Владимир Арро - Вот моя деревня
— Ну-ка, — говорит, — ну-ка, почем?
Что-то ей там рассказывал Куварин, и она ему что-то рассказывала, а мы в стороночку отошли, наше дело маленькое, да ведь и далеко от них не уйдешь — пропустишь Агафонову, как потом домой доберешься. Автобусы все разъехались, людей нет на площади, ничего не продается — ни мороженое, ни квас.
Вдруг страшно мне стало, как вспомнил я и лес диковатый, и чужую эту дорогу, на которой нас чуть было не бросили, и все потемнело в тот же момент. Я думаю: отчего ж это мне так все немило, глянул в небо, а это вот отчего — по небу тучи синие ползут, заворачиваются друг в друга, по правой руке мгла и тянет с той стороны ветерок.
Я говорю:
— Никак гроза собирается!
Федяра говорит:
— Не ко времени…
Санька в небо смотрит.
— Хорошо бы дождика, в деревне-то ждут.
— А может, он мимо деревни пройдет, — говорит Федяра, — деревня-то во-он где, а туча вон куда катит!
Коля спрашивает:
— Где-е? Там деревня? Вон где деревня! По левую руку.
— Вон в какой стороне деревня! — Федяра кричит.
Слушал я, как они спорят, глядел, как пальцами тычат, и вдруг подумал, что не одна ведь наша деревня дождя просит, вон сколько мы деревень проезжали, всех пылью припорошило, у каждой в горле свербит.
— Да полно вам, — говорю, — спорить. Деревень много в нашей стороне, и всем дождика хватит, потому что дождик, по всему видать, будет большой, хлесткий.
Только я это сказал, а в небе как чиркнет, по всей площади вихрь как закрутит, бумажки как заметет!.. Закричали куры, бросились со всех ног к своим дворам, пыль поднялась аж до телеграфных проводов, люди бегут — двери с окнами затворяют. А тут капли зашлепали, застучали, вся земля вмиг стала в темных пятаках.
Бросились мы к автобусной остановке, к навесу, вдруг слышу я — сзади Куварин кричит. Силятся они с матерью мешок поднять, чтобы тащить его, а силенок у них не хватает, мать только что из больницы выписалась, немочь бледная, где же ей столько картофелю таскать! Побежали мы с Колей им на подмогу, а вверху ка-ак хрястнет! Будто лопнуло все небо поперек себя! Куварина мать мешок бросила, закрестилась, я кричу:
— Куда на мокрое-то мешок бросили!
А дождик тут еще припустил. Затолкали мы мешок кое-как под прилавок, и в этот миг такой ливень грянул, что все кругом затряслось и затрепыхалось. Забились и мы под прилавок, сидим посреди всякого мусора и шелухи, Куварина мать вся дрожит от страха.
— Ах, батюшки, — говорит, — на земле сидим, вот молния-то нас тут поразит!
Я говорю:
— Какой еще паразит?
А она отвечает:
— Какой паразит? Я и не говорю: паразит. Я говорю: убьет нас молния-то!
А вверху и в самом деле во как трещит! И трещит и хлещет! И хлещет и вспыхивает! Ничего впереди не видать — водяная пыль столбом. А прилавок-то наш потек. Текут струйки, кому на голову, кому за шиворот, мы от них знай уворачиваемся да шипим.
Сидели мы, сидели, гром уже в сторону относить начало, вдруг впереди нас босые ноги зашлепали. Федяра и Санька с Ванькой перед нами на четвереньки встали, раздетые, в одних трусах, смеются и кричат:
— Вы чего здесь запрятались, дожжа испугались, айда, побегаем, поскачем по лужам, знаете, как хорошо скакать!
Течет с них в три ручья, а они все смеются. Тут и у меня будто какая-то пружина внутри разжалась.
Я кричу:
— Колька, чего это мы в шелухе тут сидим!
Скинули мы рубахи, штаны и вылезли к ребятам под ливень. И Куварин с нами. Мать ему:
— Гошка, вернися, убьет!..
Не вернулся Куварин.
— Дождик, дождик, пуще! — кричит.
Нет, он парень не худой.
Как же так получилось
Как же так получилось?.. Гоняли мы по площади, брызгались, целые фонтаны из луж вышибали. Дождик к тому времени утих.
Вдруг Коля как закричит:
— Агафонова! Агафонова!
Смотрим — машина по площади едет, воду колесами рассекает. Мы — к ней.
— Агафон! — кричим. — Агафоша!..
Прыгаем вокруг, за борта хватаемся, а Агафон нам гудит. В самом деле, негоже это — возле машины прыгать.
— Санька! — кричу. — Куда!.. Ванька! Под колеса захотели? А ну отцепись!
Остановился Агафон возле базарных лотков и спрашивает:
— Вас что это столько здесь?
Я говорю:
— Да вот… тебя ждем.
— Зачем ждете?
— Стало быть, — говорю, — ехать надо.
Агафон кричит:
— На чем ехать?
