Владимир Арро - Вот моя деревня
В очереди кричат:
— Да не здесь, не здесь, на улице!
Я говорю:
— Граждане, не обижайтесь, мы на автобусе ехали, а дождика-то все нет, дорогу в пыль перетерло, а кто из вас местные, тот, может, и знает нашего Митю, он на баяне хорошо играет, сам-то он равенский, а теперь где-то тут у вас живет!
В очереди все замолчали, а потом заговорили друг с другом:
— Митю?.. Это какого же Митю? Не Андрея Петровича зятя?
— А может, Митрия-Матюху?
Продавщица говорит:
— Да полно, разве он на баяне играет? Что-то я не слыхивала.
— А может, Шуры Семичевой сосед?
— Это который пожарник?
Я говорю:
— Да нет, он не пожарник!
В это время Коля запнулся за пустой ящик, Коля не виноват, я видел, из ящика железяка торчала. И Коля упал, и ящик упал.
Продавщица кричит:
— Зачем трогаешь тару?
Федяра говорит:
— Колбаса-то почем?
— Ну, бог послал архаровцев, — говорят в очереди, — Зина, отпусти ты их, проклятущих, а то они тут тебе наделают делов.
Нам дали шестьдесят копеек за пять бутылок, шестая оказалась с браком, это пятью десять — будет пятьдесят, да еще пять на два, ноль пишем, один в уме.
На площади Федяра сразу спрашивает
На площади Федяра сразу спрашивает:
— Интересно, а почем квас?
Я говорю:
— Да не приценивайся ты, Федяра, не приценивайся! Все равно мы дяде Коле должны, еще и не хватит, так что ты эту идею из головы вынь да брось.
Федяра говорит:
— Я идею выбросил, я просто спрашиваю для интересу.
Вдруг Санька говорит:
— А вон Куварин…
Смотрим — и правда, навстречу нам Куварин идет. На нем новая кепка, а сзади ярлык болтается. Подошел он к нам и говорит:
— А я видел, как вы на автобусе приехали.
Я говорю:
— Куварин, ты как здесь?
Он отвечает:
— Я еще раньше вашего. Моя мама в рядах картошкой торгует, вот потому я и здесь.
А мы когда шли, то сразу заметили, что в боковушке между двумя улицами есть торговые ряды.
— А я себе фуражку купил, — говорит Куварин.
Федяра спрашивает:
— Почем фуражка-то?
Куварин отвечает:
— На два семьдесят.
Коля хотел оторвать ярлык у его фуражки, но Куварин увернулся и говорит:
— Ты-ы, не открывай!..
— А куда ты идешь? — я спрашиваю.
— А никуда, — говорит Куварин. — В рядах мне сидеть надоело, магазины я уже все обошел, так что никуда не иду. А сейчас только шел к вам.
Я ребят спрашиваю:
— Может, мы его с собой возьмем?
Тут Коля отвернулся.
Я говорю:
— Куварин, ты не проболтаешься? Мы ведь Митю идем искать.
Куварин говорит:
— Нет, я не проболтаюсь.
— Ну, иди с нами. Ребята, он же наш, равенский, пусть он с нами идет.
Куварин говорит:
— Я же ваш, равенский. Вот хотите, пойдемте квасу напьемся?
Федяра тогда говорит:
— Ребята, он же наш, равенский, пусть он с нами идет!
Тогда все мы пошли к бочке с квасом.
Тетка из-под зонтика говорит:
— Вон ты, который в новой кепке, ты уже сегодня третий раз.
Куварин отвечает:
— Да, я сегодня третий раз.
— Мать-то картошку расторговала?
— Полмешка только, — говорит Куварин.
— Плохо, плохо идет картошка, — говорит тетка. — А вы на кильковском автобусе давеча приехали, ко мне не подошли, а сразу в магазин.
Я говорю:
— Правильно, а как вы заметили?
— А я, — говорит тетка, — недаром посреди площади сижу, я все вижу, все! От меня не утаишься!
Куварин говорит:
— Трижды шесть… двадцать четыре… Каждому по маленькой и сдачи шесть копеек.
— А вы чего приехали? — спрашивает тетка. — Так, от баловства, или по делам?
Я говорю:
— По делам. Дела у нас, мы Митю хотим отыскать нашего, равенского. Он у вас на учебе, а в деревне Люба осталась.
— Это который с баяном приехал?
Я даже квасом поперхнулся.
— Да! — кричу. — Да!
— Что-то давненько его не видела, — говорит тетка.
Я кричу:
— Да где же он живет?
— Вон на квартире у Мухина, у свово дяди, пойдете прямо, потом по Разуваевке, по левую руку четвертый дом, у них еще куры марганцовкой меченые, а в палисаднике мальва растет.
Вот мы по Разуваевке идем
Вот мы по Разуваевке идем. Дома у них все хорошие, тесом обшитые, разными красками выкрашены и на каждом доме номер висит. Отсчитали четвертый дом по левой руке. Встали на крыльцо и стучим.
