Кэтрин Патерсон - Великолепная Гилли Хопкинс
— Сто тридцать шесть долларов шестьдесят центов, с комиссионными.
Денег у нее было достаточно. Дрожащими руками она вытащила из кармана пачку и стала отсчитывать нужную сумму. Человек лениво наблюдал за ней.
— А твоя мать знает, где ты находишься?
Только не дрейфить, Гилли. Возьми себя в руки. Она расправила плечи и посмотрела прямо в его сонные глаза взглядом, который приберегала для учителей и директоров школ.
— Я еду повидаться с матерью. Она живет в Сан-Франциско.
— Ясно, — сказал он, взял деньги и, прежде чем вручить ей билет, пересчитал.
— Автобус отходит в восемь тридцать.
— В половине девятого?
— Да. Чемодан сдавать будешь?
— Но сейчас только половина пятого.
— Совершенно верно.
— Значит, придется ждать еще четыре часа?
— Опять же верно.
— Но я хочу уехать как можно скорее.
— Послушай, девочка, ты пришла и попросила продать билет. Я продал тебе билет на следующий автобус. — Он вздохнул. — Ладно, — сказал он и посмотрел в справочник, — можно ехать на пятичасовом до Вашингтона, а там пересесть на автобус шесть двадцать два. — Он протянул руку. — Придется выдать тебе другой билет. — Она вернула билет. — Но это займет какое-то время, — сказал он, — надо проверить маршрут. Посиди вон там, — он кивнул головой на стул в зале ожидания. — Я тебя позову.
Она заколебалась, потом неохотно направилась к стулу. Ей было не по себе — деньги и билет оставались у кассира, но возражать боязно: как бы не стал расспрашивать.
Он долго копался с билетами, приглушенным голосом говорил с кем-то по телефону. Потом снова рылся в справочниках. Наконец встал, пошел в камеру хранения и пробыл там несколько минут.
На часах было уже почти без четверти пять. Так можно опоздать на пятичасовой. Гилли встала и подошла к баку с питьевой водой. Вода была теплая, и кто-то залепил сток куском жвачки. Так и не напившись, она вернулась к обитому красным пластиком стулу.
Кассир появился, когда на часах было четыре сорок восемь; он уселся на свое место, а в ее сторону даже не взглянул.
— Мой билет?
В ту же минуту в зал вошли мужчина и женщина, и кассир занялся ими. Это было несправедливо. Ведь она ждет с четырех тридцати. Гилли встала и пошла к стойке. Она даже не заметила полицейского, пока тот не положил ей руку на плечо. Нетерпеливо поведя плечами, Гилли сбросила руку и оглянулась; кто это к ней пристает?
— Ты куда собралась, девочка? — он говорил тихо, словно боялся побеспокоить кого-то.
— Повидаться с матерью, — сухо ответила она. "Боже, сделай так, чтобы он исчез ".
— Одна, до Сан-Франциско?
Теперь она поняла — полицейского вызвал кассир. Только этого недоставало!
— Да.
— Ясно, — сказал полицейский и обернулся к кассиру, который теперь глазел на них.
— Я не сделала ничего плохого.
— Тебя никто ни в чем не обвиняет. — Полицейский поправил фуражку и спросил очень спокойно и медленно. — Где ты здесь жила?
С какой стати она должна отвечать? Это не его дело.
— Послушай, о тебе будут беспокоиться.
«Как же, станут они беспокоиться!»
Он откашлялся.
— Дай мне твой номер телефона, чтобы я мог проверить.
Она с ненавистью посмотрела на него. Полицейский снова откашлялся и посмотрел на кассира. Самое время дать деру, а как же деньги? Куда она денется без денег?
— Я думаю, — сказал полицейский, — лучше всего отвести ее участок и там побеседовать.
Кассир кивнул, казалось, все происходящее доставляет ему удовольствие.
— Вот деньги, которые она мне дала. — Кассир протянул желтый конверт. Полицейский осторожно взял ее за руку и подвел к стойке. Кассир передал ему конверт.
— Это мои деньги, — запротестовала Гилли.
— Конечно, твои, крошка, — сказал кассир с фальшивой улыбкой.
Знай она, как тут быть, она бы так и поступила. Гилли лихорадочно шарила в уме, ища ответа, но мысль застыла в черепе, как замороженный мамонт в толще ледника. Всю дорогу до самого участка она спрашивала себя: как быть? Выпрыгнуть из машины у следующего светофора? Забыть про эти проклятые деньги? Но замороженный мамонт по-прежнему спал беспробудным сном, не желал и пальцем шевельнуть.
В служебном помещении полицейского участка за низкой перегородкой два полицейских попытались допросить ее. Новый полисмен, высокий крупный блондин, спросил того, который привел ее:
— А документов, удостоверяющих личность, при ней нету?
— Я не буду обыскивать ее, а Джуди пошла ужинать.
