Леонид Жариков - Повесть о суровом друге
- Доскажи сказку, Вась.
- Некогда.
- Можно с тобой?
- Сиди здесь. - И Васька скрылся за кустами.
Легко сказать - сиди, а как же сказка? Чем она окончилась: нашел Бедняк царя или нет?.. Перебил сказку усатый! Я решил убежать от ребят. Уж мне-то Васька доскажет сказку. Я сделал вид, будто погнался за бабочкой, а сам полез сквозь колючие ветки.
Бежать пришлось недолго, Васька возвращался озабоченный. Оказывается, отец велел ему зачем-то нарвать красных полевых маков и побыстрее отнести на завод.
- Зачем цветы?
- Не знаю. Может, праздник или свадьба.
- А разве бывают на заводе свадьбы?
- Наверно, бывают.
По ту сторону речки степь была усеяна красными полевыми маками. Мигом мы нарвали их столько, что трудно было удержать в охапке.
Дома Анисим Иванович завернул цветы в мокрую тряпицу, положил их в кошелку и велел отнести на «Шанхай», к отцу Алеши Пупка.
Я удивился: к какому отцу, если отец Алеши помер год назад?
3
До смерти не любил я, когда старшие поручали Ваське какое-нибудь дело. Он становился строгим - не улыбнется, не забалуется. Я понял: со сказкой ничего не получится. «Некогда, - скажет Васька, - нужно дело делать!»
Васька взял у отца кошелку и подмигнул мне:
- Идем.
Я притворно зевнул и сказал лениво:
- Ну тебя, зачем я пойду?
- Идем, я ведь ходил с тобой в лавку.
- Сказку доскажешь - пойду!
Васька засмеялся:
- Я ее сам не знаю, чудак-человек.
- Как не знаешь?
- Очень просто. Такой сказки нету вовсе. Я ее из своей головы выдумал.
«Хитрит, - решил я, - разве можно сказку выдумать?» Некоторое время мы молча шли рядом. Впереди, свесив розовый язык, бежал Полкан.
Солнце уже поднялось высоко и жгло нещадно. Босыми пятками было горячо ступать по раскаленной земле. На дороге лежала пыль, рыхлая, как мука.
Мимо нас проехал к заводу отряд жандармов. Поднялась такая туча пыли, что мы долго шли вслепую, прикрыв ладонями глаза.
- Вась, а правда, интересно, что было дальше в той сказке? Наверное, кто-нибудь знает, - сказал я, сплевывая пыль, набившуюся в рот.
Васька молча шагал рядом, защитившись от пыли воротом ситцевой рубахи.
- Я бы такому человеку, который знает сказку, все свои стекляшки отдал бы и еще в придачу...
- Некогда сейчас, - сказал Васька, - надо дело сделать. Ты как маленький, тебе бы только сказки.
Сказки. А как узнать про Бедняка? Отплатил он царю Далдону или нет? Я бы тоже заступился за Бедняка с гуслями.
В раздумье я не заметил, как миновали трехрублевые балаганы, и вот перед нами вырос задымленный террикон заводской шахты.
Поселок «Шанхай» примостился у подножия террикона, как цыганский табор под горой.
Здесь было все черно от заводской копоти. Нигде ни деревца, ни травинки, только пыль и камень. Саманные лачуги покрыты ржавыми листами железа и обломками прогнивших досок. Всюду торчали отхожие места вперемежку с летними кухнями, валялись на дороге дохлые собаки и кошки.
В «Шанхае» в большинстве жили китайцы - рабочие завода. Там же находилась хибарка Алеши Пупка.
Он будто знал, что мы придем, и стоял у порога.
- Заходите, давно вас ждем, - сказал он тонким голоском, и его бледное лицо озарилось улыбкой. Мне нравились глаза Алеши - большие и печальные, как у святого.
Мы вошли в полутемную землянку. На кровати, заваленной ворохом тряпья, сидел человек и что-то стругал.
- Па, пришли с маками, - сказал Алеша.
- Добре, - весело отозвался человек, вставая, и я, к своему удивлению, узнал в нем рабочего-китайца, который караулил нас с отцом, когда я мылся в заводской кочегарке.
«Значит, этот китаец - второй отец Алеши Пупка», - решил я.
- Здравствуй, товарищ, - сказал он, подавая руку Ваське, и по тому, как он крепко и долго тряс Васькину руку, я понял: он добрый человек.
- Что ты стругаешь? - спросил я.
Алешкин отец посмотрел на палку, которую выстругал, и сам спросил у меня:
- Красный флаг видал когда-нибудь?
- Видал.
- А почему он красный, знаешь?
- Нет.
- Потому что на нем наша рабочая кровь! И надо эту кровь поднять высоко над землей, чтобы все видели, как горит рабочая кровь!.. Понял или нет?
- Да.
- Молодец, пролетарий! - сказал он и обратился к Алеше: - Собирайся, скоро гудок будет.
Алеша подхватил кошелку, и мы вышли.
