ты купался?
– Угу, – ответил я.
– Хоть бы меня взял, – печально сказал Юрик. – На «Оранжад» обещал… Где он, белый твой пароход? Так я и не вылечусь…
– Отойди в комнату, – приказала ему мама. – Ветром охватит – опять сляжешь.
Я разжевал сладкий пахучий оладышек и ответил брату:
– Будет у тебя сегодня рыбка. Такая же пузатенькая.
– Завтра табак полоть, – сказала мама.
Я промолчал. Перечить ей было нельзя – живо отколошматит. Но я твердо решил табак не полоть. Удрать пораньше на море, и все. А пока молчать… Мама ходит нервная. Щеки пустые. Глаза льдистые. Бабушка и та ей не угодит. А про меня и говорить не стоит. Все кажется маме, что японцы ненадежны… А я так не думаю. Все-таки им досталось в войне. На них атомные бомбы сбрасывали. После этого никакой войны не захочешь… Нос сегодня обгорел на солнце – притронуться больно. Ну и ерунда. Облезет шкура – новая еще лучше будет…
Я вытер масляные пальцы о рушник и показал Юрику на корзину. Он залез в нее. Я повез корзину по полу. Мы подъехали к лестнице и увидели Сумико. Она поднималась к нам, неся перед собой стеклянную банку. В зеленой воде шевелила рыжими плавниками рыбка.
Юрик выскочил из корзины – и навстречу Сумико. Она сразу отдала ему банку.
– Рыбка! Рыбка! – завопил Юрик и побежал показывать ее бабушке и маме. На его груди колыхался светлый кружок воды.
– Беренький марчик, – сказала Сумико.
Смешно было слушать, как они говорят. Юрик картавил, а Сумико, наоборот, не могла произнести букву «л».
Юрик поставил рыбку на веранду, а сам вернулся к нам.
– Юрик, это Сумико, – сказал я.
Сумико погладила его волосы мягче пуха.
– А я умею на голове стоять, – ответил брат и тут же притулился к стене вниз головой. Рубашка на его животе задралась, и я хлопнул по белому бугру ладошкой.
– Встань, – приказала мама, – кровушка прильет к голове – опять заболеешь.
– Нехай вертится, – возразила бабушка. – Это ему в пользу.
Юрик не удержал равновесия и упал. На стенке покачнулась фотография деда. Юрик сейчас же отполз к своей корзине, порылся в ней и вынул коробку, где хранил фантики от конфет, сушеных жуков и мою картинку. Юрик вынул картинку и показал Сумико.
– Это Герка нарисовал, – стал объяснять брат. – Белый пароход называется «Оранжад». Там золотых рыбок уйма. Ребятишки едят галеты с конфетами. «Оранжад» скоро приплывет сюда. Я на нем вылечусь… Пока он вон на том острове. – Юрик потащил Сумико на веранду и показал пальцем на Птичий остров с розовой от заката верхушкой.
– Там пустой остров, – ответила Сумико. Она не замечала моих отчаянных сигналов: – О-ран-жад – это сок, мидзу, вода…
Юрик повернул ко мне голову, сморщил нос и захныкал:
– А Герка сказал…
– «Оранжад» выбирает себе стоянки в пустынных местах, – стал выкручиваться я. – Где живут люди, там рано или поздно будет война. Понял?
– Значит, сюда не приплывет? – спросил Юрик, шмыгнув носом.
– Приплывет, – заверил я брата. – Война прошла… Больше войны не будет. Верно, Сумико? – И я подмигнул ей.
Она перевела взгляд с Юрика на картинку, потом на меня. Видно, поняла меня.
– Да, – ответила Сумико.
– А вы с ребятами хотели воевать с… – начал Юрик выкладывать военную тайну.
Тогда я взял рисунок и перебил брата, рассказывая, где на «Оранжаде» сады, где озера, где кукольный театр, где столовая…
Юрик отвлекся, задумчиво поковырял в носу и вдруг объявил:
– А я стихи знаю. – И, не дожидаясь приглашения, подкатил глаза к потолку, забубнил:
Ах, попалась, птичка, стой!
Не уйдешь из сети…
Он читал так, что жилка налилась на виске. Закончив, Юрик попросил Сумико спеть ему песню. Она кашлянула, вложила руку в руку и запела «Катюшу». Юрик стал подпевать ей. Голос его напоминал звон балалаечной струны и забивал тихий, как шорох волны на песке, голос Сумико. Я ущипнул Юрика, чтобы он не орал. Но его рот стал открываться еще шире.
Про того, которого любила,
Про того, чьи письма берегла…
Когда они спели «Катюшу», Юрик попросил Сумико спеть еще и японскую песню. Она откашлялась и запела:
Моси, моси камиэ-е…
На лестнице застучали сапоги. Отец всегда поднимался быстро, словно за ним гнались.
Сумико смолкла, опустила голову и прислонилась к стене рядом с печкой.
– О, у нас гостья, – сказал отец, вынырнув. Веки его поднялись, точно занавес в театре.
– Сумико пришла ко мне, – похвастался Юрик и побежал показать банку с рыбкой. – Рыбка плавает по дну – не поймаешь ни одну.
– Как раз у нас будет чем угостить, – сказал отец и вынул из оттопыренного кармана брюк бумажный кулек.
Юрик оставил банку и запустил в кулек обе руки. Он вынул горсть конфет в синих обертках. Конфеты были дорогие, шоколадные. Юрик развернул одну и засунул ее в рот. Потом он протянул конфеты Сумико.
– Угощайте гостью чаем, – посоветовал отец и включил свет, хоть было еще светло.
Бабушка не заставила ждать с чаем. Она скоренько подогрела и выставила наш большой чайник на середину японского стола. По краям расставила синие фарфоровые чашки. Я предложил Сумико сесть за столик и сам опустился рядом на татами.
Чай мы пили весело. На нас со стены глядел дед. Глаза его были печальны, но губы тянулись вслед за подкрученными кончиками усов.
Конфеты понравились Сумико. Она откусывала маленькими дольками и жмурилась.
Я пил из блюдца, как купец Загашников. Сумико смеялась надо мной. Юрик собирал фантики, разглаживал между ладонями и складывал стопкой.
– Ребятам подарю, которые на «Оранжаде», – сообщил он мне и Сумико по-свойски.
– А где, интересно, твой дядя, Сумико? – спросил вдруг отец и уставился на неё своими цыганскими глазищами.
Веселье за столом увяло, как цветок в кипятке. Сумико отложила конфету. Ямки на щеках ее разгладились.
– Ты что пристал к девочке? – тихо сказала мама. – Дети виноваты?..
– Да я того… – забормотал отец. – Я хотел сказать, чтобы он не прятался… Ну, случилось по пьянке… Так что – вечно нам в ссоре быть? Пора на мировую… В порту без него синоптики пурхаются. Ни бельмеса не смыслят в облаках и ветрах… А дело начали мы не шуточное – мол чиним. Для ихних же рыбаков… Людей высаживаем на него каждое утро, как десант… Вдруг тайфун?!
