Эрих Кестнер - Проделки близнецов
Из машины выходит молодая женщина.
— Она себя уморит, эта девчонка! — возмущенно кричит господин надворный советник.
— Это не та девочка, — любезно объясняет молодая женщина. — Это ее сестра.
Рези открывает входную дверь. На пороге запыхавшийся Пеперль и девочка.
— Привет, Рези! — кричит девочка и вместе с собакой бросается в детскую. Экономка обалдело смотрит ей вслед и только крестится.
Затем по лестнице, кряхтя, поднимается старый господин Штробль. Он идет вместе с красивой, как картинка, женщиной, которая несет чемодан.
— Как здоровье Лоттхен? — торопливо спрашивает женщина.
— Получше вроде бы, — отвечает Рези. — Пойдемте, я вас к ней провожу.
— Спасибо, я сама найду!
И вот уже незнакомка скрылась в детской.
— Когда вы хотя бы до некоторой степени оправитесь от потрясения, — с удовольствием говорит господин надворный советник, — может, вы будете столь любезны и поможете мне снять пальто. Но только не торопитесь!
Рези вздрагивает.
— Прощенья просим, — лопочет она.
— Ничего, сегодня с осмотром больной можно и повременить, — терпеливо успокаивает ее надворный советник.
— Мама! — шепчет Лотта, блестящими расширенными глазами глядя на мать, появившуюся как видение, как фея. Молодая женщина молча гладит горячую детскую руку. Затем опускается на колени возле кровати и крепко обнимает дрожащую девочку.
Луиза бросает быстрый взгляд на отца, стоящего у окна. Потом кидается поправлять у Лотты подушки, взбивает их, переворачивает, одергивает простыни. Теперь она хозяюшка! Ведь за это время она так многому научилась! Господин капельмейстер украдкой, искоса, наблюдает за всеми тремя. За матерью и ее детьми. Но ведь это и его дети! А молодая мать когда-то даже была его юной женой! Канувшие в прошлое дни, забытые часы всплывают в его памяти. Давно, давно это было… Пеперль, словно громом пораженный, лежит в изножье кровати и переводит взгляд с одной девочки на другую. Даже черный лакированный носик нерешительно дергается то в одну, то в другую сторону, точно Пеперль не знает, как ему быть. Подумать только, милую, любящую детей собаку повергнуть в такое смущение! И тут раздается стук в дверь!
Четыре человека, находящиеся в детской, словно очнулись от странного полусна. Входит господин надворный советник Штробль. Как всегда жизнерадостный и немножко шумный. Приближается к постели больной.
— Ну, как дела у моей пациентки?
— Хорошо! — отвечает Лотта со слабой улыбкой.
— А аппетит у нас нынче не проснулся? — рокочет доктор.
— Если только мама что-нибудь приготовит, — шепчет Лотта.
Мама кивает и подходит к окну.
— Извини, Людвиг, что я только сейчас с тобой здороваюсь.
Господин капельмейстер жмет ей руку.
— Я бесконечно благодарен тебе, что ты приехала.
— Ах, о чем ты говоришь! Это же само собой разумелось! Ребенок…
— Ну, конечно же, ребенок… И все-таки…
— У тебя такой вид, словно ты несколько дней не спал, — говорит она, немного погодя.
— Ничего, отосплюсь. Мне было так страшно… страшно за девочку.
— Она скоро поправится! — уверяет его молодая женщина. — Я чувствую это.
А девочки тем временем шушукаются. Луиза склонилась к уху Лоттхен.
— Мама ничего не знает про фройляйн Герлах. И нельзя ей про нее говорить!
Лоттхен испуганно кивает.
Господин надворный советник не может их услышать, так как он в этот момент смотрит на градусник. Хотя, разумеется, он не ушами на него смотрит! Но даже если он что-то и слышал, то прекраснейшим образом сумеет это скрыть.
— Температура почти нормальная! — возвещает он. — Вот теперь ты пойдешь на поправку! От души рад, и будь счастлива, Луиза!
— Большое спасибо, господин надворный советник! — хихикает настоящая Луиза.
— Наверное, вы меня имели в виду, — осведомляется Лотта, смеясь с некоторой осторожностью. Но голова от смеха все-таки болит.
— Вы маленькие интриганки, — ворчит старый доктор, — весьма опасная парочка! Даже моего Пеперля провели! — И он своими ручищами нежно гладит обеих девочек по волосам. Затем, энергично откашлявшись, встает:
— Пошли, Пеперль! Оторвись, наконец, от этих двух обманщиц!
