Мари-Од Мюрай - Мисс Черити
Я
Табита! Помогите мне! Я – в сад, вешать скворечник!
10
Наступило лето, и я вынуждена была признать: Дингли-Белл уже не тот, что прежде. Я собирала травы – без мадемуазель, учила Питера новым трюкам – без мадемуазель, тщательно рисовала грибы в масштабе – тоже без мадемуазель… Так я на собственном горьком опыте узнала, что счастье, если его не с кем разделить, становится невыносимым.
Поместье Бертрам тоже изменилось. Гостей было мало: Филип не выносил суеты. Эшли не показывался по той простой причине, что уехал из наших мест. Я узнала всю историю от Мэри – она приносила пересуды из деревни. Долгое время миссис Эшли вела жизнь добропорядочной вдовы, уделяя все внимание единственному сыну. Но по мере того как Кеннет взрослел и отдалялся, вдруг оказалось, что она совсем одна. Простодушная дама с неплохим доходом, полученным в наследство от покойного мужа, стала желанной добычей беспринципного бравого усача, мистера Болдуина (для друзей – Болвана) Смита. Прошлой зимой мистер Болдуин Смит женился на миссис Эшли, а Кеннет уехал искать счастья в Лондон, поняв, что от отцовского наследства вскоре останутся рожки да ножки.
На следующий день после нашего приезда в Дингли-Белл меня навестила кузина Энн, явившись в тележке, запряженной пони. Она умирала от скуки. Тех редких кавалеров, что появлялись в поместье Бертрам, присваивала себе Лидия, а Филип, уткнувшись по уши в книги, вообще не вставал с дивана. И только три дочери преподобного Брауна могли составить Энн компанию.
ЭНН
У старшей дурно пахнет изо рта, говорить с ней можно только с противоположного конца комнаты. Младшая – заика, а средняя – косая.
Энн было пятнадцать лет, как и мне, но она по-прежнему вела себя ребячливо, дуясь, подпрыгивая на месте и фыркая от смеха. Она превратилась в прелестную девушку с огромными голубыми глазами и копной золотистых волос. Молодые люди заглядывались на Энн, рискуя вызвать недовольство Лидии.
ЭНН
Ухажеры моей сестры – ужас что такое. У Фреда такой здоровенный кадык, будто он проглотил набалдашник трости. А этот несчастный Мэтью, ну, вы сами увидите… Удивительно, как его еще ветром не сдуло, с такими-то ушами! Я так вам рада, Черити! Уж мы-то с вами позабавимся.
Я смутно подозревала, что за глаза Энн так же легко может потешаться и надо мной. Зато она отвлекала от грустных мыслей и не требовала поддерживать беседу. Энн разговаривала сама с собой, прямо как Кук. Кря-кря-кря.
ЭНН
А тот очаровательный кролик по-прежнему живет у вас, как же его звали?.. Ах да, Роберт! И та уморительная мышка… Помните, она сделала пипи на мое платье, пф-ф-ф, и мы так смеялись!
На этот раз Питер меня не подвел. Он вставал на задние лапы, считал до четырех и прятался по команде под кровать. После слов «Ку-ку, Питер!» он должен был вылезти. Что он и сделал – на четырнадцатом «ку-ку».
ЭНН
Какая прелесть! Вы должны показать его Филипу, он изнывает от скуки. Кроме книг бедняжка ничего не видит. Тетушка Дженет волнуется: он так исхудал за зиму. Ой, гляньте, как он шевелит носиком, словно слушает нас! Это вы нарисовали все эти грибы, Черити? Меня восхищает ваше терпение! Я как вспомню те ужасные уроки с вашей прислугой, как ее звали… Ну та, ваша гувернантка! Адель! Нет, Бланш. Мама еще из-за нее выгнала герра Шмаля. Вот это история! Да-да, крошка Питер, мама выгнала ужасного господина. Нет, он слушает, определенно слушает!
Увы, мне тоже приходилось слушать. К счастью, Табита догадалась приоткрыть дверь и впихнуть в комнату Кука, имевшего привычку крякать всякий раз, как кто-то громко говорил рядом с ним. Секунду он рассматривал кузину Энн, склонив голову набок. А потом испустил первое «кря-кря».
ЭНН
Боже мой, это еще кто? Утка! У вас еще и утка, Черити?!
КУК
Кря-кря-кря-кря.
ЭНН
Она слишком громко крякает. Надеюсь, хоть не кусается? Ах нет, я перепутала, это гуси щиплются. А как она ладит с кроликом?
КУК
Кря-кря-кря-кря.
ЭНН
Я ее побаиваюсь. Пошла вон, кыш!
Но последнее слово осталось за Куком:
Меня насторожили слова кузины о том, что Филип сильно похудел: ведь когда я видела его последний раз, он уже выглядел сильно изможденным. Приехав во вторник вместе с мамой на очередное чаепитие в поместье Бертрам, я застала кузена в библиотеке; он читал книгу, полулежа на софе. Кожа обтягивала его выступающие скулы, под глазами чернели круги.