Я кричу:
— На чем, на чем!.. Не на тебе, чай! Места у тебя, что ли, в кузове мало?
— В кузове? — кричит Агафон. — Ах, в кузове!.. Поди взгляни!
Полез я на колесо, слышу, чем-то сильно несет, запах такой дурной, едкий.
— Чего это у тебя тут? — кричу Агафону. — Никак барда!..
— А ты думал, пуховые перины?
Батюшки, думаю, что же делать, барда — это ведь корм для свиней, отходы пивного завода, как в ней поедешь, в ней не только ехать, а противно рядом стоять.
Слез я на землю, смотрю на Агафона, а Куварин с матерью уже в кабине сидят.
Я говорю:
— Куварин, ты почему ж не сказал, зачем Агафон в город поехал?
Куварин из кабины как закричит:
— А почем я знал!
Я говорю:
— Эх ты, Куварин… Вот тебя бы макнуть в барду.
На ребят гляжу. У них у всех губы вниз поопускались, Федяра чуть не плачет.
— Агафо-он, — тянет, — Агафон, нас сегодня уже один раз бросали, не оставляй…
— Ну, садись, садись на капот! — Агафон сердится. — А места мало будет, так мне на шею полезай! Так, что ли?.. Охламоны какие. Вот скажу отцам, где вас черти носят.
Коля просит:
— Не говори, Агафон, мы пешком дойдем!..
— Натопаетесь еще. А сейчас ждите. Тут в Антониху пойдет фургон.
Отшумел дождик
Отшумел дождик, вроде его и не было. Ворчат тучи далеко над лесом. Площадь чистая стала, потемнела, текут по ней мутные потоки. Куры вышли на охоту за дождевыми червями. С навеса в лужу капли со звоном падают: кап!.. кап!..
Чужие люди сидят на лавках, ждут фургона на Антониху.
Я все спрашиваю:
— Когда он будет-то?.. Доколе его ждать?
— Не знаем, — отвечают, — сами ждем.
Коля говорит:
— Айда пешком, есть-то как охота.
— Не, — говорит Санька, — мы с Ванькой потерпим, нам не дойти…
И усаживаются на лавочку.
Какая-то тетка мешок развязывает и говорит:
— А ну-ка, у меня тут есть батон.
Стали мы жевать, смотрю, ребята мои сидят, как сироты, носами шмыгают, босые ноги под себя подбирают и смотрят непонятно куда. А тетка, которая батон нам дала, да и другие пассажиры так жалостливо на нас поглядывают. Этого, думаю, еще не хватало!
— Санька! — говорю. — Утрись! Ванька, то же самое. А ну, седлай боевых коней, затягивай потуже подпруги, поскачем сейчас с вами вперед, пока будет возможность, все ближе к дому продвинемся.
— Не, — говорит Санька, — мне в кавалеристы играть неохота.
— И мне неохота, — говорит Ванька.
— А чем же тогда будем заниматься?
Федяра тогда говорит:
— Давайте запруду устраивать, вот время и пройдет.
Набрали мы возле остановки камней, побросали их в самый большой поток, а дыры мокрым песком залепили, получилась плотина. Вода все накапливается возле нее, накапливается, мы ее и так и этак со всех сторон дамбами закрываем, ну, думаю, сейчас будет ГЭС. Вдруг обвалилась в один миг наша дамба, закрутилась мутная пена, хлынул весь поток прямым путем под ноги пассажирам.
— Авария! — кричу. — Дамбу прорвало!
Закричали тут пассажиры, с лавок попрыгали, расхватывают свои мешки и чемоданы, поджимают ноги.
— Ах вы окаянные! — кричит. — Что хотят, то и делают, вот чертова вольница, никуда от них не денешься!
— Везде найдут, проклятушшие!..
Тетка кричит:
— Они смирно сидели, это вон тот ушастенький их хулиганничать наущал!..
— Надрать ему уши!
Что ты будешь делать, кричат, пальцами на меня показывают, не понимают, что дамбу прорвало, а мне сразу с ними сидеть расхотелось, я говорю:
— Догонит фургон-то нас, пошли. Чем тут околачиваться, мы потихоньку к дому пойдем.
А дальше-то что случилось
А дальше-то что случилось, дальше вышло самое неожиданное! Только мы отошли от навеса, глядь — на площадь влетают два велосипедиста. Батюшки, думаю, кто ж это такие? Да ведь это Тришка! Да ведь это Шурка Шаров! А за ними еще трое катятся: Сизиков Николай и братья Орловы.
Мы как закричим:
— Наши!.. Да ведь это наши!
А Шурка как закричит:
— Вот они!..
Бросились мы к ним, а они с велосипедов попадали, еле на ногах держатся, мокрые все, грязью заляпанные.
— Это вы? — кричу, глазам своим не верю.
Они дышат тяжело, а улыбаются.
— Да мы это, мы…
Стали мы тут толкаться, по плечам друг друга ударять, а я-то кильковских чуть не обнимаю, наши ведь это, наши, ах ты, и они рады, стоит от нас на площади сплошной крик.
