Николай Федоров - На аптекарском острове
— Да ничего он не скрывает, — сказал Клочик. — Все очень просто: у Графини раньше другая фамилия была, Крылова. А Веревкина она по мужу, которого на войне убили.
— Но ведь мы Ленкиному дедушке ее имя и отчество говорили? А он все равно не вспомнил?
— Ну, а если я у Лены спрошу, кто такой Алексей Александрович, она скажет? А ведь это, между прочим, ты. Вот и дедушка тогда Графиню звал просто Клава. Она ж не намного старше Лены была.
И тут я вдруг понял, какая огромная пропасть времени отделяет нас от тех событий! Просто Клава. Я знал, что Графине очень много лет, видел в ее альбоме фотографию, где она стоит в коротком платьице, держа в руках смешной матерчатый зонтик с кружевами, но как-то совсем не связывал эту фотографию с Клавдией Александровной Веревкиной, Клочиковой старушкой соседкой. Мне казалось, что она всегда была такой вот маленькой, худенькой и седой, так похожей на графиню из «Пиковой дамы». А ее детство представлялось чем-то сказочным, не бывшим в действительности. Об этом детстве можно было вспомнить и поговорить, посмотреть фотографии, как можно вспомнить о давно прочитанной книге с картинками. А сейчас я вдруг ясно осознал, что Графиня когда-то была такая же, как Ленка, прыгала через скакалку, играла в куклы и плакала, когда ребята вроде нас с Клочиком дергали ее за косу.
— Витя, но почему же они расстались? — спросила Ленка и тут же сама себе ответила: — А, понимаю. Наверное, дедушку срочно взяли на войну, потом ранение, госпиталь. Они ищут друг друга, пишут письма, страдают, но все напрасно.
— Вот те на! — Клочик удивленно захлопал глазами. — Откуда ты знаешь?!
— Ничего я не знаю, — сказала Ленка. — Я так думаю. А что, угадала?
— В общем, да. Последний раз они виделись на выпускном бале в гимназии у Графини. Столько лет прошло, а она мне все рассказывала, будто это вчера было! И какие ей твой дедушка цветы подарил, и как они танцевали. Она говорит, у них военный оркестр был приглашен, и в тот вечер все «Амурские волны» играли. Тогда этот вальс жутко модным был. А на следующий день они в Ботанический сад собирались.
— В Ботанический?! — вырвалось у меня.
— Ну да. Только в сад они не пошли. На другой день дедушку забрали в армию и сразу на фронт отправили. Но перед этим… — тут Клочик вдруг замолчал, с важным видом посмотрел по сторонам и даже зачем-то подмигнул адмиралу.
— Ну, что, что перед этим? — нетерпеливо закричала Ленка и потрясла Клочика за плечо.
— Перед этим дедушка написал Графине письмо. Вот оно. Мне его Клавдия Александровна сама дала и разрешила вам прочитать. — С этими словами Клочик достал из кармана сложенный пополам, пожелтевший лист плотной бумаги, исписанный крупным, размашистым подчерком. — Слушайте.
И Клочик стал читать:
«Милая Клава! Когда ты будешь читать это письмо, я буду уже далеко. Меня призвали на фронт. Вчера в гимназии на вашем выпускном вечере я не нашел в себе силы сказать тебе об этом. Ты была такая веселая, лицо твое светилось таким счастьем, что я не посмел омрачить его. Но что бы со мной ни случилось, знай, я всегда буду помнить и любить тебя. И если богу будет угодно, мы снова встретимся с тобой и, как в тот первый раз, будем гулять в Румянцевском саду, а военный оркестр сыграет для нас чудесный вальс «Амурские волны». Прощай. Нежно тебя целую. Навеки твой Митя».
Клочик кончил читать, а мы все стояли и молчали. Потом Ленка спросила:
— Витя, но когда же это все было? В каком году?
— Посмотри. Вот тут дата стоит. Двадцать третьего мая тысяча девятьсот семнадцатого года. Такие дела. Ну, а потом революция началась, гражданская война. Графиня закончила курсы медсестер, и ее отправили на Урал. Так они и растерялись.
— И никогда больше не встречались?! — изумленно спросила Ленка.
— Никогда, — трагическим голосом сказал Клочик.
— Какой ужас! — сказала Ленка, и глаза у нее сделались круглыми. — А как они, наверное, любили друг друга!
— Но почему же дедушка не нашел Графиню? — спросил я.
— Я совершенно уверена, что он искал, — сказала Ленка. — Он писал длинные письма во все концы страны, ходил на вокзалы встречать поезда, не спал ночами. Может, у него с тех пор бессонница и осталась. А бедная Клавдия Александровна в это время страдала там у себя на Урале. Вот это, я понимаю, трагедия! В общем так, мальчики, я считаю, мы должны устроить им свидание.
— Обязательно устроим, — сказал Клочик. — Только надо все сделать так, чтобы они ни о чем не знали. Это будет грандиозный сюрприз: встреча через века.
