Галина Гордиенко - Алое платье
Знаешь, я думаю, море как небо. Если их поменять местами, мы не сразу и заметим. Пока-пока!
***
Смешная Аленка! Завела дневник и сияет. Несколько раз заставила Иру прослушать единственную коротенькую запись. Потом вытащила запасную кассету и потребовала, чтобы и Ира попробовала отмечать для себя самое-самое важное в жизни. И в сегодняшнем дне.
Может, так и она поймет что-то о себе и других. Только нужно, чтоб все было честно-пречестно.
Ира фыркнула: легко сказать! У нее язык не повернется произнести то, что она в самом деле думает. Одна мысль — кто-нибудь может случайно наткнуться на кассету и прослушать, бросает в дрожь. Аленке-то хорошо, какие у нее тайны? Малышка!
Ира вообще не верила, что кто-нибудь из взрослых смог бы вести дневник искренне. Нет, записывать сами события, чтобы потом умиляться в старости — это пожалуйста. Да и то не все. Соврал, украл, сподличал, предал, разве о таком напишешь? А уж откровенно выворачивать себя наизнанку…
Нет уж! И себе-то порой кое в чем трудно признаться. Гонишь-гонишь мысль прочь, сам себе противен.
И об этом писать?
Или даже говорить?!
Ира покосилась на Аленку, она опять сидела за столом и рисовала. По счастью, температура у малышки оказалась чуть выше тридцати семи, и Наташа разрешила ей подняться. Попросила лишь проследить, чтобы девочка не переутомлялась.
Это за красками-то!
Перестраховщица Наташа — одно слово. Как и все взрослые. Ладно, хоть встать разрешила, Аленке давно наскучило валяться в постели.
Ира повертела в руках новенький диктофон и с сожалением положила на стол. Нет, она не сможет.
Ира криво улыбнулась и попыталась заставить себя ЧЕСТНО сказать кое-что о себе и других. Хотя бы мысленно.
И мгновенно помрачнела: ну и мразь же она! Это что же получается?
«Я завидую Таньке Мишиной. И всегда завидовала, что уж себе врать. Иногда я радуюсь, что она некрасива и злюсь, что другие этого как бы не замечают».
«Мне нравится Сережка Стрепетов. Я хочу, чтобы он тоже наконец обратил на меня внимание».
Ирина побледнела и непроизвольно сжала кулаки. Однако решила раз в жизни быть честной до конца. Пусть с собой! Хотя бы с собой.
«Другие красивые парни меня тоже волнуют. Особенно из старших классов. Например, Олег Огнев. И еще Мишка Караченцев. Только они совсем не обращают на меня внимания. Поэтому я вру себе».
Ира стиснула зубы и призналась: «Если честно, я всегда вру себе. И другим. Как все! И под пистолетом не расскажу никому те истории, что придумываю для себя перед сном. О любви, например. Где я самая-самая красивая и ради меня… Господи, глупости-то какие!»
Ира испуганно оглянулась на Аленку, будто девочка могла случайно подслушать ее бессовестные откровения. Но Аленка спокойно рисовала, и она угрюмо продолжила: «Я выискиваю в маминых женских романах некоторые эпизоды и украдкой читаю. Когда мама не видит. И папа. – Ее уши предательски загорелись. – Интересно, ЭТО в самом деле так, как пишут, или опять вранье? – Ира горестно шмыгнула носом. – Жаль, я ни разу не целовалась. А уж все остальное… Может, я слишком порочна?»
Ира затосковала, осознавая собственное несовершенство.
«Перед другими девчонками и уж тем более перед мальчишками я делаю вид, что парни совсем меня не интересуют. Ни капли! А сама только о них и думаю. Если не занята уроками».
«Что еще? Притворяюсь интереснее, чем есть. После летних каникул вру девчонкам, что познакомилась с та-аким парнем… А потом таинственно замолкаю. – И зло фыркнула. – Они тоже наверняка врут. Кругом вранье!»
Ира только сейчас поняла, что машинально бегает по комнате. Она заставила себя остановиться и сесть в кресло. И продолжила мысленно диктовать на несуществующий диктофон: «Я не знаю, люблю ли я родителей. Иногда кажется — да, а иногда я их просто ненавижу. Мне с ними почти всегда скучно. А когда они начинают учить меня жизни, я бессовестно думаю — неплохо бы стать сиротой. Потому что я дрянь!»
«Несколько раз я придумывала истории, будто я приемыш, а они мне чужие. Мол, мои настоящие родители совсем другие. Например, папа — английский аристократ, там они еще есть. Он меня находит, и жизнь меняется: замки, круизы, собственная яхта, драгоценности, тряпки умопомрачительные и все такое…»
«Я недобрая. Когда впереди топчется какая-нибудь тучная старуха, мешая пройти, я убить ее готова. И еле-еле сдерживаюсь, чтобы не сказать гадость. Или грубо не оттолкнуть. Хотя понимаю – все мы станем старыми, но как-то не верится. Точнее, верю, но… Лучше умереть!»
