Наринэ Абгарян - Манюня, юбилей Ба и прочие треволнения
– Сплоти-ла наве-ки Вели-кая Русь! – перешел в протяжный визг потусторонний вой.
Дядя Мотя сначала решил, что сошел с ума. Но потом быстро очухался и свесился вниз головой с дивана. Кругом было темно, хоть глаз выколи. Из кромешной темноты в лицо ему вырвался горячий призыв:
– Да здравст-вует соз-данный во-лей наро-дов…
– Мария, это ты чудишь? – попытался перекричать Манино остервенелое пение дядя Мотя.
– Единый, могучий Советский Союз! – с готовностью отозвалась Манька.
Прибежавшая Ба застала в гостиной дивную картину: на диване, вверх попой в желтых семейниках, возвышался дядя Мотя. Из-под дивана, в минуты грозовых раскатов срываясь в отчаянный визг, лился торжественный гимн.
– Деточка, ты только не волнуйся, – увещевал Мотя, тщетно пытаясь отцепить надрывающуюся в непостижимом певческом угаре Маньку от диванных ножек.
– Сквозь гро-зы сия-ло нам солн-це свобо-ды, – отбрыкивалась Манька.
– Да что же это такое! – причитал дядя Мотя.
– И Ле-нин вели-кий нам путь оза-рил!
Какое-то время Ба молча наблюдала выступающий из полумрака встопорщенный арьергард брата. Потом не вытерпела:
– Мотя, ну и чемодан ты себе отъел, – перекричала грозу, петухов и Манино пение она.
– Чего? – вынырнул из-под дивана дядя Мотя. – Доброе утро, Роза, с днем рождения тебя!
– Ты решил меня в такой завлекательной позе поздравить? Пушкой, так сказать, вперед?
– Какой пушкой? – не понял Мотя. – Роза, ради бога, что с ребенком?
«Гр-р-р-ра-а-а-а-ахххх!» протрубили небеса.
– Люди мира, на минуту встаньте! – выдала из-под дивана хоровое разноголосье Манька.
– Мотя, дорогой, – Ба присела на краешек дивана, вывернула подол ночнушки и от души высморкалась, – оставь девочку в покое, она грозы боится!
– А поет зачем?
– Не могу знать. Поет – и на том спасибо. Хорошо, что дом не разносит!
Мотя нервно сглотнул:
– Ну хорошо. А почему она ко мне петь прибежала?
– В грозовую погоду Манька предпочитает прятаться под диван в гостиной. Я ж не знала, что в апреле может грянуть такая свистопляска! Знала бы, постелила бы тебе в комнате Миши. А он бы на диване переночевал. Ему к выкрутасам дочери не привыкать.
Гроза бушевала часа два и утихомирилась только ближе к девяти утра. За это время дядя Миша успел уехать на работу, Мотя с Ба – позавтракать и настрогать тазик оливье, а Манька – охрипнуть от громогласного пения.
Когда погода успокоилась, Ба пришла вызволять изпод дивана внучку. Манька выдернула из ушей затычки, вручила бабушке и убежала к себе наверх. Надела новое платье, тщательно причесалась, обильно намочила и пришпилила боевой чубчик и, вся из себя торжественная, ссыпалась вниз по лестнице. Ввинтилась с разбега в живот бабушки.
– Ба, – прогудела оттуда, – я желаю тебе быть счастливой, и всегда радоваться, и чтобы ты была здоровая, и чтобы глаза всегда были румяные! С днем рождения тебя!
– Вот за румяные глаза отдельное спасибо.
– А это тебе подарок. – Манька вытащила из кармана крохотный сверток и вручила бабушке.
Ба развернула подарок. В свертке лежала простенькая стеклянная брошь.
– Ах! – всплеснула руками именинница и тотчас пришпилила к груди украшение. Брошь брызнула во все стороны фальшивым блеском желтых бус.
– Нравится?
– А то!
– Там еще другая была, красная, мы с Наркой долго спорили, кто какую возьмет. В общем, победила дружба. Я взяла желтую, как и хотела, а Нарка – красную.
– А Нарка какую брошь хотела взять? – полюбопытствовал дядя Мотя.
– Тоже желтую.
Взрослые прыснули.
– А как же тогда победила дружба, если Нарка взяла брошь, которую не хотела?
– Да какая разница? Ведь красную брошь она для Ба покупала, только это секрет. Ой!
– Ахаха-а-а-а!
– Не выдавайте меня, пожалуйста! А то Нарка обидится.
– Не будем!
– Обещаете?
– Обещаем.
– Вот спасибо!
К трем часам дня, вся расфуфыренная, явилась на торжество наша семья. Ну, кроме папы, конечно. Папа должен был приехать сразу после работы.
Первым делом, прямо с порога, мы исполнили «К сожаленью, день рожденья только раз в году». Дядя Мотя на нашу песню отреагировал странно – часто моргал и контуженно дергал головой.
Следом настала пора подарков.
