Станислав Росовецкий - У друкарей и скоморохов
Воевода крякнул и надолго задумался. Потом спросил уже поспокойнее:
— Откуда ехали, молодцы?
— Зимовали мы, государь воевода, в деревне Райгородке сына боярского Ивана Федоровича Жирова-Засекина.
— В добром ли здоровье оставили сына боярского? — оживился воевода.
— Иван Федорович второй год с посольством в немцах.
— А как зовут его супружницу?
— Анной Васильевной, государь воевода.
— Чай, не слышит уже ничего сия старушка?
— Какая старушка, государь воевода? Госпожа Анна Васильевна молода ещё, как это… кровь с молоком, красавица.
Воевода молодецки крякнул и снова задумался. Дьяк зевнул и брезгливо промолвил:
— Государь мой Александр Матвеевич! Не жги ты порох понапрасну. Какие с них, с этой рвани, польские лазутчики? Ты погляди хоть на этого вот: слабоумен вовсе, слюни пускает. — Томилка скорчил рожу ещё жалостней. — Батогами для чину выгладить, пеню с них выправить — и в шею…
— Погоди, Фрол Никитич… Ты, Филатка, оставь все снасти свои на столе и пойди прогуляйся. И не сметь подслушивать — харю на сторону сдвину!
— Напрасно собираешься бисер перед свиньями метать, государь…
— На безрыбьи и рак рыба, Фрол Никитич… Слушайте, ребята, вот вы из болота выбрели, из лесу вышли, что на свете белом делается, не знаете… Вам и так сойдёт. А государю царю и великому князю Михайле Федоровичу в его царском чину необходимо знать, что в окрестных государствах делается, для наиважнейшего его, государя нашего, тайного дела… Понятно ли говорю?
Бажен поклонился, а за ним и Томилка с Васяткой.
— Я отправляю вас на Украину, в Киев, проведать вести подлинно и, вернувшись, доложить либо оттуда письмом донести. Грамотный есть?
Бажен вытолкнул вперед Васку.
— Добре. Значит, донести письмом… Запоминайте накрепко. Разведать подлинно, тайным делом, по таким статьям. Первая. Правда ли, что поляки готовятся с казаками-черкасами воевать? Статья вторая. Где стало обозом польское войско? Третья статья. Белорусцы к казакам не пристают ли? Четвертая статья. Не хотят ли поляки, черкасов повоевав, приходить на нас воинскими большими людьми? Так, вроде бы всё… Запомнили? И ещё одно наиважнейшее поручение. Разыскать в Киеве купца-гречина Настаса Петрова, взять у него на письме или в расспросе все ведомости и выспросить, отчего он, Настас, не приехал в Путивль и отчего не прислал вести листом? Того, что Настас в Варшаве прознает, вам самим в жизнь не разузнать.
— Вот и шпига самонужнейшего этим глумотворцам выдал. Не по мне сие, государь мой…
– À ты, дьяк, никак перечить мне, воеводе, вздумал?! Что нам с твоих купцов корысти? Где Настас? Почему Андрюшка Бубенист не ушел за ним по сию пору?
Дьяк встал со скамьи.
— Государь воевода, да они, шпыни эти убогие, не токмо по-польски, и по-черкаски не понимают.
— Малый наш родом из Киева, — опять вытолкнул вперед Васку атаман. — Отец у него был в полку Сагайдачного.
— Слышишь, дьяк? Да ведь они и сами собирались в Киев на промысел — верно, ребята?
— Ты, государь воевода, на сажень сквозь землю прозираешь, — сокрушенно вздохнул Бажен. — Не вели казнить, вели миловать!
— Видишь? Вот они и пойдут себе промышлять. Поляки привыкли, что мы купцов и чернецов на проведывание отправляем, а на скоморохов никак не подумают!
— И все ж, мыслю, их одних, ненаученных, отпускать не можно. Токмо деньги пропадут.
— Так пошлю с ними Андрюшку Бубениста. У меня он отказаться не посмеет! Послать стрельца за ним, а второго за спасским протопопом, чтобы этих ребят к присяге привести. Вроде всё… Да, вот что ещё. Выдай им на подъем… три рубля.
Дьяк поднял редкие брови, грузно встал со скамьи, подошел к кованому сундуку, кряхтя, снял с шеи ключ… Воевода принялся повторять задание, потом сам пошел погнать стрельца за протопопом.
Когда Бажен принял деньги, и все повторили за важным протопопом слова присяги, грозящие страшными карами на том и на этом свете за выдачу государевых великих тайных дел, и целовали на том крест с Евангелием, воевода приказал:
— Выехать заутра же, до света. Руку, руку целуйте за великую за милость и доверие! Фрол Никитич, вели сейчас же послать за Андрюшкой.
— Государь воевода, он нам знаем. Сами тебе Андрюшку покличем, — почтительно отозвался Бажен.
— А ты, дьяк, говорил… Да это же орлы!
