Дина Бродская - Марийкино детство
Иногда, глядя на Стэллу, Марийка тоже начинала кувыркаться или ходить на руках.
— Ты очень способная, — говорила Стэлла. — Хочешь, я попрошу папу, чтобы он с тобой занимался?
Однажды, соскочив с колец после удачно сделанного упражнения, Стэлла сказала Марийке:
— Знаешь что? Ты непременно должна учиться у папы акробатике. А когда ты выучишься, мы будем выступать втроём: папа, ты и я. Мы будем называться «Три Сольди три» или «Три Стэллио». Это хорошо получится на афише…
Вдруг девочки услышали какой-то странный звук, похожий на чиханье.
Это Патапуф, лежавший на кровати, давился от смеха.
— Папка, противный! Ты зачем подслушиваешь! — закричала Стэлла.
— Поди сюда, чудовище, я тебя поцелую, — сказал Патапуф.
Тут Марийка в первый раз услышала, как Патапуф смеётся.
Вернувшись в этот вечер домой, Марийка спросила у Поли:
— Мама, а кем я буду?
Поля месила тесто для пирога.
— Чего? — переспросила она, не поняв.
— Ну, кем я буду, когда вырасту большая? Стэлла будет акробаткой, Лора говорит, что она будет картины рисовать, а я кем буду?
Тесто в квашне сильней зачмокало под руками Поли.
— Подсыпь муки, — сердито приказала она Марийке.
Марийка взяла со стола мешочек с мукой и начала подсыпать в квашню.
— Хватит! Всю муку вытряхнула! — закричала Поля.
Марийка удивлённо посмотрела на мать. Она не понимала, почему это Поля так рассердилась.
— Известно, не генеральшей будешь, — вдруг заговорила Поля, — в горничные или в кухарки пойдёшь. Вот присматривалась бы, как Катерина гладит и кружева стирает. Со стиркой да с крахмалом горничным лучше платят. А то, может, удастся на портниху выучиться. Если кто в ученицы возьмёт…
Марийке вспомнилась портниха Шурочка, которая по целым неделям шила докторше белье и переделывала старые платья. Это была маленькая женщина с унылым, испуганным лицом, на котором во всю щёку расплылось огромное родимое пятно. С утра и до позднего вечера Шурочка не выходила из «швейной комнаты». Когда Марийка пробегала мимо, она видела, как Шурочка быстро вертит ручку машинки, или ползает по полу над газетными выкройками, или торопливо ест, поставив тарелку, на край швейной машинки и даже не сняв с пальца напёрстка.
Нет! Уж лучше в горничные или в кухарки пойти.
Марийка задумалась. Она представляла себе, как она вырастет большая и будет носить такой же, как у Поли, передник, испачканный в муке и масле. Может быть, ей даже придётся служить в кухарках у Лоры. Она будет варить суп в этой же самой кастрюле с отломанной ручкой и спать за занавеской с синими петухами.
«Иди, тебя барыня зовёт!» — скажет ей горничная. Она придёт в спальню и станет у порога, заложив руки под фартук, а Лора, высунув голову из-под шёлкового одеяла, прикажет: «Марийка, сготовь на обед бульон с пирожками и биточки в томате».
Нет, она, пожалуй, назовёт её не Марийкой, а Марией: «Мария, смотри, чтоб не подгорело!..»
А что, если и в самом деле поступить в цирк? Надо только почаще делать разные упражнения, чтобы руки и ноги стали гнуться в разные стороны, как у Стэллы.
— А ну-ка, попробую сейчас сделать стойку-берёзку!
Когда Поля вошла в кухню, она увидела, что Марийка стоит вверх ногами и что вся стенка измазана следами Марийкиных босых пяток.
— Да что ж это такое! — закричала Поля. — Не ребёнок, а горечко одно!..
В цирке
В одно из воскресений Стэлла сказала Марийке:
— Попроси мать, чтобы она отпустила тебя сегодня вечером. Ты пойдёшь с нами в цирк.
Чуть только стемнело, Марийка надела своё праздничное платье-татьянку, начистила башмаки и вышла во двор подождать Стэллу. Ей долго пришлось слоняться под окнами, пока Стэлла наконец не вышла из дома и не окликнула её:
— Марийка, пора!
Клоун Патапуф уже шагал через двор с чемоданом в руке, Марийка и Стэлла, взявшись за руки, побежали вдогонку.
Они пересекли бульвар, прошли узкий переулочек и вышли на городскую, площадь посреди площади возвышался полотняный купол цирка Шапито. У входа в цирк горечи разноцветные лампочки. Возле кассы толпилась публика. Мороженщики, продавцы кваса и варёной кукурузы расхваливали свой товар. Мальчишки топтались у кассы, перешёптывались и жадно смотрели на входную дверь.
