Эдуард Веркин - Друг апрель
Ему было хорошо. Жить рядом, лучшее, что может случиться с человеком.
Он даже стал радоваться, что они не сидят вместе, что учатся в разных классах, было приятно встречаться так, после короткой разлуки.
А еще в том году она заболела. Ангина. Жесткая, она началась задыхаться, пришлось везти в больницу. Оказалось, что не ангина. Оказалось, что круп. Дифтерия.
Ей почти сразу сделали операцию. И поместили в реанимацию. Он простоял во дворе весь день. Не пил, не ел, просто стоял, смотрел на окна. Иногда заходил в больницу и сидел на железных скамейках. Хотел пробраться внутрь, но не пускали.
Вечером за ним пришла мать. Тащить домой его было бесполезно, и мать договорилась, что он переночует в ординаторской. Он не спал. Лежал, глядя в стену. Мозг не работал, застыл, как в желе, время тянулось медленно и пахло.
На следующий день, проснувшись, он почувствовал, что горло распухло. Сильно. Так сильно, что трудно говорить. Он попробовал выпить кофе, но горло не пускало ничего, ни холодного ни горячего, боли при этом не чувствовалось совсем. Мать испугалась, однако, это была не дифтерия. И не ангина. Врач, к которому потащили Ивана, не смог определить заболевание. Он велел Ивану полоскать горло йодом и две недели сидеть дома, насчет йода Иван согласился, сидеть дома две недели не собирался совсем. Он не собирался сидеть дома даже дня. Обмотав шею шарфом, он отправился на больничный двор. Окна одинаковые, и он смотрел на них на всех, ждал, что она подойдет.
Он прождал до обеда, в снегу, под деревом с вялым снегирем, потом появился дядя Федор Семиволков и сообщил, что её отправили в Кострому. На две недели.
Иван не вернулся домой, остался у бабушки. Хрипел вслух «Здоровье» и «Светлую Силу», иногда даже «Пророка», каждое утро ел гречневую кашу, каждый день ходил к Семиволковым. Первый раз в одиннадцать, второй раз в шесть.
Спрашивал о состоянии. И когда вернется. Его не гнали, терпеливо отвечали на вопросы, в одиннадцать предлагали обед, он отказывался, в шесть поили чаем, он соглашался.
Соседские мальчишки смеялись издалека, подойти посмеяться ближе не осмеливался никто. А один раз они подговорили совсем мелкого, он подбежал и стал дразнить Ивана Психозом.
Иван ничего ему не сделал.
Это было тяжелое время. Бессмысленное. Он нашел у бабушки книжку «Бегущая по волнам» и прочитал ее два раза. Под конец устал и часто засыпал, особенно, когда бабушка растапливала печь. Однажды он проснулся, а она рядом. Сидела возле печки, грела ноги, носки с птичками.
Ну, ты и дрыхнуть, сказала она.
Он спросил — всё?
Всё, ответила она, залечили, как собаку Павлова.
Почему?
Потому что при виде белых халатов хочется плеваться.
А как здоровье?
Здоровье что надо, горло обделали лазером, теперь могу снегом просто питаться. А ты что делал?
Так, туда-сюда. Ходил. Книжки читал, телевизор смотрел. Тебя точно отпустили?
Она не ответила, достала из сумочки коробочку. С бумажным бантиком, все как полагается.
Подарок. Только открывать нельзя, надо через год, иначе не сбудется.
К чему подарок-то?
Ульяна улыбнулась и сказала, что Новый Год.
Глава 9
Тюлька убегал. Для своего возраста он бегал быстро. Но недолго. Выносливости не хватало, для выносливости нужно мясо, хрящи и виноград, и чтобы в мышцах глюкоза застрявала. Так что Аксён достал его через три минуты. Мог бы и сразу достать, но хотел, чтобы Тюлька выдохся.
Так что осталось лишь толкнуть его в шею.
Тюлька кувыркнулся и упал в мох. Лицом. Замер. Сжался, привычно втягивая голову в плечи.
— Вставай, — Аксён потрогал его за плечо. — Нечего на земле валяться.
Тюлька повернулся. Красный и слезы близко. И лицо зеленое, со мха набралось. Забавно, подумал Аксён, весна, а мох зеленый.
— Брось, — улыбнулся он. — Не стоит. Пройдет пять лет, и ты посмеешься над всем этим.
— Надоело! — выкрикнул Тюлька. — Всё! Надоело!
Он брызнул слезами и теперь размазывал по лицу зеленую жижу.
— Чего он так?! За что?! Я заработал! Должно поровну!
— Да пусть подавится. Я даже влезать не стал… Ему все равно в пользу не будет. Нажрется да и все, сдохнет скорее…
— Я убегу!
— Сейчас?
— Да! Сейчас!
Тюлька вытер лицо рукавом.
— Потом сбегу, — всхлипнул он. — Вот Петька приедет… А потом сбегу! Сегодня…
— Четвертое.
— Сегодня не четвертое! Ты все врешь! Сегодня двадцать…
— ПЯТЬ дней осталось, — Аксён показал пятерню. — Потом они приедут.