Когда скоморохи, за полчаса превратившиеся в разведчиков-шпигов, вышли, кланяясь, поскучневший воевода сказал дьяку:
— Чтоб не запамятовать… Ты, Фрол Никитич, запиши, что дал я весёлым пять рублей, да возьми ещё два рубля из казенных денег и отдай подьячему своему, Филатке. Шапка на нем до того паскудная, облезлая вся — смотреть не могу уже… Пускай новую справит.
— За что ему, Фильке, такой подарок?
— А так. Войны с Польшею не избежать. Смекаю, что за Смоленск воевать придется, а ежели бунт на Украине забурлит не на шутку, а казаки с митрополитом киевским снова попросятся под высокую царскую руку, тогда в поход ещё раньше доведётся выступить. В поле сабля чинов не разбирает… «Копите, — сказал Златоуст, — на исход добрыя дела». К часу смерти своей, то есть. Я сегодня, дьяк, добрых дел и прикопил: вот ещё и скоморохов на прощанье не высек.
Глава одиннадцатая. Читателя здесь ждёт знакомство с семьёй Андрюшки Бубениста и отчасти — с содержимым его заветного сундучка
— Ну и влипли, уж лучше под батоги, — сокрушался на ходу Томилка, сказавшейся во время присяги Евсейкой Стуковым.
— Не скули, брат. Эта беда не беда, лишь бы больше не была… Сюда нам, в проулок. Как на грех: встречных нет, спросить не у кого…
— Баженко, слышишь ли?
Теперь уже не только Васка, но и остальные услышали, как кто-то невдалеке играет, завираясь безбожно, на гудке плясовую. Звуки доносились из-за ветхих ворот рядом с низким, в землю вросшим домом, обмазанным глиной и побеленным.
Бажен постучал. В калитке сразу же показалась высокая девка, смерила скоморохов голубыми глазами и закричала:
— Вот и они, слава богу! Живо забирайте свои бесовские орудия, и чтобы я их больше…
— А есть ли, любезнейшая девица, в доме человек мужского полу, отец либо брат твой, с кем поговорить можно было бы? — вопросил, сдвинув свои будто нарисованные брови, Бажен.
— Заходите, заходите, гости дорогие, — раздалось за спиной девки, и она исчезла, словно выдернутая из калитки. На её месте явилась фигура в харе Смехуна, в потешном кафтане Бажена и со смычком в руке. Васка, всмотревшись, узнал Андрюшку Бубениста.
— Вот, молодость вспомнил. Заходите, мою дурку не слушайте. Что, обошлось?
— Как сказать. Тебя, дядя, воевода кличет. Мы же, коли позволишь, во дворе обождём.
— Чудно это вы — из воров да к воеводе в посыльные. Бегу, только переоболокусь… А меринка вашего я у хлева привязал.
В дом Бубенист забыл их пригласить, исторопился. Уселись на телегу. Атаман поглядел на солнце, вынул из мешка сухари и по луковице на брата. Потом крикнул:
— Хозяюшка! Хоть кваском бы угостила!
Вместо угощения из сеней донеслось пискляво:
Сватался за Машеньку из деревни скоморох,
Сказывал-рассказывал про именье про свое:
Есть у меня, Машенька, есть волынка и гудок.
«Думаю-подумаю, я за этого пойду,
Выйду ли на улицу, сяду у ворот —
Кто бы ни прошёл, всякой тётенькой зовёт:
— Здрава буди, тётенька, скомрахова жена!
Экая разумница, какой чести дожила».
— Вот несчастье-то, — громко пожалел певицу Томилка, — сначала батьке, а потом дочке медведь на ухо наступил!
В сенях что-то стукнуло.
Васка пошел искать Голуба. Меринок тоже решил уже, наверное, что там, у приказной избы, они расстались надолго. Он радостно встретил Васку, положил другу на плечо умную голову. Малый скормил ему корочку и зашептал в теплое мохнатое ухо:
— Вот видишь, Голубок, мы таки идём на Украину: может, и найдем кого из родичей… И окажется у нас богатый дядя, одарит меня золотою казной. Я тебя пущу тогда на самый лучший зелёный луг отдыхать, Бажену справлю новый обьяринной кафтан, голубой с золотою нитью, а себе… себе накуплю книг и пряников.
Он закрыл глаза и попробовал представить себе этого доброго, богатого дядю, но лицо дяди получалось слишком похожим то на отцово, то на лицо Бажена, а то и совсем расплывалось… А вот тётю он увидел, как живую: красивая, как хозяйка Райгородки, в такой же парчевой кике на голове, только ещё добреё она была, душевнее…
— Васка, дуй к нам!
Там, у телеги, Бажен и Томилка склонили повинные головы перед расстроенным Бубенистом.
— Из-за вас, чертей, снова в эту кашу попал… Да что я тут, на дворе, ляпаю языком? Идите в избу!
В избе расселись на лавках. За занавескою у печи кто-то возился.