— У меня есть план, — сказал я. — Надо устроить им свидание в Румянцевском садике. Ведь судя по письму, они именно там и познакомились. Ты, Клочик, назначаешь Клавдии Александровне встречу в этом садике. Ну, скажешь, что тебе жутко хочется узнать про князя Румянцева. Или про египетскую мумию — что хочешь придумай. А Ленка тоже под каким-нибудь предлогом подговорит прийти туда своего деда. Только запомните: третья скамейка от входа с правой стороны.
— А почему именно третья и справа? — спросил Клочик.
— В том-то и весь фокус. Рядом с этой скамейкой стоит деревянная будка. Там дворники держат грабли, метелки, скребки. Мы туда заберемся и через щель все увидим. А если мы вместе с ними будем, то никакого сюрприза не получится.
— Но ведь подсматривать нехорошо, — сказала Ленка.
— Нехорошо — согласился я. — Но мы же только чуть-чуть. Посмотрим, как они друг друга узнают, и уйдем потихоньку. Пусть себе вспоминают.
— Я согласна, — сказала Ленка.
— И я согласен, — сказал Клочик. — Это будет свидание века! А сейчас предлагаю сходить в мороженицу. У меня есть рубль. Лен, хочешь мороженого?
Ленка закатила глаза и вздохнула:
— Вообще-то я бы лучше выпила шампанского. Но раз у тебя только рубль… Ладно, давай мороженое.
Глава 11. Трубадур безумствует
Когда мы уже доедали вторую порцию, Ленка сказала:
— И все-таки, что ни говорите, мальчики, любовь должна быть безумной. Вот я читала в одной книжке про художника, который увидел во сне девушку и безумно в нее влюбился. Утром он встал и написал ее портрет. А потом все бросил и поехал по всему миру разыскивать эту девушку.
— Значит, он все-таки знал ее до этого? — спросил я.
— Не знал. Я же сказала: он видел ее только во сне.
— Так кого же он искать поехал?
— Девушку.
— Бред. А если бы ему марсианка приснилась или русалка какая-нибудь, он бы тоже поехал?
— Поехал бы.
— Делать ему больше нечего было.
Но Ленка махнула на меня рукой и продолжала:
— И так он ездил много-много лет, истратил все деньги и стал совершенно нищим. Тогда один вельможа предложил ему продать портрет девушки за сто тысяч. Но художник отказался и умер от тоски и голода. И тут сразу в гостиницу, где жил художник, приехала девушка, которую он искал. Оказалось, что она тоже много лет искала его. Представляете! Когда она обо всем узнала, то приняла яд и умерла. Их похоронили вместе на высоком холме.
— Чушь, — сказал я. — Сама небось придумала.
— Ничего ты, Нечаев, не понимаешь, — сказала Ленка и, посмотрев на Клочика, слушавшего ее с открытым ртом, добавила: — Витя, а ты способен на безумный поступок?
— Я способен, — хрипло сказал Клочик.
— А мог бы ты вот прямо сейчас встать и громко при всех прочитать какое-нибудь стихотворение? Про любовь?
Безумный Клочик недолго думая поднялся и уже было раскрыл рот. Потом, наверное, решив, что так его будет плохо слышно, вскочил на стул.
— Стихотворение! — диким голосом выкрикнул он.
Люди в кафе с любопытством повернули головы в нашу сторону. А Клочик вдруг замолчал, мучительно что-то соображая. Потом нелепо взмахнул рукой и крикнул:
— Утопленник!
Послышался смех, со звоном упала чья-то ложка, я потащил Клочика за штанину, но он взбрыкнулся, и со стола полетела розетка с недоеденным мороженым.
— Прибежали в избу дети! — уже падая, закричал мой трубадур. Какой-то мужчина подхватил его на руки, нас окружили, послышались голоса: «Чей это мальчик? Он болен. Надо сообщить родителям!»
— Товарищи! — закричал я, протискиваясь к трубадуру. — Это мой мальчик! Сейчас я отведу его домой, не волнуйтесь, у него свинка.
Я схватил Клочика за рукав и потащил к выходу. Ленка побежала за нами.
Когда мы были уже совсем далеко от мороженицы, она сказала:
— А ты молодец, Витя. Не испугался. Только ведь я просила тебя про любовь, а не про утопленника.
— Не сообразил, — ответил Клочик. — Мне надо было сначала подумать, а потом на стул лезть.
— Вот это верно, — сказал я. — Скажи спасибо, что тебя не успели отправить в сумасшедший дом.
Мы вышли к Большому проспекту. Был час пик. Переполненные автобусы с трудом отъезжали от остановок, окутывая прохожих фиолетовыми облаками. По тротуарам неслось такое количество людей, что казалось, весь город вдруг высыпал из гигантского кинотеатра и заспешил по домам. На перекрестке раздавались отрывистые свистки милиционера, а из огромного динамика агитационного автобуса через каждые тридцать секунд гремел сердитый металлический голос: «Закончили переход Большого проспекта! Гражданин с контрабасом, немедленно сойдите с проезжей части!».
