Эрих Кестнер - Проделки близнецов
— Вот уж нет, — говорит Луиза. — Я завтра утром опять зайду.
— Милости просим! — отвечает он с улыбкой.
Фрау Кернер возвращается домой. Жгучее любопытство и леденящий душу страх борются в ее душе, так что она едва дышит.
Дочка ловко орудует на кухне. Гремят крышки кастрюль. Что-то жарится на сковородке.
— Ух, как у нас нынче вкусно пахнет! — говорит мама. — Что там у тебя сегодня?
— Свиные ребрышки с картошкой и кислой капустой, — с гордостью отвечает дочка.
— Как быстро ты опять научилась готовить, — говорит мать словно бы невзначай.
— Правда? — радуется девочка. — Никогда бы не подумала, что я… — Она в испуге сжимает губы. Только бы мама ничего не заметила!
А мама стоит, прислонившись к двери, совсем бледная. Как полотно.
Девочка достает посуду из кухонного шкафа. Тарелки дребезжат как при землетрясении.
Наконец, мама, с трудом разжав губы, произносит:
— Луиза!
Кррах!
Тарелки разбиваются вдребезги. Луиза круто оборачивается. Глаза ее расширены от испуга.
— Луиза! — нежно повторяет мать, раскрывая ей свои объятия.
— Мама!
Девочка цепляется за шею матери, словно утопающий, и плачет навзрыд.
Мать опускается на колени и дрожащими руками гладит Луизу.
— Детка, моя милая детка!
Они стоят на коленях среди осколков тарелок. На плите благополучно подгорают свиные ребрышки. Вода в кастрюле с шипением заливает газовое пламя.
Но женщина и маленькая девочка ничего не замечают. Они сейчас — как это иногда называют, и что бывает очень-очень редко — «на седьмом небе».
Прошло несколько часов. Луиза во всем призналась. И мать простила ее. Исповедь была долгой и многословной, а отпущение всех грехов кратким и безмолвным — взгляд, поцелуй, а большего и не требовалось.
Сейчас они сидят на диване. Девочка сидит, тесно, очень тесно прижавшись к матери. Ах, как же прекрасно, наконец сказать правду! Так легко на сердце, кажется, вот-вот взлетишь! И чтобы случайно не улететь, надо покрепче прижаться к маме!
— Вы у меня, оказывается, настоящие пройдохи и хитрюги! — говорит мама.
Луиза хихикает от гордости (одну тайну она все таки не выдала — про то, что в Вене, как в испуге сообщила Лотта, с недавних пор появилась некая фройляйн Герлах).
Мама вздыхает. Луиза с тревогой смотрит на нее.
— Понимаешь, — говорит мама, — я сейчас подумала — а что же будет дальше? Сможем ли мы все жить так, будто ничего не случилось?
Луиза решительно качает головой.
— Лоттхен наверняка страшно соскучилась по дому и по тебе. И ты по ней тоже, правда, мама?
Мама кивает.
— Я ведь тоже соскучилась, — признается девочка, — и по Лоттхен и по…
— И по отцу, верно?
Луиза опять кивает головой. Горячо и в то же время робко.
— Если бы я хоть знала, отчего Лоттхен не пишет?
— Да, — бормочет мама, — я очень беспокоюсь.
Глава десятая
Междугородний звонок из Мюнхена — Спасительное слово — Тут уж и Рези теряется — Два билета на самолет до Вены — Пеперль словно громом поражен — Подслушиваешь у дверей — получишь шишку — Господин капельмейстер ночует вне дома и ему наносят нежелательный визит
Лоттхен лежит в постели, безразличная ко всему. Она спит. Спит очень много. «Слабость», — так сказал сегодня днем надворный советник Штробль. Господин капельмейстер сидит возле кровати больной и очень серьезно смотрит на маленькое, осунувшееся личико дочери. Он уже несколько дней не выходит из детской. В театре вместо него дирижирует второй дирижер. Для господина Пальфи принесли с чердака и поставили в детской вторую кровать.
В соседней комнате звонит телефон. Рези на цыпочках входит в детскую.
— Междугородний! Из Мюнхена! — шепчет она. — Будете разговаривать?
Он тихонько встает, делает ей знак остаться возле ребенка, пока он не вернется, и выскальзывает в соседнюю комнату. Мюнхен? Кто бы это мог быть? Вероятно, концертная дирекция Келлера и К°. Ах, пусть оставят его в покое!
Он берет трубку.
— Пальфи у телефона!
— Говорит Кернер! — кричит женский голос из Мюнхена.
— Что? — переспрашивает он в крайнем изумлении. — Кто это? Луизелотта?
— Да! — отвечает далекий голос. — Извини, что я тебе звоню. Но я очень беспокоюсь о девочке. Надеюсь, она не больна?