Патапуф, Стэлла и Марийка обогнули кассу и остановились возле маленькой брезентовой дверцы, висевшей на кожаных петлях. Патапуф дёрнул какую-то верёвочку, и дверь сдвинулась вбок, как штора.
Они вошли внутрь и очутились в темноте. Марийке в нос ударил резкий запах лошадиного пота и сырых опилок.
— Идите в ложу и занимайте места, — сказал Патапуф, исчезая в темноте.
Марийка споткнулась о доску и ушибла коленку.
— Вот растяпа! Ну, держись за меня! — закричала Стэлла.
Они пролезли сквозь какую-то щель и сразу очутились в цирке.
— А вот и ложа для артистов, — сказала Стэлла. — Мы займём самые лучшие места.
Они уселись на красных бархатных стульях возле барьера.
Марийка оглянулась по сторонам.
Залитый светом цирк был полон народу. Посреди круглой арены красовалась огромная лира, причудливо выложенная из красного и жёлтого песка. Эта лира была похожа на ту, что Марийка видела на крышке докторского рояля.
Оркестр заиграл марш. Послышалось хлопанье бича, и на арену выбежали десять чёрных лошадей. Лошади присели на задние ноги и, выгибая шеи, начали кланяться публике. На голове у каждой лошади качался пучок белых перьев, похожий на метёлку для смахивания пыли.
— А вот и дрессировщик Батино, — сказала Стэлла.
Мужчина в чёрном бархатном костюме стоял посреди арены и щёлкал длинным-предлинным бичом. На ногах у него были надеты высокие сапоги с такими огромными отворотами, какие носил только маркиз Карабас из Лориной книжки «Кот в сапогах».
Дрессированные лошади танцевали польку. Они в одну минуту растоптали своими копытами лиру, выложенную на песке с таким искусством.
— Зачем их выпустили? — сказала Марийка. — Так было красиво посыпано песком, а они всё испортили!..
— Завтра сделают новую лиру, — успокоила её Стэлла.
Лошади прыгали через барьер, танцевали вальс и становились на дыбы. Шерсть на них была расчёсана шашечками.
Не успели лошади убежать с арены, как послышался чей-то крик и бряцанье железа. Откуда-то появился длинный худой клоун в пёстром балахоне. На цепи он тащил за собой огромную зелёную лейку и во всё горло что-то орал. Публика встретила его хохотом.
— Это папа. Ты узнала его? — спросила Стэлла.
Марийка с недоумением смотрела на этого шумного размалёванного человека, который был так не похож на молчаливого Патапуфа. Широкий рот его был оскален, а на рыжем парике каким-то чудом держался крохотный красный цилиндр, величиной не более стакана.
Клоун затеял драку с цирковым служителем. Тот всё время удирал, а Патапуф гонялся за ним по арене. Наконец он поймал циркового служителя и начал поливать ему голову из лейки.
Вдруг прибежал новый клоун. Он обсыпал Патапуфа мукой и сажей, разбил на его голове тарелку и, наконец принялся хлестать его по лицу. Звонкие пощёчины гулко отдавались под сводами цирка.
— За что его бьют? — спросила Марийка.
— Этот клоун не может придумать ничего интересного, кроме пощёчин. Это по-нарочному, чтобы публике было смешно. Папа говорит, что ему почти совсем не больно. Он мажет щёки вазелином.
Вдруг прибежал новый клоун. Он обсыпал Патапуфа мукой и сажей.
Публика в самом деле хохотала, а пощёчины так и сыпались на Патапуфа.
Потом выступила укротительница зверей. Это была белокурая дама в газовом платье, обсыпанном блёстками. На каждой руке у неё было по четыре браслета, в ушах, на груди и на лбу переливались драгоценные камни, и вся она так ярко сверкала, что больно было смотреть. Марийка никогда ещё не видела такой нарядной и красивой дамы. Даже туфельки у неё были золотые. Вокруг укротительницы с лаем, хрюканьем и блеяньем прыгали дрессированные звери. Здесь была свинья с розовым шёлковым седлом, украшенным бантами, собаки в юбочках и шляпках, наряжённые барынями, и коза, запряжённая в маленькую колясочку.
Потом по арене носились наездницы в пышных юбочках и со звёздами в кудрях. Потом вышли японцы, которые вытягивали изо рта ленты и живых голубей.
Весь цирк так и сиял огнями. Наверху играла весёлая музыка.
Марийка тихонько вздохнула.
А она-то ещё думала поступить на работу в цирк! Где ей! Здесь все такие нарядные. Даже цирковой служитель, который убирает с арены ковёр, и тот одет в костюм с золотым позументом. Такого костюма нет даже у самого доктора. А какие все красивые…
Нет, видно, уж и в самом деле ей придётся пойти в кухарки.
Лора поступает в гимназию