- Как твоего отца звать? - спросил я.
- Ван Ли, а рабочие зовут Ваней. Он хороший, меня жалеет.
- Кому ты цветы несешь? - спросил я.
- То не мое дело. Велено отнести, я и несу.
Алеша произнес эти слова хмуро, будто был недоволен моим вопросом.
- Сегодня же Первый май! - сказал он.
- Какой Первый май?
- Рабочий праздник, разве вы не знаете? Эх, чудаки... Сегодня на заводе забастовка будет. Полиции собралось - тьма! Солдаты из Бахмута прибыли. Про флаг слыхали?
- Нет.
- Сегодня ночью кто-то вывесил на доменной трубе красный флаг. Я сам видал, высоко, на самой макушке. Красиво! Солнце вставало, осветило флаг, и он, как огонь, горел. Суматоха поднялась! Полицейские бегают, а лезть наверх боятся. Пристав кричит на рабочих: «Арестую! Кто повесил?» А те посмеиваются: «Не знаем». - «Приказываю снять!» - «Не можем». - «Сто рублей дам!» - «Спасибо, нам жизнь дороже». Тогда пристав начал подталкивать к трубе полицейских, а те как глянут вверх, так в обморок падают... Потом один, прыщавый, сапоги скинул, три раза перекрестился и полез. Сняли флаг, жалко...
Алеша умолк, и по его таинственной усмешке я почувствовал, что ему хотелось сказать нам что-то еще, но он не решался.
- А знаете, кто флаг на трубе вывесил ночью? - спросил Алеша Пупок.
- Кто?
- Никто...
- Твой отец, дядя Ваня, - сказал Васька, - нетрудно догадаться.
Глаза у Алеши радостно и тревожно блестели.
- Только вы молчите про это, - добавил он серьезно, - знаете, что может быть за это?
- Знаем, не маленькие...
У заводской стены мы подсадили Алешу, подали ему кошелку с красными маками, и он исчез.
Васька стоял в растерянности, о чем-то думал.
- Кажись, мы промах дали, - сказал он.
- Какой промах?
- Алешу охранять надо. Городовые могут его поймать и отобрать цветы. Ну а мы их камнями закидаем, понял?
Царапаясь по стене пальцами босых ног, Васька вскарабкался наверх и подал мне руку. Полкан прыгал на стену и отрывисто лаял: жаловался, что мы его бросаем одного.
В заводе, подбирая на ходу ржавые болты и гайки, мы побежали догонять Алешу. Его худенькая фигурка с кошелкой на локте мелькала вдали, между цехами.
Я шел пригнувшись, подражая Ваське, чтобы нас никто не заметил. Неожиданно я увидел на земле красный листок бумаги, совсем новенький, видимо оброненный кем-то. Я чуть не наступил на него.
- Чур, на одного! - вскрикнул я.
- Чур, на двоих! - повторил Васька, и мы столкнулись плечами. Васька опередил меня, и листок похрустывал у него в руке.
- Здесь что-то написано, - сказал Васька, вертя в руках листок, пахнувший краской. Мне вспомнилось, что такие листки я видел у отца за подкладкой пиджака. Неужели отец проходил здесь и обронил этот красный листок?
- Знаю, - шепотом сказал Васька. - Знаю, что это... Афишка против царя. Ну-ка, Ленчик, читай!
Мы присели у ржавого заводского паровозика, забытого на рельсах, уже заросших бурьяном. Прежде чем начать читать по слогам тайную афишку, мы оглянулись по сторонам, и я с трудом шепотом стал разбирать мелкие типографские буквы:
«Российская социал-демократическая рабочая партия. Товарищи, поздравляем вас с праздником Первого мая!» - я читал про себя, опасаясь произнести эти слова вслух.
Васька толкнул меня:
- Чего же ты? Читай!
- «Взгляните, товарищи рабочие, - прочитал я громко и обернулся, взгляните, каким страхом охвачены сегодня царь и его слуги - городовые и жандармы, посмотрите, сколько штыков держит он наготове против нас».
- Дай сюда, - прошептал Васька и сунул афишку за пазуху, - это мы после прочитаем. За Алешкой надо следить.
Алешу мы не догнали. Наверное, он уже дошел до коксового цеха, где работала его мать.
На заводе мы увидели много полиции - всюду белели их мундиры.
Вдруг заревел заводской гудок. Белая струя пара билась в воздухе над кочегаркой. Гудок гудел не вовремя: ни на обед, ни на шабаш. Сигнал к забастовке!
Из цехов стали выходить рабочие. В грозном реве гудка противно, по-комариному пропищал полицейский свисток. Со всех сторон отозвались десятки других. Рабочим преградили дорогу.
Пристав (который делал у нас обыск) взобрался на груду железного лома и поднял руку, требуя тишины.
- Господа рабочие! - громко выкрикнул он. - Поздравляю вас с праздничком. Но вы сами понимаете: идет кровопролитная война, нам нужны снаряды. Не время бастовать, прошу разойтись по цехам.