Юрий Третьяков - Жук и геометрия. Рассказы
— Говори: «Есть!»
— Есть! — сказал Дим. — А вы где будете?
— А мы пойдем на разведку.
Приятели юркнули в кусты.
Дим, гордый сознанием возложенной на него ответственности, положив «оружие» на плечо, принялся похаживать взад-вперед.
А Горька с Вовкой изо всех сил поспешили к реке по мягкой, как ковер, мураве, по желтым лютикам, по белым и розовым кашкам, перепрыгивали через канавы и дышали полной грудью: прямо гора с плеч свалилась!
Луг звенел кузнечиками. По нескольку десятков их, только шагнешь, взлетало из травы, ударяясь об ноги, как взрыв.
Солнце приятно жгло спины и плечи.
Далеко в лесу, за рекой, куковала кукушка. Покукует, помолчит и опять: «Ку-ку, ку-ку!» Сидит, наверное, где-нибудь на ветке, среди листьев, серая такая, и кукует…
Луг пахнул пригретыми цветами и сеном, и ребята, весело шагая, радовались, что так ловко отделались от Дима и что теперь не придется им нянчиться со всякими там маленькими, которые вечно привяжутся и тащи их с собой!
— Вот здорово я придумал! — ликовал Горька. — Пусть себе охраняет! Постоит-постоит и домой пойдет — жаловаться. Я маленьких знаю.
— Это верно, — соглашался Вовка. — Только вот, Горька, я боюсь, как ты…
Но тут Вовка сразу забыл, что хотел сказать, потому что увидел здоровенную стрекозу. Трепеща на солнце слюдяными крылышками, она примеривалась сесть на торчащую камышинку. Наконец, выбрав местечко, приземлилась, устроившись на самом кончике, вся на весу — крылья в стороны, хвост вытянут — настоящий самолет.
Вовка подкараулил и двумя пальцами ловко ухватил стрекозу за хвост. Стрекоза рванулась вверх, заработала крыльями, потом, очевидно поняв бесполезность своих усилий, повисла и, изогнувшись, цапнула Вовку за палец — не больно. Челюсти у нее были как маленькие щипчики.
Горька поймал муху и дал стрекозе. Она взяла ее сразу всеми лапками и понемногу сжевала всю, с ногами и крыльями.
— Вот так обжора! — восхитился Вовка. — Это ей на один глоток! Сколько же она за день мух слопает? Она, наверное, полезная. Давай отпустим?
— Давай!
Вовка разжал пальцы, и стрекоза затрещала, взвилась дугой ввысь и исчезла в голубом воздухе, как растаяла.
Затем Вовка с Горькой увидели головы мальчишек, чьи крики они слышали в окно. Мальчишки плавали посредине реки и что-то все ныряли.
Рыжий Славка, весь посиневший от холода, с кожей, как у ощипанного гуся, скакал по берегу на одной ноге, нагнув голову и прижав ладонью ухо, — воду вытряхивал.
— Б-бодягу достаем! — крикнул он, стуча зубами. На травке сохло несколько маленьких кучек бодяги — серых, ноздреватых, как пемза, кусков, вырастающих на разных палочках и щепочках под водой.
— А зачем? — спросил Горька, сокрушаясь. — Эх, прозевали!
— 3-зачем? П-пригодится з-зачем-нибудь! Н-напри-мер, как в-высушим д-да как н-натремся — з-завоешь!
Вовка на ходу сбросил рубашку, штаны и ринулся в реку. На середине нырнул, только пятки мелькнули. Открыл под водой глаза: сквозь зеленоватую, колеблющуюся пелену увидел на дне, наполовину в песке, чернеющее огромное дерево. Только Вовка хотел посмотреть, где бодяга, у него не хватило воздуха, и, выгнув спину, он повел ногами, как щуренок хвостом, и плавно пошел на поверхность. Успел увидеть только чьи-то ноги, зеленые в воде — это Горька опускался на дно. Но было уже поздно: мальчишки подобрали с дерева лучшие куски.
Рыжий Славка успел больше всех: он вытащил великолепный круглый ком, чуть ли не с Вовкину голову, большой — так прямо комом и росла бодяга.
— К-как в-высушу да к-как отнесу в школу, Андрею Кондратьичу, — в б-биологическом к-кабинете б-будет. Эт-то редкий экземпляр! — хвалился Славка.
— Так уж и редкий… И ничуть не редкий… Сколько угодно таких. Еще и больше бывают… — сказал Горька.
Но, когда все мальчишки увидели, какое у Горьки с Вовкой ружье, то сразу перестали интересоваться бодягой, а, бросив ее валяться на берегу, кинулись, толкаясь, смотреть:
— Ух, ты! Ваше, да?
— Сами сделали, а? Можно стрельнуть, а?
— Вот это ружье!
— Дай глянуть, Горьк!
— Мне, мне, Вовк!
— Забыл, как я тебе тогда свою рогатку на целые два дня давал? Мне дай!
— Он уже брал! Ему два раза!