Пеперль на прощание виляет хвостом. И жмется к громадным штанинам надворного советника, который как раз объясняет капельмейстеру Пальфи:
— Мать — это лекарство, которого, ни в какой аптеке не купишь! — Затем он обращается к молодой женщине. — Вы могли бы остаться здесь до тех пор, пока Луиза, ах, прошу прощения, Лотта, полностью оправится от болезни?
— Конечно, смогу, господин надворный советник, я и сама этого хочу.
— Вот и прекрасно! — одобряет старый доктор. — А вашему экс-супругу придется потерпеть!
Пальфи открывает рот.
— Ах, оставьте, — насмешливо произносит надворный советник. — Ваше сердце артиста, разумеется, будет обливаться кровью. Еще бы! Столько людей в квартире! Но потерпите и скоро вы останетесь в блаженном одиночестве!
Он сегодня в ударе, господин надворный советник! А дверь он распахнул так стремительно, что Рези, подслушивавшая снаружи, набила себе шишку. И голова у нее гудит.
— Приложите к шишке чистый нож, — советует он, как истинный врач, врач до мозга костей. Ну и ладно! Добрый совет дороже золота!
На землю спустился вечер. И Вена тут не исключение. В детской тишина. Луиза спит. Лотта спит. Спит, чтобы поскорее выздороветь.
Фрау Кернер и господин капельмейстер Пальфи долго просидели в соседней комнате. О многом поговорили и еще о большем умолчали. Но вдруг он встает и заявляет:
— Так! А теперь мне пора идти!
Надо сказать, что при этом он сам себе кажется смешным, впрочем, так оно и есть. Если подумать, что в соседней комнате спят две девятилетние девочки, твои дочери от этой вот красивой молодой женщины, которая стоит сейчас перед тобой, а ты норовишь удрать, подобно отшитому кавалеру на танцульках! Из собственной квартиры! Если бы тут, как в добрые старые времена, жили домовые, то-то бы они повеселились!
Она провожает его до входной двери. Он медлит.
— Если ей вдруг станет хуже, я у себя, в ателье.
— Не беспокойся! — говорит она уверенно. — Лучше помни, что тебе надо как следует отоспаться.
Он согласно кивает.
— Спокойной ночи!
— Спокойной ночи.
Он уже медленно спускается по ступенькам, как вдруг она тихонько его окликает:
— Людвиг!
Он недоуменно оборачивается.
— Ты придешь к завтраку?
— Непременно!
Закрыв за ним дверь и заперев ее на цепочку, она еще какое-то время задумчиво стоит в прихожей. Он действительно возмужал. Теперь он выглядит почти как настоящий мужчина, ее бывший супруг!
Наконец, высоко вскинув голову, мать идет охранять сон своих и его детей. Спустя час перед домом на Кэрнтнерринг из машины выходит элегантная молодая дама и что-то говорит ворчливому привратнику.
— Господин капельмейстер? — переспрашивает тот, — а почем я знаю, там он или нет?
— У него в ателье горит свет, значит он там. Вот, возьмите! — Она сует ему в руку деньги и спешит к лестнице.
Он рассматривает полученную бумажку и скрывается в привратницкой.
— Это ты? — удивляется Людвиг Пальфи, открыв ей дверь.
— Угадал, — ядовито отвечает она и входит в ателье. Усевшись, она закуривает сигарету и выжидательно смотрит на него.
Он молчит.
— Почему ты велел не подзывать себя к телефону? — спрашивает фройляйн Герлах. — Тебе не кажется, что это дурной тон?
— Я ничего не велел.
— Так в чем же дело?
— Я просто был не в состоянии говорить с тобой. Мне было не до того. Ребенок был тяжело болен.
— Но ребенку же явно лучше. Иначе ты был бы сейчас там, на Ротентурмштрассе.
Он кивает.
— Да, ей лучше. Кроме того, там моя жена.
— Кто?
— Моя жена. Моя бывшая жена. Она приехала сегодня утром вместе со второй девочкой.
— Вместе со второй девочкой? — точно эхо, отзывается элегантная молодая дама.
— Ну да, они же близнецы. Сначала со мной была Луизерль. А после каникул — вторая, Лоттхен. Только я ничего не заметил. Я и сам только вчера об этом узнал.
Дама зло усмехается.
— Тонкий трюк твоей бывшей женушки.
— Она тоже только вчера узнала.
Фройляйн Герлах иронически кривит свои красиво накрашенные губы.
— Ситуация довольно пикантная, верно? В одной квартире находится женщина, на которой ты уже не женат, а в другой — на которой ты еще не женат!
Он приходит в раздражение.
— На свете есть очень много квартир, где сидят женщины, на которых я еще не женат!
— О! — Она поднимается. — Оказывается, ты и острить умеешь?
— Прости, Ирена, у меня нервы сдают!
— Прости, Людвиг, у меня тоже!