Гавриил Левинзон - Мы вернёмся на Землю
— Отстань! — сказал я.
— Какой ты грубый!
Она отошла от меня сердитая, но на следующей перемене я заметил, что Тучка о чём-то шепчется с Родионовым и оба посматривают в мою сторону. После этого Родионов подошёл ко мне и предложил половину своего завтрака. Но я отказался. Генка Зайцев сразу же крикнул: «Давай мне!» — и Родионов отдал хлеб с колбасой ему.
— Лёня, — сказал Родионов, — давай вместе уроки делать?
— Родионов, — сказал я, — ведь тебя подучила Хмурая Тучка.
Родионов хотел сказать, что вовсе нет, но сразу же передумал. Он не умеет врать.
— Ну и что? — сказал он. — Если б ты мне не нравился, я бы тебе не предлагал.
— Спасибо, Родионов, — сказал я. — Спасибо тебе! Но это невозможно. — И я отошёл.
Последним уроком у нас была физкультура. Мы занимались во дворе. Родионов от физкультуры освобождён, но он домой не пошёл, а маршировал в сторонке, как и мы. Физрук Анатолий Трофимович на него поглядывал, но ничего не говорил. Когда мы начали делать вольные упражнения, Родионов тоже попробовал, но правая нога его не слушается, и ничего не выходило. Он отошёл, сел прямо на землю, облокотился на стену школы и надвинул фуражку на глаза. Может, он дремал, а может, о чём-то думал. Откуда мне знать? Наверно, он остался из-за меня.
Когда прозвенел звонок, он встал и пошёл ко мне, но я сделал вид, что не замечаю, и побежал в школу переодеваться. Переодевшись, я посмотрел в окно и увидел, что Родионов всё ещё во дворе. Мне было неловко перед Родионовым. Я решил убежать от него.
Я уже подбегал к калитке, когда услышал, что Родионов меня окликает. Я не обернулся. Только на улице я взглянул через плечо и увидел Родионова — он бежал к калитке. Никогда не забуду, как он бежал, хромой, очень старался и поправлял на ходу фуражку. Что же это получилось? Я побежал изо всех сил, чтобы свернуть за угол раньше, чем Родионов выбежит на улицу.
Дома я старался не вспоминать о Родионове. Я сел было за уроки, но заниматься не хотелось, и я решил пойти погулять.
Я прошёлся по нашей улице, потом свернул в другую, потом ещё. И неожиданно я увидел Родионова. Он так же, как и на школьном дворе, сидел, прислонившись спиной к стене дома и надвинув фуражку на глаза. Прохожие на него посматривали, и некоторые пожимали плечами. Рядом с Родионовым лежал портфель. Так, значит, он ещё не был дома.
— Родионов, — крикнул я, — что ты здесь делаешь?!
Он сдвинул фуражку на затылок и улыбнулся.
— Отдыхаю, — сказал он.
— Как — отдыхаешь? — спросил я. — Почему ты здесь? Ведь твой дом на Чапаева.
— А я каждый день хожу домой другой дорогой, — сказал Родионов.
— А зачем? — спросил я.
— А для интересу, — ответил Родионов.
Я хотел сказать Родионову, что он чудак, но передумал.
— Ты от меня сегодня сбежал? — спросил Родионов.
— Сбежал, — сказал я.
Но Родионов не рассердился.
— Идём ко мне? — сказал он. — Будем вместе делать уроки. Мама очень обрадуется.
— Я схожу за тетрадями, — сказал я.
— Не надо, у меня есть тетради.
Мне ещё не приходилось бывать в таких славных домах! Дом Родионовых был как живой, и если что-нибудь говорили в доме или двигались, он как будто видел и отзывался: то скрипнет, то пропоёт дверью. Мне даже показалось, что в этом доме живёт домовой, потому что откуда-то доносились вздохи. Толик правду говорил: его мама мне обрадовалась. И отец тоже обрадовался. И дом тоже: он весело чем-то звякнул в сенях. Вот это дом!
Меня пригласили пообедать вместе со всеми. Я сначала стеснялся, но за столом говорили о смешном, и я начал смеяться вовсю.
Потом мы с Толиком пошли заниматься в другую комнату, и я понял, кто это вздыхал: я увидел в кресле Толину бабушку, она как раз вздохнула, когда мы вошли. Она не шевелилась, и я думал, что она нас не заметила. Но Толик подвёл меня к ней и сказал:
— Бабушка, это мой друг Лёня Водовоз, познакомься.
Бабушка мне протянула руку, но лицо у неё осталось неподвижным.
— Бабушка не встаёт, — сказал Толик. — Уже два года. И обедает она в другое время.
Бабушка наклонила голову, послушала, что Толик сказал, и кивнула.
— Я, — сказала она, — обедаю в семь часов. Так мне хочется. — И лицо у неё опять стало таким, как будто в комнате никого нет.
