Гарий Немченко - История Кольки Богатырева
— О! — обрадовался он. — Хлопцы наши пришли!..
— Чего ж ты нас не предупредил, па? — сказал Володька с упреком, но отец беззаботно тряхнул кудрями.
— Да ну, хлопцы! Тут и без вас помощников вон сколько!..
Саша Вертков бросил пилить доску, повернулся к мальчишкам:
— Явились — не запылились… Когда вся улица работает, так и они тут. А так небось ни один не заглянул бы…
— Ладно-ладно, Саша, — упрекнул Колька.
Из дома вышли Колькина бабушка и тетя Поля Астахова.
Бабушка несла в руках два стула. Помогла тете Поле сойти с крыльца, поставила стулья рядом.
— Садись, Поля, отдохнем… Что там ни говори, устала я. Да шутка ли — на двадцать душ, считай, приготовить…
Колька подошел к бабушке, тронул за плечо.
Бабушка повернула к нему лицо в морщинках, улыбнулась.
— Устала, внучек…
— Эх ты, ба! — сказал Колька. И повернулся к ребятам: — Ладно, пошли, пацаны…
— Куда это? — вскинулась бабушка. — Кто вам там дома приготовил — весь день тут все толклись… Сейчас тут поедите — и на вас настряпала!.. Знала, что прибежите…
Солнце уже совсем село, когда мальчишки в палисаднике расселись на траве вокруг большой миски с борщом.
Борщ вкусно дымился и обжигал языки.
А перед домом стояли два сдвинутых стола, там тоже постукивали посудой, говорили разноголосо, и свет керосиновой лампы выхватывал из темноты помолодевшие лица матерей и отцов, других взрослых с улицы Щорса.
— Слушайте, пацаны, — сказал вдруг Витька Орех, — может быть, завтра придем к Астаховым и дров наколем, а?..
— На всю зиму дров, да, Вить? — поддержал его Писаренок.
Колька перестал есть и оглядел мальчишек.
— Эх вы, дров наколоть… Это всякий дурачок сможет. Лучше ничего не придумали? Нет?.. Тогда слушайте!..
…Почти неделю после этого армия с утра до вечера пропадала за рекой, на пригорках, покрытых чебрецом.
Дождей не было, и из-под ног поднимался горячий запах душистой травы и сухой земли. Вдалеке над покосами дрожало марево. Там пели жаворонки, и знойный ветер проносил иногда слова их песен — звонкие, как серебряные колокольчики.
Армия выбирала зеленый квадрат, и по его углам становились четыре часовых с шашками наголо. Они стояли строгие, в шапках из увядших лопухов, и из-под ладоней вглядывались в даль.
Перед вечером все шли домой. У каждого на спине топорщилась большая вязанка солодика — коричневатого сладкого корня. Губы у мальчишек были желтые оттого, что все не переставая жевали солодик.
Корни раскладывали у Кольки во дворе, там, где уже успели вырыть картошку. Потом только шли купаться.
Над зубчатой темной рощицей на горе уже вставала полная луна — такая красная, будто она целый день пролежала где-нибудь на солнце в степи — там, за гребнем гор. Там ведь тоже есть степи.
Колька однажды был в тех степях. Теперь он со дня на день собирался повести туда свое войско, но все откладывал поход. Надо было лучше вооружиться — чужих мальчишек там, правда, не было, зато за отарами овец ходили собаки, большие, как телята, и очень злые. И Колька теперь усиленно тренировал Джульбарса.
Мальчишки раздевались, бросали в кучу трусы и майки и медленно шли к реке. Вода была теплая, такая теплая, что из нее не хотелось вылезать.
Через неделю солодика скопилась уже столько, что бабушка Сергеевна грозилась «выкинуть» его со двора. Конечно, чтобы выкинуть его, Сергеевне пришлось бы звать на помощь всех других бабушек с улицы Щорса, а может быть, даже еще и с соседней. Союзной, — столько было солодика.
— Ты хоть скажи, зачем он тебе? — допытывалась у Кольки бабушка.
— Так… — неопределенно отвечал Колька. — Для одного дела…
— Безделье небось, а не дело! — продолжала ворчать бабушка. — Другая давно бы уже его в топку пустила. И как только я, Колька, все твои придумки стерпливаю?..
Но вот наконец Колька решил, что солодика скопилось уже достаточно, и на другой день рано утром по улице Щорса прогромыхали к его двору пустые тачки.
На них погрузили сухие коренья, и армия, похожая теперь на табор, покатила тачки в центр станицы, где была аптека.
По главной улице, там, где только что положили асфальт, ехать, конечно, не стоило. И обоз долго кружил по соседним переулкам.
Аптека открывалась только в восемь, а пока мальчишки поставили тачки рядом и уселись на землю, еще холодную после ночи.