— Увы, — говорит он совсем тихо, — она больна.
— О! — далекий голос звучит испуганно.
Господин Пальфи спрашивает, наморщив лоб:
— Но я не понимаю, откуда ты…
— Мы это чувствовали, я и… Луиза!
— Луиза! — Он нервически смеется. Потом прислушивается, к тому, что она говорит, вконец растерянный, он никак не может взять в толк… Качает головой… Взволнованно ерошит волосы…
Далекий женский голос торопливо сообщает все, что только можно сообщить в подобной спешке.
— Вы продлеваете разговор? — спрашивает телефонистка.
— Да, черт возьми! — кричит капельмейстер.
Можно себе представить, хотя бы до некоторой степени, какая путаница царит у него в голове!
— Так что же с девочкой? — взволнованно спрашивает его бывшая жена.
— Нервная горячка, — отвечает он. — Но кризис уже миновал, так говорит врач. Правда, осталось истощение, физическое и нервное.
— Но врач-то хоть понимающий?
— Еще бы! Надворный советник Штробль. Он же знает Луизу сызмальства. — Капельмейстер смеется в некотором замешательстве. — То есть, прости, пожалуйста, это же Лотта! Ее-то он как раз и не знает. — Капельмейстер тяжело вздыхает.
А в Мюнхене вздыхает его бывшая жена. Два взрослых человека пребывают в полной растерянности. Их души и языки словно параличом разбиты. И мозги, кажется тоже.
Внезапно в это опасное гнетущее молчание врывается отчаянный детский голос:
— Папа! Папочка, милый, любимый папочка! — доносится издалека. — Это я, Луиза! Здравствуй, папочка! Может, нам приехать в Вену? Как можно скорее, а?
Спасительные слова произнесены! Леденящая подавленность взрослых тает, словно под порывами теплого ветра.
— Здравствуй, Луизерль! — кричит господин капельмейстер, мгновенно соскучившись по ней. — Это прекрасная мысль!
— Правда? — Луиза счастливо смеется.
— Когда же вы можете быть здесь?
И тут опять раздается голос молодой женщины.
— Я сейчас же выясню, когда завтра первый поезд.
— Лучше самолетом! — кричит он. — Так будет быстрее!
«И что это я так раскричался, — думает он, — ведь девочка спит!»
Когда он возвращается в детскую, Рези освобождает ему его привычное место возле постели больной. И на цыпочках направляется к двери.
— Рези! — шепчет он. Она останавливается.
— Завтра приедет моя жена.
— Ваша жена?
— Тсс! Не так громко! Моя бывшая жена, мать Лоттхен.
— Лоттхен?
Он улыбается и машет рукой. Конечно, откуда ей знать!
— И Луизерль тоже приедет!
— То есть как? Вот же она, Луизерль!
— Нет, это ее близняшка.
— Близняшка?
Бедняга Рези не в состоянии охватить умом столь обширные семейные связи господина капельмейстера.
— Позаботьтесь, чтобы в доме была еда! Где нам их разместить, это мы потом обсудим.
— Боже ж ты мой! — бормочет Рези, на цыпочках выходя из детской.
Отец смотрит на изможденную спящую девочку. Лоб ее покрыт испариной. Он осторожно обтирает его платком.
Так значит, это его вторая дочка! Это Лоттхен! Какая храбрость, и какая сила воли жили в этой девочке, покуда болезнь и отчаяние не сломили ее! Это мужество в ребенке — не от отца. А от кого же?
От матери?
Вновь звонит телефон.
Рези просовывает голову в дверь.
— Фройляйн Герлах!
Господин Пальфи, не оборачиваясь, отрицательно качает головой.
Фрау Кернер отпрашивается у доктора Бернау на несколько дней. «По семейным обстоятельствам». Затем звонит в аэропорт и заказывает два билета на первый утренний рейс. Затем укладывает в чемодан все самое необходимое.
Ночь кажется бесконечной, как она ни коротка. Но и кажущиеся бесконечными ночи проходят.
Когда наутро господин надворный советник Штробль в сопровождении Пеперля подходит к дому на Ротентурмштрассе, у подъезда как раз останавливается такси.
Из машины выскакивает маленькая девочка, и Пеперль как безумный кидается к ней! Он лает, он вертится волчком, скулит от восторга, прыгает на нее!
— Привет, Пеперль! Здравствуйте, господин надворный советник!
Господин надворный советник от изумления даже забывает поздороваться. И вдруг он, хоть и не так грациозно, как Пеперль, тоже подскакивает к девочке и кричит во весь голос:
— Ты что, совсем рехнулась? Немедленно отправляйся в постель!
Луиза и собака скрываются в подъезде.