— Ну, а как насчет чемодана?
— Точно, надо проверить.
Она хотела закричать — они не имеют права копаться в ее вещах, но никак не могла пробиться сквозь толщу льда.
Полицейский-блондин стал перетряхивать ее одежду и почти сразу же наткнулся на фотографию Кортни.
— Это твоя мать?
— Положите на место, — шепотом сказала она.
Наконец-то заговорила!
— Митчелл, она говорит, чтобы ты положил фотографию на место.
— Ладно, ладно, я же исполняю свои обязанности. — Он бросил фотографию в чемодан и продолжал рыться в ее вещах.
— Вот это да, — сказал он, найдя открытку. Он внимательно прочитал ее и передал другому полицейскому. — Послушай, Райн, здесь есть все — и имя, и адрес. Представь, она действительно знает кого-то в Сан-Франциско.
Полицейский по имени Райн прочел открытку, потом подошел к Гилли и наклонился к ней.
— Это адрес твоего отца? — спросил он, указывая на открытку. Она сидела неподвижно и сверлила его взглядом. Райн покачал головой; он распрямился и вернул открытку Митчеллу.
— Проверь, кто живет по этому адресу, и позвони им.
Через полчаса в дверях полицейского участка появилась задыхающаяся Троттер, вся в красных пятнах; она держала за руку бледного Уильяма Эрнеста. Троттер сразу увидела Гилли, которая сидела у стола по другую сторону перегородки. На лице Троттер появилось подобие улыбки, но Гилли резко отвернулась. За перегородкой сидела женщина-полисмен, она возвратилась с ужина и приступила к дежурству.
— Мэйм… Мэйм Троттер… — Троттер не могла перевести дух. Она задыхалась еще сильней, чем когда поднималась по лестнице.
— У меня там… такси… ждет… Нет денег… заплатить…
— Минутку…
Джуди, женщина-полисмен, подошла к Райну и что-то тихо сказала ему. Тот поднялся, и они вместе подошли к перегородке. Из разговора Гилли удалось разобрать лишь отрывистые ответы задыхающейся Троттер.
— Приемная дочь… Да, где-то есть… Сан-Франциско, да, может быть. Окружной отдел благотворительного общества… Да, мисс Мириам Эллис… Да, да… Нет… нет… нет… Может, здесь кто-нибудь заплатит за такси? Он все еще ждет там…
Полицейский Райн передал Троттер желтый конверт. Она вздохнула, кивнула головой, вытащила из конверта какие-то деньги и протянула ему. Он передал деньги Митчеллу, а тот протянул их женщине-полисмену; та нахмурилась, но все-таки встала и вышла из комнаты, чтобы расплатиться с шофером.
— Нет, нет, — говорила Троттер. — Конечно, нет… она еще ребенок…
Когда Райн провел Троттер за перегородку, она все еще отрицательно качала головой в ответ на какие-то слова. Уильям Эрнест цеплялся за ее поношенное пальто. Наконец, Троттер отдышалась, но голос ее все еще дрожал. Стоя в дверях, она обратилась к Гилли:
— Я приехала забрать тебя, детка. Мы с Уильямом Эрнестом приехали за тобой.
Райн прошел через комнату, остановился возле стула, на котором сидела Гилли, и наклонился к ней:
— Миссис Троттер не будет ни в чем обвинять тебя. Она хочет, чтобы ты вернулась.
«Обвинять? Ах, да, деньги. Неужели этот болван думает, что Троттер захочет, чтобы ее Гилли арестовали? Но как теперь вернуться? Великолепная Гилли, которая убежать и то не сумела! Завалила все на свете». Она уставилась на свои руки. Под ногтями грязь. Она ненавидела грязные ногти.
— Гилли, детка…
— Домой! Разве ты не хочешь домой? — спросил Райн.
«Хочу ли я домой? Куда же, вы думаете, черт возьми, я собиралась?»
Она ничего не ответила, и Райн встал.
— Может, лучше оставить ее здесь до утра и сообщить в благотворительное общество, — сказал он.
— Вы хотите арестовать ребенка?
— Здесь она будет в безопасности. И только до утра.
— Вы что, думаете, я разрешу арестовать моего ребенка?
— Может, это к лучшему, — тихо сказал Райн.
— К лучшему? Это как понимать? Что у вас на уме?
— Похоже, она не очень хочет возвращаться к вам, миссис Троттер. И я не знаю…
— О, Господи, вы не знаете… О, Господи…
Гилли никогда не слышала, чтобы Троттер так разговаривала. Она посмотрела на заплывшее, убитое горем лицо.
— Боже милостивый, что же мне делать?
— Гилли! Гилли! — Уильям Эрнест бросился к ней через всю комнату и стал колотить кулаками по ее коленям. — Пойдем домой, Гилли, пожалуйста, пойдем домой! Пожалуйста! — На белой шее напряглись и проступили синие жилки.