— Мне, мне! Куда лезешь? Вот сейчас как стукну — будешь лезть! Я, я, Вовк, еще не видел!
Ружье вырывали друг у друга. Каждый осматривал его и с одной и с другой стороны, ощупывал, потом делал пробу: сперва просто так, без заряда, потом отыскивал подходящий камешек и стрелял.
Горька с Вовкой упивались гордостью. Побаивались, правда, что сломают, но виду не показывали.
Больше всех ружье понравилось рыжему Славке. Он и в дуло заглянет, и резинку — туга ли? — попробует, и ложе погладит, и просто полюбуется, отставив руку, а уж стрелял так много и так упорно не хотел отдавать ружье другим, кому еще ни разу не досталось пострелять, что те возмутились и отняли силой.
А Славка подсел к хозяевам и стал просить:
— Давай меняться, а?
Хозяева даже и не ответили, только слегка головой покачали: нет.
— Я за него дам мотоциклетные очки с черными стеклами!
Горька с Вовкой переглянулись и прыснули: вот так сказал — очки за ружье!
— Ну, противогаз без коробки!
— Нет, нет.
— Ну, очки и противогаз?
— Ищи дурака!
По правде-то, мотоциклетные очки и противогаз без коробки очень нужны были Горьке и Вовке. Но все-таки отдавать такое замечательное ружье за какие-то там очки, которые можно и разбить и потерять, было, по меньшей мере, неразумно.
— Ладно! — Славка решился на последнюю жертву, махнув рукой.
— И всю бодягу!
Очки, противогаз без коробки и вся бодяга!
Над этим стоило подумать.
Вовка представил себе, как они высушат ком бодяги и принесут его в биологический кабинет и Андрей Кондратьич удивится и примется разглядывать диковину и через очки и поверх очков, потом скажет: «Молодцы!» и много-много лет будет показывать ее ученикам!
Вовка вздохнул и поглядел на Горьку.
Но Горька был непреклонен:
— Нет!
Вовка подумал, что можно, пожалуй, и самим выловить, если хорошо поискать, даже и не такой ком, а побольше, и тоже сказал:
— Нет. И ни-ни-ни за какие там очки… Мальчишки не заметили, как скрылось за облаками солнце.
Вдруг кто-то крикнул:
— Дождик!
Горизонт с одной стороны был закрыт сплошной дождевой завесой от неба до земли, она приближалась, захватывая далекую полосу леса, город, и шум ее все нарастал.
— Скорее! Белье прятать!
Похватав разбросанную одежду и свертывая ее на ходу в тугие свертки, мальчишки помчались на песок. Сложили все в кучу и быстро насыпали сверху огромный песчаный холм. Лей теперь дождь, как хочет, вода скатится по склонам холма, а внутрь не пройдет.
Сами попрыгали в воду.
Тут и дождь хлынул, да такой, что все кругом скрылось с глаз, а из-за шума дождевых струй ничего не было слышно. Вода в реке словно кипела, по ней плыли пузыри. Дождь был теплый, и вода в реке — теплая.
Мальчишки плавали и кувыркались в реке.
Ударил раскатистый гром.
Горька и Вовка, а за ними все мальчишки выскочили из воды и принялись, обдаваемые дождевым душем, бегать, плясать и подпрыгивать, разбрызгивая грязь.
Кончился дождь так же внезапно, как начался. Над рекой опять засияло солнце, и голубое небо стало чище, словно и его помыл дождик. И деревья, и трава, обмытые, свежие, еще больше зазеленели, а ветер стряхивал с деревьев новый дождь сверкающих на солнце капель. Везде стояли теплые лужи.
Разрыли холм. Внутри песок был сухой, одежда промокла только кое-где — пустяки самые.
Мальчишки оделись и разбежались по домам.
Горька и Вовка возвращались в прекрасном настроении.
В ольховнике все листья были усеяны каплями. Тронешь ветку, и на тебя — холодный душ.
Горька и Вовка нарочно нагибали ветки и, хохоча, трясли их друг на друга.
Вдруг Горька дернул Вовку за рукав:
— Ой! Посмотри!
Возле руин автомобиля стоял Дим! Вид у него был жалкий: он, наверное, прятался от дождя под автомобилем, и поэтому майка и штанишки запачкались и местами вымокли.
Палку он не бросил и держал ее не как обыкновенную палку — за конец, а как держат ружье — за середину. Он прижимался спиной к ржавой раме и, не отрываясь, смотрел в чащу кустов, где шевелилось и мелькало что-то красное.
Как ни растерялись друзья, Горька понял, что делать: твердым шагом подошел к Диму и, когда тот обернулся, спросил, сурово сдвинув брови:
— Часовой Дим, все в порядке?
— Все… в порядке… — запинаясь, проговорил Дим, поднося ладонь к виску. Потом уронил палку, согнулся и тихо заплакал.
— Ну, чего ты? — бросились к нему смущенные Горька и Вовка. — Разве часовые плачут? Часовые никогда не плачут! Часовые…
