Вера Инбер - Как я была маленькая (издание 1961 года)
Отставной капитан очень любил розы. Он даже выписывал их черенки из чужих краёв.
Сначала он и слышать не хотел о дачниках с детьми.
— Нет, нет! — сказал он маме. — Вы, сударыня, я слышал, педагог, следовательно, любите детей. А я их боюсь. Они будут рвать мои розы.
— Я вам ручаюсь, — сказала мама, — что цветы будут в полной сохранности.
Нам же она сказала:
— Я поручилась за вас. Вы понимаете, что это значит?
— Понимаем, — ответили мы.
После этого мы старались даже не глядеть в сторону роз, чтобы как-нибудь нечаянно не сорвать одну из них.
Розы были белые, розовые, кремовые, жёлтые и алые. Одни — на кустах, другие — на деревцах, штамбовые.
Старенький капитан, седой, весь серебряный, в белом кителе, с ножницами и лейкой расхаживал по цветнику.
Перед террасой на солнышке дремал большой, тоже белый, кот. Сначала мы боялись, как бы он не принял нашу Тихоню за крысу, но потом узнали, что он не ловит даже мышей.
Что за радость проснуться утром на даче и увидеть бабушку, идущую по дорожке с чемоданчиком и корзинкой! За ней несли корзину побольше.
— Бабушка! — закричали мы, бросаясь к ней навстречу.
— Тише, тише! — испугалась бабушка. — Здесь у меня свежие яички и мёд. Не разбейте и не пролейте.
Но тут же сама крепко обняла нас:
— А ну, покажитесь, какие вы стали? Особенно ты, дерзкий носишко. А это что за девочки?
— Это Тамара. Она перешла в первый класс, а теперь гостит у нас. А это Устинька, Дарьюшкина племянница.
Бабушка уже давно сидела на террасе с мамой и тётей Нашей, а я всё ещё вертелась тут же.
— Я, бабушка, думала, что ты совсем уж не приедешь!
— Как же я могла не приехать, когда вот-вот твоё рождение.
Мне только это и нужно было: я всё боялась, что бабушка забудет об этом важном для меня дне.
Наконец он наступил. Мы перенесли его с пятницы на воскресенье, чтобы папа всё время был с нами.
Как раз к этому дню зацвела вся липовая аллея. Распустилась бездна жёлтых звёздочек, и в отличие от снежинок, все они были одинаковы. И как сладко они пахли! Отовсюду слетались пчёлы; наверно, они на лету сообщали друг другу о том, что у нас зацвели липы.
— Можно сорвать липовую ветку? — спросила я у тёти Наши. — Это ведь не розы.
— Можно, но лучше не нужно, — ответила она. — Это может не понравиться капитану. А у тебя и без того много подарков.
Это была правда. Лучшими из подарков были сказки Пушкина, удочка и крокет.
Но меня ожидал сюрприз.
Когда мы сидели за чаем, к нам на террасу поднялся капитан. В руках он держал розы.
— Милая барышня, — обратился он ко мне, — мне стало известно, что нынче день вашего рождения. Разрешите преподнести вам семь роз — по числу ваших лет. Этот скромный букет невелик, но из года в год он будет расти вместе с вами.
Я вспыхнула от гордости: первый раз в жизни, как взрослую, меня называли на «вы»!
Как взрослой, мне тоже захотелось сказать капитану что-нибудь приятное.
— В день вашего рождения я вам подарю сто роз, — ответила я.
Все засмеялись, но мама была недовольна:
— Что ты, Верочка, разве капитану сто лет? Вам, вероятно, не больше восьмидесяти, не правда ли?
— Нет, сударыня, мне только шестьдесят пять. Я выгляжу гораздо старше своих лет. Это оттого, что у меня была трудная жизнь.
— Были ли вы когда-нибудь у мыса Доброй Надежды? — спросил Дима.
— О нет. Я плавал на небольшом пассажирском судне. И только по Чёрному морю.
Заметив разочарование Димы, капитан добавил:
— Что ж! И моя скромная работа была необходима. Я перевёз много пассажиров и нужных грузов. И самое главное — у меня никогда не было ни одного несчастного случая.
Опуская подаренный мне букет в воду, я заметила, что, кроме семи роз, там есть ещё один бутон.
— Будем считать, что это ваш будущий, ещё не распустившийся год, — сказал капитан, принимая от мамы стакан чая с пирогом. — И теперь только от вас зависит, чтобы он расцвёл пышным цветом.
Папины книги
Выпустить в свет книгу не так-то просто.