Ира тяжело вздохнула, прекращая самобичевание. Покружила по комнате. Села и вяло спросила Аленку:
—Ты собираешься все-все надиктовывать?
—Не-а,— отозвалась Аленка, не поднимая головы, — только то, что захочется.
—А если захочется соврать? Ну, чтобы показаться лучше?
Аленка приоткрыла рот. Сунула в чашку с водой кисть и обернулась к няньке.
—Это как?
Подумав, Ира осторожно сказала:
—Когда я шла сегодня к тебе, мне какая-то бабка с костылем весь тротуар перегородила. Так я ее чуть в спину не ударила. — Ира торопливо добавила: — Я знаю, что это плохо, но это правда.
—Но ведь ты же не ударила, — удивленно протянула Аленка.
—Но хотела!
Обе девочки, и маленькая, и большая, некоторое время молчали. Спокойно лежащий в ногах Аленки пес вдруг завозился. Сел и укоризненно уставился на Иру. Потом положил тяжелую голову Аленке на колени и негромко заскулил.
Аленка печально улыбнулась ему и признала:
—Я поняла. Только не знаю, стала бы я это говорить в диктофон или нет.
—Значит, соврала бы? — раздраженно поинтересовалась Ира.
—Нет. Просто это маме неинтересно.
—С чего ты взяла?!
—Я думала плохо, но поступила хорошо, — упрямо сказала Аленка. — Так, как надо. О чем тут говорить?
Ира растерянно смотрела на свою подопечную, она никак не ожидала от четырехлетней малышки такой рассудительности. К тому же что-то в Аленкиных словах было не то… Или то?
Аленка задумчиво добавила:
—Антонина Романовна говорила — главное, поступать, как должно. — И девочка уже весело воскликнула: — И еще говорила — люди не ангелы! И никогда ими не станут. Но если все-все будут поступать как должно, на земле обязательно наступит рай.
Ира невольно фыркнула. На душе вдруг стало полегче, и сама себе она уже не казалась монстром. Ведь действительно: большей частью она поступала «как должно». Порой через силу. Почти всегда – неохотно. А мысли, что ж…
Все же Ира понимала — за диктофон она не возьмется. Ни за что. Она не Аленка. Это у малышей пока все просто и понятно. Вот Аленка подрастет, тогда…
Нет, пусть лучше она не меняется!
Интересно, какой она станет?
Аленка снова взяла кисть и с сожалением заключила:
—Антонина Романовна мне так и не рассказала, каким он будет, этот рай. Смеялась только. Жаль, правда?
Ира внезапно пожалела, что никогда не знала Аленкину соседку, старую учительницу литературы. И уже никогда не узнает. Ведь Антонина Романовна умерла.
ГЛАВА 8
ПЕРВАЯ РЕПЕТИЦИЯ
Ира с отчаянием посмотрела на часы: она опаздывала на второй урок. Специально пришла к университету пораньше. Хотела пройти в канцелярию и узнать об Игоре Сорокине — и такая неудача.
Ее не пропускала охрана! Мерзкий тучный мужик в пятнистой униформе требовал студенческий, будто не видел, что Ирина еще школьница.
Издевался, ясно. Даже слушать не хотел про канцелярию или деканат. Не положено — и все тут. И говорил по-хамски, у Иры все лицо горело.
Правда, потом охранник вдруг раздобрился и предложил Ире позвонить в канцелярию с внутреннего телефона. Мол, пусть они согласятся ее принять. Тогда Ира оставит ему какой-нибудь документ и пройдет.
А какой документ? Ира еще и паспорта не получила. Как-то не нужно было. Хотя вот Таня Мишина взяла, ей летом ехать с родителями в Крым. Кто ж знал…
Ира тяжело вздохнула: если только дневник охраннику отдать? Или всю сумку. Можно часы оставить. Они не из дешевых, папа к восьмому марта подарил. Ира где-то читала: хорошие часы берут в залог.
Но и с канцелярией не повезло. На жалкий лепет о приближающемся дне рождения старшего брата и сюрпризе, который Ира хочет для него подготовить, телефонная трубка разразилась раздраженным хриплым кашлем. Ире в самое ухо гаркнули:
—Милочка, не морочьте голову, у меня работы полно!
Ира едва не расплакалась, слушая короткие гудки. Обидно стало до слез.
Она так хорошо все продумала! И даже пожертвовала уроком физкультуры. Все равно он первый, на него многие опаздывали или просто прогуливали. Якобы приболели.
Петру Петровичу – он с первого класса вел у Иры физкультуру – плевать. Петр Петрович даже отметки не снижал, лишь бы ты ему норму потом сдала. Не вредный дядька, Ириному классу повезло.
