Екатерина Мурашова - Гвардия тревоги
Александра Сергеевна была взволнованна, хотела говорить и на сомнительный комплимент внука решила не обращать внимания.
— Я говорю о том, что все твои одноклассники, за редким исключением, производят какое-то насквозь театральное впечатление. Больше всего они похожи на тимуровскую команду из предвоенных лет. В них коллективное преобладает над индивидуальным. Теперь такой молодежи просто уже нет и быть не может… Ты читал Гайдара? — подозрительно спросила у внука Александра Сергеевна.
— Да, бабушка, — кивнул Дима. — Из трилогии про Тимура мне больше всего понравилась третья часть — «Комендант снежной крепости».
— А это… те мальчики и девочки, которые ушли в середине вечеринки… Ты думаешь, я не заметила? Они собрались, словно по тревоге, и ушли все вместе с серьезными лицами, как будто где-то что-то от них зависит.
— Но может быть, так и есть? — спросил Дима и впервые за весь вечер посмотрел бабушке прямо в глаза. — Или ты не можешь допустить…
— Ты все же что-то такое о них знаешь? — подозрительно спросила Александра Сергеевна.
— Ничего. Клянусь, ничего, — ответил Дима и аккуратно, с улыбкой облегчения уронил на пол тарелку.
— Тетя Зина, вы были правы, — повинилась Тая вечером, когда тетка устроилась перед телевизором смотреть новости.
— Да, конечно, — невозмутимо кивнула тетя Зина. — А насчет чего я права в этот раз?
— Насчет косметики. Не надо мне. Они все были ненакрашенные, я одна как попугай какаду. Да еще у меня с одной щеки пудра стерлась, а я и не заметила, пока один мальчик не сказал.
— Прямо так и сказал? — слегка улыбнулась тетя Зина. — У вас, мол, милочка, пудра обсыпалась?
— Да, приблизительно так и сказал.
— Гм-м… Осмелюсь предположить, что он к тебе неравнодушен.
— Игнатьев? Ко мне?! — изумилась Тая. — Нет, это вряд ли.
— Ну, а твой предмет? — спросила тетя Зина все с той же легкой полуулыбкой. — Должен же был быть на этой вечеринке предмет, ради которого ты чистила перышки и пудрила нос? Оправдались ли надежды?
— У них там рояль в полкомнаты, бабушка из 19 века или из Большого театра и фикус немецкого происхождения, — непонятно сказала Тая. — И вообще им до меня никакого дела нет.
— Кому нет? — переспросила тетя Зина. — Бабушке? Или фикусу?
Тая удрученно молчала, и глаза ее подозрительно блестели в мерцающем свете телевизора.
— Ну на кого он хоть похож-то? — спросила тетя Зина минуту спустя. — Чтоб я могла себе представить…
— На Фанфан-Тюльпана из старого фильма, — слегка в нос откликнулась Тая.
— То есть на актера Жерара Филиппа? — тетя Зина удивленно подняла брови. — Но он же был француз, красавец, умница, само очарование! Ничего себе, племянница…
Тая вскочила с дивана и выбежала из комнаты.
— Таиска! Погоди! Куда ты убегаешь? — крикнула ей вслед тетя Зина. — Надо же выработать план!
Глава 7
Попугай с пиратского брига
Дима поднимался по узкой скрипучей лестничке, хватаясь руками за все, что попадалось, и глядя прямо перед собой. Романтическое хождение по крыше а-ля «Малыш и Карлсон» не принесло ему ничего, кроме неприятного ощущения в желудке. Смотреть из окна было гораздо лучше и, главное, безопаснее. «Снаружи я вроде бы Малыш, а в душе — фрекен Бок!» — иронически подумал Дима. Впереди были сумерки, прорезанные наискось узким лучом света, незнакомый запах и странный клокочущий звук, почему-то напоминающий о море. Кирилл Савенко соскочил с лесенки на какой-то карниз, опоясывающий сколоченную из чего ни попадя будку, и побежал по нему кругом, не глядя под ноги, легко взмахивая руками и обращаясь к Диме с какими-то сведениями экскурсионного характера. В глазах Кирилла отражалось небо.
Дима стиснул зубы, преодолел последние ступеньки и нырнул в темноту.
Голуби жили в двух больших и еще нескольких маленьких клетках, обтянутых сеткой. Их было не слишком много, всего около двух десятков, но Дима понял это далеко не сразу. Сначала ему показалось, что голубей — сотни. Шум, который они издавали, почему-то даже вблизи казался грозным. К запаху он быстро привык. Голуби были разных пород, об этом Дима догадался почти сразу. Некоторые были красивы, некоторые, со странно завернутой назад головой и раздутым зобом, — почти уродливы.
— У бабушки раньше попугай был, — сказал Дима. — Я к ней приезжал и помню. Ты не поверишь, но он умел говорить и когда злился, кричал: «Каррамба! Пушки на пр-равый бор-рт!»
Кирилл улыбнулся.