Мы сели за уроки. И смотрю: Родионов ставит на стол четыре флакона.
— Это чернила, — сказал он. — В этой бутылочке из марганцовки, в этой красные, в этой синие, а в этой фиолетовые.
— Родионов, — спросил я, — зачем тебе столько чернил?
— Для интересу, — сказал Родионов. — Я на черновике разными чернилами пишу.
Мы начали решать примеры по арифметике, и я для интереса тоже стал писать то красными чернилами, то фиолетовыми, то синими… Я посмотрел в черновик Родионова и увидел, что равняется он пишет или так , или вот так , но я не стал спрашивать, зачем он так пишет, потому что уже понимал, что это тоже для интереса. В общем, мы и не заметили, как сделали арифметику и русский.
После этого мы начали учить историю и географию, и тоже выходило интересно, потому что Толик учил сам и бабушке рассказывал. Бабушка кивала головой и часто удивлялась.
Когда мы кончили заниматься, то мне даже жаль было, что больше ничего не задано. Мне не хотелось уходить от Родионова.
Толик пошёл меня проводить.
Мне в тот вечер совестно стало, что я ни с кем так долго не разговариваю в школе и дома. Я даже перед прохожими чувствовал себя виноватым и помог какой-то старушке донести до дому кошёлку, хоть она меня и не просила.
Но такое настроение у меня было не долго: дома я застал коммерческого директора. Он ухмыльнулся и сказал: «Добрый вечер». Я снова был зол на всех. Вот и хорошо! А то чуть было опять не стал обыкновенным человеком. Что за интерес быть как все, раз можно быть необыкновенным? С Родионовым я, конечно, буду дружить, а всех остальных знать не хочу.
Новые туфли учителя танцев. Космический парусник «Бабочка»
Родионов приносит мне счастье: я получил две пятёрки, две четвёрки и нашёл двадцать копеек на орле. Мне уже не всё равно, как дальше пойдёт моя жизнь.
И в тот день, когда я нашёл двадцать копеек, мне по дороге из школы встретилась «скорая помощь», я быстро сделал пальцы крестом и зашептал: «Моё горе на заборе, я бросаю горе в море…» — в общем, всё сказал, как положено. Я смотрел вслед «скорой помощи», и мне было весело. Не так уж всё плохо на земле, как мне казалось. Вот только дождь надоел. Он лил как по расписанию: каждые полчаса. Потом на полчаса краны закрывались.
В три часа пришёл учитель танцев. Он был без плаща и вымок, и когда он снял пиджак, то заметно было, что и рубашка на плечах у него мокрая. Он всё время прислушивался к голосам в другой комнате. Я старался в тот день, и он сказал, что дело идёт на лад и скоро я смогу обходиться без него.
Я заметил, что на ногах у учителя танцев новые туфли, чёрные, с длинными носками. Хорошие туфли. Я люблю рассматривать обновки.
— Сегодня купили, да? — спросил я.
— Сегодня, — ответил он. — Тебе нравятся?
— Угу, — сказал я. — Сколько стоят?
— Двадцать пять.
— Ого! — сказал я.
Учитель танцев был такой довольный… Вот уж не думал, что он может так обрадоваться новым туфлям!
— Вы видели меня на вечере поэзии? — спросил я.
Он видел. Он спросил, почему я убежал. Я рассказал. Он кивал.
— Да, да, — говорил он, — все мы виноваты перед нашими мамами.
Я спросил про девушку, которая ремонтирует пути, — помирился ли он с ней?
— Мы не знакомы, — сказал он. — Просто зимой, когда я возвращался из университета, я видел, как она работает, и чувствовал себя виноватым перед ней.
— Это как перед негром из Анголы? — спросил я.
— Ну да.
Мы с ним разговаривали, и я не слышал, как к нам пришёл коммерческий директор. Он вошёл в мою комнату разодетый — в чёрном костюме и белой рубашке. За ним вошла Мила, тоже нарядная.
— Ну, — сказала она, — давай мириться. — Она протянула мне руку. — И с Валей помирись.
Коммерческий директор улыбался. Он думал, что я ему тоже подам руку, но я взял ручку и начал царапать в тетради.
— Какое удивительное упрямство! — сказала Мила.
Коммерческий директор покачал головой.
Чего это они так разоделись? Я не слушал, что мне объясняет учитель танцев. А Милин голос уже доносился из передней; потом хлопнула дверь. И вижу: учитель танцев подошёл к окну и смотрит на улицу. Я стал рядом с ним. Мы видели, как Мила и коммерческий директор прошли по улице под руку, под одним зонтиком, они смеялись, прыгали через лужицы.
Учитель танцев дал мне задание и ушёл.
Я вышел в другую комнату. Я спросил у мамы:
— Куда это они пошли?
— Не твоё дело! — ответила мама. — Ты почему не подал Валентину руку?