Долго никакого ответа не было, а потом в доме что-то загремело, зашевелилось и мужской голос спрашивает:
— Чего надо?
— Дяденька, нам Митю!
Там помолчали и говорят:
— Никого нет.
Я говорю:
— Митя-то где у вас? Вы сами-то Мухин ли будете?
Тогда дверь открылась и в ней появился сонный дядька. Он губами почмокал, зевнул и говорит:
— Я-то Мухин, а вот вы кто? Какого лешего вам надо?
Я говорю:
— Мы равенские, Митины земляки!
— Ну и я, — говорит, — равенский. А чево? На кой вы мне тут сдались, таковские земляки, хоть бы и Митьки?
Я говорю:
— Да где же он?
— Уехал, шалабер, — отвечает дядька, — стало быть, в областной центр.
Отступили мы от крыльца, я думаю, что же будем теперь делать? Вдруг окошко открывается и дядька говорит:
— Вона, заберите письмо!
И бросил он нам конверт.
Мы встали в кружок, повертели его так и этак, думаем, что за письмо такое? На нем написано «Лично Мите»… А потом посмотрел я на обратный адрес, вижу — Равенка! Амбулатория! Любина фамилия!
— Так это Любино письмо! От Любы к Мите! Значит, Митя его не получил.
— Куда же его девать? — спрашивает Федяра.
— А никуда, — говорю. — Никуда его не девать. Любе отвезем.
— Вот, — говорит Федяра, — какая у них улица
— Вот, — говорит Федяра, — какая у них улица!
А улица-то вниз горбом пошла. Дома по обе стороны кончились, под горой ольховые кусты открылись и осока-трава. А в траве ползет черный ручей, над ним стрекозки стрекочут, облака в нем белые плывут.
Вышли мы на мостик, легли ногами в разные стороны и стали из ручья пить. Вода в нем холодная, видно, у них тут родники колотят, много этой воды не выпьешь.
Коля напился, сел на мосту и говорит:
— Что это за ручей такой?
Я говорю:
— Кто его знает.
Федяра говорит:
— В таком ручье не искупаешься, вмиг все жилы стянет.
Я говорю:
— На спор!
Коля говорит:
— Не купайся, Антон, застудишься.
— Не застужусь!
Я быстро разделся и прыгнул в ручей. Обожгло меня, сжало всего, ни вдохнуть ни выдохнуть, будто я в проруби.
— Ну как? — кричат с моста.
Я говорю:
— Хор-рошо!..
— Ты двигайся, двигайся!
А я и так плыву по ручью против течения, двигаюсь.
— Вылезай, — кричит Коля, — хватит!
И все кричат:
— Вылезай!
Я встал в воде и пошел. А воды мне по пояс. Под ногами острые камни. И течением назад валит. Вот так ручей.
Вытянули меня на мост. Стою, одеваюсь. Весь я гусиной кожей покрылся, посинел, и мелко меня трясет, бр-р-р!
— Че-черт, — говорю, — вот к-какая стужа!..
А мне и в штанину ногой не попасть, до чего меня колотит.
Вдруг из кустов выходят два мальчишки с красными повязками на рукавах и в галстуках, взъерошенные, зачем-то зелеными ветками прикрываются.
— Ага-а, — говорят, — вот мы вас и застукали! Купался?
Я говорю:
— Н-не видишь, ч-что ли?.. К-купался.
— Сейчас в лагерь поведем.
Я штаны надеваю и говорю:
— В лагерь? Хор-рошо, ведите…
Один говорит:
— Мы вас давно заметили, вы у пищеблока в заборе доску отодрали.
Коля говорит:
— Не ври!
Я говорю:
— Никакой доски мы не отдирали.
А второй на нас внимательно посмотрел и говорит:
— Махоня, это и не они…
Первый спрашивает:
— Это не вы?..
Я говорю:
— Это мы, только ты давай на нас лишнего не наговаривай, в лагерь лучше веди.
— А вам, — говорит, — тогда и не нужно в лагерь, купайтесь, сколько влезет, вы же посторонние…
И второй поддакивает:
— Мы своих отыскиваем, мы патрули…
— Нет уж, — говорю, — теперь мы вас не отпустим, ведите нас в лагерь. Ребята, нужно нам в лагерь?
Все говорят:
— А чего же! Они у нас были, а мы у них нет.
Вот мы и пошли.
Лес тут у них был сосновый
Лес тут у них был сосновый, высокие стояли строевики. А под ногами шишки да дерюга всякая, все шуршит, трещит, крошится.
Я говорю:
— Лес-то у них похуже нашего будет, уж больно сух.
Прямо в лесу был длинный забор из досок. Мы вошли в калитку, а там тоже лес. Я говорю:
— Чего вы лес-то разгородили?
— А это, — говорят, — не лес, а лагерь, мы здесь живем.