— Другому не поверил бы. Но тебе, как побывавший у тебя в гостях, верю. А где теперь этот пиратский попугай?
— Помер от старости. Клетка от него осталась. В кладовке стоит.
Потом Кирилл что-то делал, подливал воду, чистил клетки, показывал и рассказывал. Голуби садились ему на плечи, на руки, на голову. Кирилл ворковал с ними, усмехался славной полуулыбкой. Дима смотрел, слушал и думал: другой мир. Совсем другой, со своим населением, своими правилами, удачами и неудачами. Мир на крыше. Мир голубей. И Кирилл Савенко. Все другое. Как внутри математической задачи. Задачу можно решить. Но — надо ли?
Потом вздрогнул, услышав созвучие в словах Кирилла:
— Дима, ты ведь раньше учился в математической школе, так?
— Да. Раньше.
— Это и на уроках заметно. Так ты здорово в математике сечешь?
— Для нашего возраста неплохо. А что?
— А в компьютерах? — не отвечая, продолжал расспрашивать Кирилл. — В программировании и прочем?
— Хуже, — честно ответил Дима. — Я — решатель задач, это мне интересно. Пользователь я, может, и ничего себе, но не больше.
— Решатель задач… — задумчиво повторил Кирилл. У Димы возникло неприятное ощущение. Он решил его от Кирилла не скрывать.
— Ты как будто бы ищешь место в мозаике, куда я подойду и куда меня можно вставить.
— Если и так? — Кирилл взглянул исподлобья. Голуби на его плечах взмахнули крыльями. Теплый воздух опахнул Димино лицо.
«Ангелочек нашелся!» — подумал Дима и сказал вслух:
— Не старайся. Не выйдет. Я сам по себе.
— Конечно, — тут же согласился Кирилл. — А я — что? Ты сам по себе — и все тут.
Дима хотел было обидеться (на что?!), но в этот момент небольшой голубь, почему-то сидящий в отдельной клетке, глянул ему в лицо почти человеческими глазами. Переступил на малиновых лапках, наклонил головку сначала в одну, потом в другую сторону…
— Почему вот он отдельно сидит? — указал Дима.
— У него крыло повреждено, летать не может. Сидит на больничном.
— Он поправится? Сможет летать? — с непонятным ему самому волнением спросил Дима.
— Трудно сказать. Может, и сможет, а может, и нет. Летать — штука тонкая, не по земле ходить. Что он тебе?
— Он мне понравился почему-то, — признался Дима. — Они все, — он обвел рукой внутренность голубятни, — чужие, а у него лицо человеческое.
— Это потому, что они все только в небе и живут. А здесь так… на постое, — объяснил Кирилл. — Это же почтари, у них в генах полет, небесная дорога. А этот крыльев и неба лишен, страдает, оттого ты его и видеть можешь… Ты извини, что я тебе не показываю, как они летают: мне Федя без себя их гонять не разрешает… На, возьми!
Кирилл открыл клетку, уверенно взял голубя с жердочки в ладонь и протянул Диме, как протягивают горбушку хлеба.
— Ты что?! — отшатнулся Дима. — Зачем?
— Ты — гость, — невозмутимо сказал Кирилл. — Он тебе понравился.
— Но как это?!
— Обыкновенно. Ты же сам сказал, что клетка от попугая осталась. Небось, не меньше этой…
— Больше, — прошептал Дима, постепенно привыкая к невозможной мысли.
— Ну вот, и ему спокойнее: не глядеть каждый день, как другие в небо уходят. А если и он снова летать сможет, так вернешь его к своим… Я тебе сейчас объясню, как его кормить-поить надо, ничего сложного…
— Ты говоришь, он болен? — спросила Александра Сергеевна, когда голубь уже был водворен в вымытую клетку, обеспечен свежей водой и зерном (на первый случай Кирилл снабдил Диму небольшим количеством корма). — Это не орнитоз? Я уж не говорю про птичий грипп!
— Нет, бабушка, у него просто повреждено крыло. А так он совершенно здоров.
— Дай бог! Но все-таки это как-то странно… Надеюсь, ты не будешь выпускать его из клетки? Я волнуюсь за Вольфганга…
— Голуби не едят фикусы.
— Но он же будет на него садиться, гадить. У Вольфганга может начаться депрессия…
Дима только вздохнул. Он мог бы попытаться объяснить бабушке, что птицы, садящиеся на деревья, — это естественно, и Вольфганг с появлением в квартире голубя откроет новую страницу своей биографии… Но почему-то делать всего этого не хотелось. Дима чувствовал себя усталым и, кажется, впадал в депрессию вместо фикуса. «А я что? Ты сам по себе — и все тут!» — вспомнились слова Кирилла. А потом Кирилл подарил ему голубя. «Зачем же я — сам по себе? — спросил себя Дима и сам же ответил: — Потому что так нужно. Так правильно. Человек — прежде всего индивидуальность. Бабушка — сама по себе. Папа — сам по себе. Но кому это нужно, кто это решил, чтобы все были — сами по себе?»