ФИЛИП
Подумать только, моя маленькая кузина! Как любезно с вашей стороны принести глоток свежего воздуха! Прикройте за собой дверь.
Он вздрогнул, словно я сама была сквозняком. Как обычно, я понятия не имела, что сказать.
ФИЛИП
Я как раз читал Бена Джонсона. Вряд ли вы о нем слышали.
Я
Нет, я читала… «Каждый по-своему».
Филип показал обложку книги. На ней было написано «Каждый по-своему».
ФИЛИП
Это затмевает все комедии Шекспира.
Я
Как можно! Да худшая комедия Шекспира в сто раз лучше, чем лучшая – Бена Джонсона!
Казалось, Филип не верит своим ушам: какая-то девчонка рассуждает о Шекспире. Потом я снова изумила его, декламируя на его выбор любой из ста пятидесяти сонетов.
ФИЛИП
Всегда считал, что цепкая память – достоинство идиотов, но вы доказали, что я ошибался.
Это даже немного походило на комплимент.
ФИЛИП
Я устал. Почитайте мне, пожалуйста. Выберите в библиотеке что-нибудь на свой вкус.
А вот это уже походило на приказание. Я взяла с полки «Гордость и предубеждение» мисс Остин. Раскрыла и начала: «Все знают, что молодой человек, располагающий средствами, должен подыскивать себе жену…»[6] Чтение так меня увлекло, что я забыла, где нахожусь. Дочитав главу, я подняла голову. Кузен задремал. Он спал, положив одну руку на сердце, и я видела, как его грудная клетка поднимается и опускается с болезненной частотой. Еще в начале беседы я заметила, как лихорадочно блестят его глаза. Однако не осмелилась сказать об этом леди Бертрам, которая не желала говорить о болезнях, ни тетушке Дженет, которую я с некоторых пор избегала и которая так же старательно избегала меня. Вместо этого я просто ушла, оставив кузена одного, за что расплатилась позже угрызениями совести, не дававшими мне уснуть.
На следующий день я с облегчением увидела, как перед кованой оградой нашего особняка остановилась повозка, запряженная пони. Из нее вышли Филип и Энн.
ФИЛИП
Мне все уши прожужжали про вашего кролика, так что я решил его увидеть собственными глазами… Кажется, у вас еще есть утка, у которой редкий талант заставлять мою сестру придержать язык.
Энн пихнула его в плечо и обозвала «несносным мальчишкой». Филип поморщился. Я давно заметила, что он терпеть не мог, когда его трогают. В честь приезда кузена Питер вел себя прилично, а Кук раскрякался от всей души. Филип не задержался в Дингли-Белл, выразив опасение, что вечером воздух станет слишком промозглым. Однако он настоял, чтобы не далее как завтра я навестила их в поместье Бертрам. До сих пор Филип меня практически не замечал, и вдруг – столько внимания. Вечером, забираясь в прохладную постель, я думала о нем. Видному, светловолосому, элегантному, флегматичному Филипу было около двадцати. Много времени он проводил за чтением и был прекрасно образован, но не заносчив. Для образа идеального джентльмена ему не хватало разве что атлетичности, какая есть у мистера Эшли.
На следующий день из поместья Бертрам за мной прислали экипаж, к неудовольствию мамы, которая сочла такую навязчивость неприличной. Позже, болтая с Филипом, я упомянула герра Шмаля, его наставника на протяжении нескольких лет, но кузен сделал вид, что не расслышал.
Я с нетерпением ждала новостей от Бланш. Перед моим отъездом из Лондона она сообщила, что так и не получила откликов на первое объявление о поиске места и собиралась дать второе. Я попросила ее писать мне в Дингли-Белл, на имя садовника Нэда. И вот однажды утром Нэд подошел ко мне, приветственно коснулся полей шляпы и вручил письмо. Я убежала читать в свою комнату.
Милая Черри, вот уже много дней я все откладывала это письмо: вначале из-за отсутствия новостей, а затем из-за того, что события стали развиваться слишком стремительно. И вот я уже пишу из моего нового пристанища, Стоунхедской школы для девочек неподалеку от Лидса. Но начну с начала, иначе Вы ничего не поймете.
Мое первое объявление в «Гардиан» осталось без ответа. Тогда миссис Гаскел, домовладелица, помогла мне составить второе: «Молодая мисс с опытом преподавания ищет место в семье или пансионе. Может преподавать французский язык, рисование и игру на фортепиано. Отличные рекомендации». Как и в прошлый раз, я оставила свой адрес и принялась ждать. Ответ пришел только в конце недели, единственный ответ от некой миссис Грамбл, оказавшейся проездом в Лондоне. Она назначила встречу в доме своей сестры и уже там рассказала, что владеет пансионом для девочек от восьми до шестнадцати лет. Расстояние от Лондона до Лидса показалось мне слишком большим, а жалование в двадцать фунтов – слишком скромным. Но выбора у меня не было.