Скоро открылась аптека, а потом главный аптекарь, сухой старик в белой шапочке, отворил скрипучие ворота, и мальчишки вкатили тачки во двор.
Солодик валили на весы, и старик крючковатым пальцем, похожим по цвету на пергаментную бумагу, стукал тихонько по блестящей гирьке и записывал что-то в свой блокнот.
Когда тачки опустели, старик посмотрел из-под очков на ораву ребятишек и молча ушел в дом. Вернулся с тонкой пачкой денег и сурово спросил:
— С кем рассчитываться, молодые люди?
— Со мной, — сказал Колька.
— Надеюсь, вы найдете полезное применение этой сумме? — строго спросил старик.
— Найдем, — сказал Колька.
Они вышли со двора, и тут он облегченно вздохнул.
— Все! Теперь надо подарок выбрать!..
— Такой, Коля, подарок, — поддержал Писаренок, — чтоб вся улица, знаешь…
Он не досказал, что же должна была сделать вся улица, увидев подарок, который мальчишки собирались купить Астаховым, а только повертел руками, но все и так отлично поняли Писаренка.
Тачки бросили рядом с маленьким базарчиком, где торговали только в будни. Мальчишки пошли по магазинам.
Они обошли все магазины, которые были расположены в центре. Все — большие и маленькие. Они спорили у прилавков и по десять раз просили им показать одну и ту же вещь. Они по полчаса отвлекали продавщицу, и несколько раз их чуть было не выгнали из магазина. В большом универмаге толстая тетка с золотыми зубами, которая рассматривала ковры, предложила позвать милицию, чтобы там справились, откуда у мальчишек столько денег.
Но наконец все хлопоты остались позади. С покупками ребята вернулись к тачкам, и табор снова пошел кружить по переулкам.
Впереди неторопливо шел Колька. Обеими руками он бережно прижимал к груди большую хрустальную вазу. Ваза сверкала на солнце, в ней вспыхивали голубые и серебристые радуги, и Колька гордо поглядывал на прохожих. Вторым шел Писарь. В руках у него был громадный пакет. Два килограмма шоколадных конфет, самых дорогих, какие были в магазине, лежали в плотной коричневой бумаге.
Дальше ползли тачки.
Все мальчишки сосали леденцы — их купили на мелочь, оставшуюся от покупок.
Тетя Поля и дядя Иван Астаховы не держали собаки, и армия, оставив тачки на улице, смело подошла к крыльцу. Колька приподнялся на носки и постучал.
Дверь открылась. На пороге, держась руками за притолоку, стоял дядя Иван. Голова его была поднята, в спутанной бороде виднелись хлебные крошки.
— Приятного аппетита, дядя Иван! — негромко сказал Колька.
— А, Богатырев внучек, — улыбнулся дядя Иван. — Проходь в хату. — И он подвинулся к притолоке, освобождая место на пороге.
— Нет, я не пойду. — Колька поднял на грудь серебристую вазу. — Нас тут много. Мы теперь… шефствовать над вами будем… Зовите сюда тетю Полю — разговор есть.
— Шефствовать? — переспросил дядя Иван и потрепал бороду. — Смотри-ка!..
И крикнул, отвернувшись в темные сенцы:
— Поля! А ну иди сюда. Шефы пришли к нам, чуешь?
На пороге он взял тетю Полю за руку, и они медленно сошли с крыльца. Они стали лицом к солнцу и стояли осторожно и тихо.
— Поля, хлопчик Богатырев говорит, шефствовать над нами будут… Слышь, Поля…
Тетя Поля, седенькая, с рябым некрасивым лицом, тоже смотрела куда-то поверх ребячьих голов.
— Он хлопчик неплохой, — сказала тетя Поля. — И дед у него хороший был…
Колька переложил вазу в одну руку и стоял теперь, как чемпион с кубком, и мальчишки тоже подобрались и расправили плечи, перестав жевать леденцы.
— Дядя Иван! — торжественно сказал Колька. — Дедушка рассказывал нам, как вы с ним белых рубали… Вот наша армия… ну, мы, одним словом, берем над вами шефство. Вот мы принесли вам наш подарок…
Колька подошел к дяде Ивану и сунул ему в руку вазу. Дядя Иван обхватил ее цепкими пальцами, прошелся ладонью по тонкой ножке. Лицо его улыбалось, но улыбка была почему-то виноватой.
— Что же это, сынки? — спросил он. — Ваза?
— Хрустальная… — гордо сказал Колька.
Дядя Иван потрогал края вазы, потом снова ножку и сказал тихо-тихо:
— Красивая, должно быть, хлопчики, ваза…
Пацаны закричали разом:
— Красивая!
Дядя Иван улыбнулся. Голова его была поднята вверх. Казалось, он смотрит на солнце, и потому глаза его слезятся.