Много нужно трудиться, прежде чем книга попадёт к нам в руки, свежая, чистая, в красивом переплёте, без опечаток. Как хороши были сказки Пушкина, подаренные мне! Какие картинки были в этой книжке! Их можно было рассматривать часами. Здесь был рыбак с неводом у порога избушки, где под окном сидела всем недовольная жена рыбака. Тридцать три богатыря выходили из морской глубины. На пустынном берегу царевич натягивал лук, собираясь пронзить стрелой злого коршуна. Золотой петушок сидел на шесте и, завидя врага, кричал «кукареку».
Прекрасные сказки!
Большой шкаф в папиной комнате был полон книг. На полках, плотно прижавшись друг к другу, стояли книги, изданные в том издательстве, где работал мой папа. Этих книг становилось всё больше и больше. Пришлось освободить для них ещё одно местечко, рядом с «Толковым словарём».
— А «Бестолковый словарь» тоже бывает? — спросила я у папы.
— Нет, не бывает. «Толковый» словарь объясняет, растолковывает каждое слово. А «бестолковый» — кому он нужен?
Мне очень хотелось прочесть хотя бы одну из папиных книг. Но папа сказал:
— Нет, Веруша, для тебя это ещё рано. Это не сказки, а научные книги. В одной из них рассказано, как устроены Земля, Солнце и звёзды. В другой речь идёт о морском дне. В третьей — о том, что можно увидеть в капле воды, если глядеть на неё через особый прибор — микроскоп.
— Я, дядя, пожалуй, прочёл бы о морском дне, — сказал вдруг Дима. — А она… — тут Дима указал на меня пальцем, — пусть читает о водяной капле.
— Почему же мне только одна капля? — обиделась я, готовая заплакать.
Но папа так посмотрел на нас обоих, что мы устыдились и примолкли…
«Флора и фауна земного шара» — так назывались две толстые, большие книги, похожие друг на друга, как сёстры-близнецы. В эти книги я уже не раз заглядывала.
Флора — это растительный мир. Всё, что растёт на земле, начиная дубом и кончая фиалкой, — это флора. Фауна — мир животный. Свирепый лев — это фауна, и полевая мышка тоже.
Флора и Фауна… Мне представлялось, что это две сестры-великанши. Две хозяйки земного шара.
— Нет, — поправила меня однажды мама, — настоящий хозяин земного шара — это человек. Он изучает флору и фауну и распоряжается ими по-своему. Только он должен делать это заботливо и разумно.
После этого разговора я ещё заботливее стала ухаживать за лимонным деревцем и особенно за фикусом в бутылочке.
Некоторые из папиных книг были с рисунками. Там были нарисованы круги, квадраты, треугольники, по углам которых стояли маленькие буквы и цифры. Это «высшая математика», — пояснил папа.
Высшая? Вот как! А я-то думала, что ничего нет выше таблицы умножения: она давалась мне очень трудно.
— Я, мамочка, не могу её выучить, — жаловалась я иногда.
Но мама отвечала:
— Никогда не говори: «Не могу». Считай, что этих слов нет в русском языке.
В той из папиных книг, где речь шла о морском дне, рассказывалось и о рыбах, живущих так глубоко в океане, что туда не проникает ни солнечный, ни лунный свет.
Такие глубоководные рыбы носят своё освещение с собой, как это делают светлячки. У каждой из них — как бы собственный фонарь, освещающий им путь.
Возможно, под водой имеются многорыбные проспекты с большим уличным движением. Медленно, словно экипажи, проплывают рыбы с большими круглыми глазами. Спешат, как велосипедисты, рыбы помельче. Стайками снуют пешеходы. И всё это светится.
Кроме светящихся, в тёплых тропических водах живут ещё и летучие рыбы. Большие плавники всех цветов радуги, раскрываясь, как веер, легко выносят летучих рыб на поверхность, на воздушный простор. И они летят и ныряют, летят и ныряют.
Летучка, парусник, долгопёр, крылатка — можно подумать, что это названия бабочек или птиц. Но это рыбы.
Мы, живущие у обыкновенного, не тропического, моря, можем только воображать себе красоту и лёгкость этих рыбьих полётов на закате.
Выслушав всё это, Дима с обидой сказал про наших черноморских рыб:
— Наверно, тоже могли бы летать, но не знают, как за это взяться. А может быть, ленятся.
Подумав, Дима добавил:
— А всё-таки, дядя, наше море — отличное море. Правда ведь?
— Правда, мальчик, правда, — ответил папа. — Человеку всегда дороги места, где он родился…
У папы был очень неразборчивый почерк. Папины буквы будто бодались острыми рожками, пытаясь столкнуть друг друга с линейки. Бывало так, что папа сам не мог разобрать, что же это такое он написал. Тогда он шёл к маме и виноватым голосом спрашивал:
