Евгения Смирнова - Школа в лесу
Ребята уже давно тайком друг от друга готовились к этому долгожданному дню.
Девочки шушукались по углам и беспрестанно сновали из класса в мастерскую, из мастерской наверх, в спальню, и оттуда обратно в класс. Все утопали в пышных ворохах марли, лент, цветной бумаги, мазались клейстером, блестели насыпью.
— Да что же это такое! — ворчали нянечки, подметая по нескольку раз на день. — И когда ж этому конец будет?
Нагоняя упущенное, особенно торопился третий «А», стараясь не ударить лицом в грязь и не отстать от товарищей.
Одна только Зоя ничего не делала и бесцельно слонялась по коридорам.
— Зоечка, а что же ты не делаешь себе костюма? — мимоходом спросила ее Марья Павловна.
— Вот еще! Очень мне нужно! — буркнула Зоя и пошла в свой любимый угол под лестницу.
Но там уже кто-то был. В полутьме Зоя разглядела маленькую сгорбленную фигурку. Уткнув голову в колени, девочка жалобно плакала. Зоя села рядом.
— Ты чего? — спросила она.
Судорожно всхлипывая, девочка подняла опухшее от слез личико:
— Нюра… ска-а-зала, что я… на-а-говорила на нее, и… по-о-рвала… мой костюм… и все девочки тоже сказали, а я да-аже не на-а-говаривала.
Ее маленькое красное личико сморщилось, и она опять заплакала. Зоя посмотрела на ее тонкие слабые руки, и ей стало жаль маленькую «первоклашку». Она откинула со лба ее светлые спутанные волосы и сказала:
— А ты не ходи к ним. Пойдем в наш класс, я тебе сделаю костюм.
Девочка вытерла слезы кулачком.
— Только ты все время со мной будь! Ладно? — попросила она.
— Ладно, — согласилась Зоя.
В классе она выбрала из оставшихся костюмов два клоунских. Склеила высокие колпаки и сказала маленькой Ляле:
— Я сделаю черные маски, и нас никто не узнает. Только, смотри, никому не говори.
Ляля радостно захлопала в ладоши.
В шесть часов, когда уже совсем стемнело, на крыше ослепительно блеснул прожектор. Разноцветными искрами вспыхнул нарядный каток, весь украшенный цветными фонариками и красными флажками. Ребята надевали свитера, рейтузы, вязаные шапочки, а поверх натянули маскарадные костюмы.
— Оркестр, оркестр! — крикнул кто-то.
— Привинчивайте коньки, — сказала физкультурница.
Духовой оркестр грянул марш. Турки, черкесы с нарисованными черными усиками, грузинки, цыганки, балерины, бабочки — всё смешалось в одну пеструю нарядную толпу. Навозный жук держал под руку придворную даму в парике и кринолине. Стрекоза обнимала белую кошечку в маске.
Всё скользило, сверкало, кружилось в невиданном пестром танце.
Когда карнавал закончился, ребята, размахивая веерами, палочками, увитыми лентами, мячиками на резинках, кинулись в зал, но дверь оказалась запертой. Вышла тетя Соня, тщательно заслоняя своей массивной фигурой щелку.
— Постройтесь парами, — сказала она с хитрым лицом, и от сдерживаемого смеха у нее на носу дрожала бородавка.
Ребята знали, что в зале елка, и все-таки затаили дыхание.
— Пойдете один за другим.
Снова заиграл оркестр, распахнулась дверь, и… ребята ахнули.
Увешанная игрушками, в золоте, серебре, в разноцветных лампочках, запорошенная сверкающим снегом, громадная красавица-ель упиралась звездой в самый потолок.
Физкультурница задумала провести ребят торжественным маршем, но они кинулись к елке дикой и жадной толпой и заплясали каждый по-своему, «лесношкольский танец радости».
Оркестр оборвал марш и заиграл плясовую. Радостный детский поток подхватил тетю Соню, Марью Павловну, тетю Олечку, Ольгу Юрьевну, всех взрослых, и вокруг елки понесся буйный хоровод.
Потом под вальс нескладно и неумело закружились на паркете странные пары: волк с балериной, заяц с черкесом, муравей со снежинкой. Тут же кружились два клоуна, большой и маленький, в черных масках, закрывавших все лицо. В прорезах сверкали веселые глазенки.
— Кто это? — недоумевали ребята, пытаясь заглянуть под маски, и это очень забавляло клоунов.
Тетя Соня подняла руку, шум затих, музыка замолкла, и все услышали громкий стук в дверь, которая вела на террасу. Ребята насторожились.
— Кто там? — спросила тетя Соня.
— Это я, — ответил старческий голос.
— Кто ты?
— Да я, дед Мороз.
И на пороге появился живой дед Мороз, с красным носом и длинной, до колен, седой бородой, в тулупе, засыпанном снегом, в нахлобученной шапке. Малыши испуганно взглянули на педагогов и прижались поближе друг к дружке. Они и верили и не верили в деда Мороза.
— Входи, входи, дедушка, мы тебя ждали, — сказала тетя Соня.
В напряженной тишине он ввез в зал большие сани с ящиком, наполненным цветными мешочками. Ребята бросились к деду, закидали вопросами.
— Где ты живешь, дедушка? — спросил Занька, теребя его за тулуп.
— В лесу под елкой, — прохрипел дед Мороз, насаживая непрочный нос.
— А не в сторожке ли у ворот? — хитро прищурился Занька, подозревая, что это переодетый сторож Кузьма.
— Что ты, что ты, мальчик! — уверял Мороз. — Я живу в дремучем лесу.
Он плясал вместе с ребятами вокруг елки, пел грубым басом «В лесу родилась елочка», и с его тулупа сыпался настоящий снег.
Теперь и малыши обступили дедушку. Он роздал всем, даже взрослым, цветные мешочки с гостинцами и увез пустые сани.
— Прощай, дедушка!
— Приезжай еще!
— Ужинать, ужинать!
В столовой ребят ждал сюрприз. На столах около каждого прибора стоял бокал, наполненный морсом.
Было только десять часов, но стрелки перевели на двенадцать. Все притихли! Часы гулко пробили двенадцать раз. Тетя Соня подняла бокал с морсом и растроганно сказала:
— Ну, дети, поздравляю вас с новым, 1939 годом, желаю вам в этом году не болеть, хорошо учиться, радовать родителей и педагогов своими успехами.
— Ура-а, урра! — закричали ребята и подняли бокалы.
Тетя Соня обходила столы и со всеми чокалась, а ребята пили вкусный морс. Все время играла музыка, и можно было кричать «ура».
— За здоровье тети Сони — ура!
— За здоровье Марь-Палны — ура! — надрывались ребята.
— За тетю Олечку — урра!
— За здоровье Ольги Юрьевны — ура! — великодушно кричали они, забывая в этот миг даже свою нелюбовь к тете Тише.
Тост за Тонечку вызвал бурные, долго не смолкающие крики.
Зоя легла усталая и довольная. Потушили свет. На дворе разбушевалась метель. «Хорошо в мягкой постельке под теплым одеялом, — сонно думала Зоя, — и Мику тепло в живом уголке… А вот папа… где он? В каких-то лесах. Там холодно… тигры. Может, он умер… потому и не пишет».
Зоя тихонечко заплакала, потом все громче и громче.
— Ой, девочки, кто это? — подняла голову Сорока. — Это ты, Эмма?
— Нет, это Мартышка или Зоя.
— Мартышка, Ида! Это ты плачешь?
— А-а, чего? — проснулась Мартышка.
Сорока соскочила на пол и зашлепала босыми ногами.
— Ой, это Зоя! Ты чего, Зоя?
Зоя спряталась с головой под одеяло и громко рыдала. Вся спальня проснулась, зажгли зеленый свет.
— Эмма, беги за кем-нибудь.
Пришла усталая, недовольная тетя Тиша.
— Ну, что тут у вас? И в двенадцать часов домой не уйдешь!
— Голубева плачет.
Тетя Тиша потянула одеяло, но Зоя закуталась еще плотней.
Тетя Тиша стала разговаривать через одеяло.
— Кто тебя обидел, Голубева? Заболела? А? Ну, я ничего не слышу, говори громче. Как тебе не стыдно? Ведь ты большая. Смотри, всех перебудила. Ну, успокойся, перестань. Что?
— Па-апы нет, — глухо всхлипнула Зоя.
Тетя Тиша неумело погладила ее и сказала:
— Найдется папа. А не пишет, может быть, потому, что болен.
— Ш-ш! — грозно зашипела вбежавшая тетя Соня и заморгала тете Тише.
— Что это лежит? — как будто не зная, спросила тетя Соня, ощупывая Зою. — Где ж тут голова? Мне надо ухо найти, что-то сказать. Должно быть, вот это голова!
Она сгребла Зою с одеялом и перевернула вниз головой.
— Да это ноги! — изумилась тетя Соня. — А я хотела им секрет сказать.
Девочки засмеялись. Зоя фыркнула сквозь слезы.
— Так! Теперь раз, два, три!
Тетя Соня перевернула Зою вверх головой и сдернула одеяло:
— Это чья же заплаканная обезьянка? Ты о чем?
Зоя заморгала и скривила рот:
— Па-па не пи-и-шет.
— Ну-ка, смотри на меня. Твой папа иголка?
— Не-ет, — всхлипнула Зоя.
— Так как же он потеряется? Он сильный?
— Да-а-а.
— Храбрый?
— Да-а.
— А ты боишься! Пойдем-ка мы еще раз папино письмо почитаем.
Она легко взяла Зою в одеяле на руки.
— Поехали!
Сконфуженная тетя Тиша погасила свет и вышла за ними.
— Хитрая тетя Соня, как она Зою успокоила! — сказала Сорока.