– Вот это да-а-а-а! – Ба пришпилила рядом с желтой брошью красную. – Теперь я дважды медалистка. Одну медаль буду носить по четным дням, а другую – по нечетным.
Каринка преподнесла юбилярше натюрморт собственной работы, Гаянэ спела песенку. Сонечка упрямо сопела, но таки уступила нашим увещеваниям и прочла стишок Агнии Барто: «Это Масёнка пьяснуясь, с боку на бок повейнюйась».
Дядя Мотя на «Масёнку» отреагировал весьма предсказуемо – сорвался в тонкий визг. Мы даже удивляться не стали, потому что привыкли к такой странной реакции взрослых – они всегда всхлипывали по углам от Сонечкиного оригинального исполнения «Машеньки».
В конце торжественной церемонии, со словами: «Любимой Розе Иосифовне от всей нашей семьи», – мама вручила имениннице жемчужный комплект – кольцо и сережки. Ба долго ахала и отказывалась принимать дорогой подарок, а потом даже немного поплакала от счастья, потому что давно мечтала о таком комплекте.
А потом мы дружно занимались подготовкой к праздничному вечеру – пока взрослые раскладывали в гостиной большой стол, накрывали его крахмальной скатертью и расставляли приборы, дети сворачивали бумажные салфетки треугольником и протирали до блеска хрустальные бокалы. Вообще вели мы себя на удивление ответственно и совсем не шалили – никому не хотелось портить настроение Ба в ее законный юбилей. И даже Каринка вовсю старалась – притащила со второго этажа стулья и помогала маме аккуратно раскладывать по тарелкам закуску.
Ба усадила брата молоть кофе, а сама руководила сервировочным процессом. Периодически поглядывала на часы – автобус Фаи прибывал в 17.00. Встретить ее должен был дядя Миша. И, хотя до приезда сестры времени оставалось еще много, Ба все равно волновалась – это был первый визит Фаи в наш городок, и Розе Иосифовне очень хотелось, чтобы встреча прошла на высшем уровне.
К сожалению, высший уровень накрылся медным тазом, потому что автобус Фаи прибыл в Берд не в 17.00, а в 15.50. Причиной тому была радостная весть, постигшая водителя Гарика в Ереване. За несколько минут до выезда на ереванский автовокзал дозвонился его тесть и сообщил, что Гарик стал дважды счастливым отцом – жена на рассвете родила ему мальчика и девочку.
– План на детей выполнил за раз! – пел всю дорогу Гарик, срезая крутые повороты Иджеванского серпантина под таким сумасшедшим углом, что тете Фае ничего не оставалось, как, вцепившись мертвой хваткой в сумку, молиться о том, чтобы автобус в целости и сохранности добрался до пункта назначения.
Бердский автовокзал встретил одетую по-городскому незнакомку с неприкрытым любопытством. Люди тут же кинулись расспрашивать, надолго ли приехала Фая, и что она привезла в своих больших сумках. Одна усатая старушка пощупала подол Фаиного плаща крючковатыми пальцами, поцокала восхищенно языком:
– Небось импортное?
Фая выдернула подол из клешней старухи, подхватила сумки и выползла на улицу – подышать свежим воздухом. Воздух был воистину свежим – пах озоном, бурным весенним цветением и влажной землей. Фая вдохнула полной грудью, еще и еще. Улыбнулась своим мыслям. Окинула взглядом окрестности. Справа от вокзала, утопая по крыши в деревьях, виднелись каменные дома с деревянными застекленными балконами. Слева возвышался длинный пятиэтажный дом странной полукруглой конструкции.
«Кажись, цивилизация», – опрометчиво решила Фая.
Возле входа в автовокзал стояла длинная деревянная скамья. Фая вытащила из сумки дорожный термос, налила в крышечку чая, уселась на скамью. Нашарила в сумке пачку сигарет. Чиркнула спичкой, с удовольствием затянулась. Положила ногу на ногу, отхлебнула чая и приготовилась ждать.
Движение вокруг автовокзала встало. Сначала окаменели люди, потом, со скрипом тормозя у тротуара, выстроились в длинную цепочку автомобили, следом, булькая мазутом и отчаянно тарахтя, уткнулся барабаном в фонарный столб насквозь ржавый кормоуборочный комбайн. Из окон полукруглой пятиэтажки гроздьями высыпали зрители, отъехавший от автовокзала желтый, забитый доверху пассажирами и прочим домашним скотом «пазик» резко затормозил и задним ходом вернулся к остановке.
Все, не мигая, уставились на Фаю.
Фая заволновалась. Что-то в окружающей действительности было не так, и это «не так» явно касалось ее. Она немного подумала и убрала ногу с ноги. Откуда ей знать, может, в этих диких краях не принято сидеть в общественных местах нога на ногу?
Публика весьма заинтересованно наблюдала за телодвижениями приезжей. Не мигала, не отмирала.
Фая нервно затянулась.
– Дочка, – наклонилась к ее уху старушка, у которой Фая вырвала подол своего плаща, – ты же не пилят, чтобы папиросы курить? Или я что-то о тебе не знаю, и ты таки пилят?