Он даже не понял, почему он так сказал. Почему именно пять. А не два?
Пять.
Два лучше, чем пять.
Они приедут, и будет целая неделя. А потом они еще на неделю задержатся, они всегда задерживаются. Ну, иногда. В апреле. Они пойдут в лес, там есть места, в которых снег лежит до начала мая и можно встретить подснежники.
Подарит ей букет. Подснежники — самые красивые цветы. Тогда он тоже подарил ей подснежники, она положила их в книгу, а сверху поставила вазу, и забыла. И цветы каким-то образом впечатались прямо в бумагу, там был какой-то роман про чересчур умных чаек…
— В прошлый раз Петька сказал, что «Сони» привезет, — сказал Тюлька. — Ну, зимой, тогда. Она к телевизору подключается. Ты когда-нибудь видел «Сони»?
— Да.
— А я нет. Там разные игры есть… Можно стрелять, как из настоящего автомата. Дождусь только Петьку…
— Чугун — урод, — сказал Аксён. — С этим ничего не поделать уже…
— А она?! Она чего? За что она меня сегодня?
— Она… Она болеет.
— Она пьяница! Они с дядей Гиляем вчера три бутылки выпили, а потом меня ночью к Крыловой посылали! Я сбегу!
— Куда?
Тюлька не знал, куда бежать. Поэтому ответил неуверенно:
— В Америку… — сказал он неуверенно. — Еще в Бразилию.
— Хорошо. Я сам уже давно хочу сваливать.
— Правда?
— Угу. Так что можем вместе, ну если хочешь. В Америку, конечно, не доедем, но можно в Питер.
— А где мы там жить будем?
Тюлька успокоился.
— Найдем что-нибудь. Придумаем. Но надо подготовиться хорошенько. Так что ты готовься… К тому же надо бежать не сейчас, а летом. Летом лучше. Проще.
— Это точно, — согласился Тюлька. — Летом всего много. Грибы можно собирать… Только я сейчас домой все равно не пойду! Она опять драться будет!
Будет, подумал Аксён.
— Она меня тоже лупила, — сказал он. — А Чугуна как лупила, я до сих пор помню. Он от нее по всему дому бегал! А однажды даже на крышу забрался. Он на крыше сидит, а мамка вокруг бегает, весь разъезд смеялся.
— А теперь не смеются, — Тюлька поднял шишку, зашвырнул вверх. — Теперь не смешно уже…
— Она на самом деле больна. Это болезнь.
— Да ей просто нравится, — Тюлька швырнул еще шишку. — Нравится пить! И дяде Гиляю тоже. Они пьяницы! Мы им не нужны!
— Нужны, — возразил Аксён. — Конечно, нужны…
Не нужны, Тюлька прав, не нужны. Ни матери, ни уж тем более дяде Гиляю. Он вообще иногда думал, что матери у них нет больше. Ведь Любка уже не очень-то мать, уже совсем перевернулась. Тюлька еще маленький, ему еще надо верить. Это как солнце — в детстве человек должен жить в солнечном свете. А еще он должен верить в родителей, это все равно, что солнечные витамины. Зачахнуть без них на раз-два.
— И мы им нужны, — сказал Аксён. — И они нам, так уж всегда вообще бывает.
— А Петьку мама не бьет, — сказал Тюлька. — Никогда не бьет. У него кроссовки с компрессором, а на Новый год ему «Сони» купили…
— Пойдем на Темные озера, — перебил Аксён. — А?
Тюлька вылупил глаза.
— Ну да, на Темные озера, — повторил Аксён. — На пару дней. Там тихо, поживем потихонечку.
— Там же ведьмы! — прошептал Тюлька.
— Ведьмы?
— Ну да. Все же говорят, что ведьмы там. К озерам никто и не ходит, поэтому и тихо там… Они утаскивают…
— Значит, домой?
Тюлька помотал головой.
— Не, лучше на озера. Я слышал, там мангусты водятся!
Аксён задумался. Какие еще мангусты?
— Может, лангусты? — спросил он.
— Может и лангусты… Креветки такие большие…
— Значит, на озера. Жди здесь, я сейчас. На этом самом месте, понял?
— Понял, — Тюлька сел на мох, обхватил руками плечи.
Холодно ему. Ему всегда холодно, мерзляк Тюлька, мерзляк, это у нас у всех такое, у всех руки мерзнут, и руки, и ноги, кровь плохо ходит…
— Не сиди, простынешь, — Аксён рывком поднял Тюльку и прислонил к сосне. — Жди.
Тюлька буркнул что-то неразборчивое. А потом вслед еще крикнул про вездеход.
До дому Аксён добрался быстро. Не хотелось их видеть, ни мать, ни Гиляя, но до озера далеко и идти налегке не стоило, надо было взять хотя бы хлеба. И банку. Чай еще.
Все находились дома. Слушали музыку, из форточек вываливался заикастый рэп, видимо, дядя Гиляй и Чугун сошлись на рэпе. А матери все равно.
