Евгения Смирнова - Школа в лесу
И в этот-то радостный день Печенька вдруг заявил, что у него болит горло. Все посмотрели на изобретателя с испугом и, как один, заревели. Пропали каникулы, и театр марионеток, и карнавал на льду. Печенька плакал больше всех, потому что чувствовал себя виноватым.
— Да может быть, и не скарлатина, — утешала ребят сама расстроенная Марья Павловна.
— Да-а… А почему у него, как у Вали, горло болит? — говорили сквозь слезы ребята.
— Может быть, простуда, — утешала и Клавдия Петровна.
Но на это была слабая надежда: Печенька горел, как в огне.
Его увели, и потянулись тревожные дни.
До 1 января оставалось шесть дней.
— Тетя Соня, когда узнаете, скарлатина или нет? — приставали ребята.
— Самое большее дней через пять.
— Ах, — вздыхали ребята, — как долго!
Особенно долго тянулся вечер. После чая шли в класс готовить уроки. Раньше выполняли домашнее задание тихо и прилежно. Марья Павловна отдыхала в этот час, проверяя тут же утренние тетради. Так было раньше. Теперь же в это время Ольга Юрьевна перебегала от одного к другому, но не успевала она раскрыть рот, как ее уже звали сразу три голоса. Не кончив объяснения, она бежала на зов и умоляла замолчать.
— Да мы ничего не понимаем, — ворчали ребята.
Девочки спорили визгливыми голосами, капризно стонали.
— Не понимаю я задачи, и всё!
— Ну, а теперь-то какой вопрос?
— Ольга Юрьевна, не велите Лерману вслух учить.
— Молчи, сумафеччая! — кричал Лерман, свирепо вращая глазами, и учил еще громче.
— Тише, тише, тише! — растерянно просила Ольга Юрьевна.
Она объясняла задачу, щурила близорукие глаза и с беспокойством смотрела в тот угол, где сидели Занька и Чешуйка. Шалуны переглядывались, таинственно хихикали, перемигивались. Им совсем не хотелось заниматься. Девочки ерзали на партах, поглядывая в их сторону. До задачи ли тут!
А когда Тройка свирепо посмотрел на Мартышку и надул щеки, она с диким криком сорвалась с места.
— Ай, ой! Троицын водой брызгается!
— Ну где вода? Какая вода? — рассердилась Ольга Юрьевна. — Открой, Троицын, рот. Ну, где у тебя вода?
Она побагровела от досады. Опять что-нибудь Занин придумал.
— Занин, — сердито сказала она, — пересядь на переднюю парту.
— Не буду я рядом с девчонкой сидеть!
— Стыдись! Девочка такой же товарищ, как мальчик. Во всех отрядах девочки дружат с мальчиками, только в вашем все иначе.
Ребята фыркнули:
— Какие товарищи!
— Девчонки писклявые!
— Форсуньи!
Девочки обиженно надулись.
— Не пересяду я, — упрямо сказал Занька.
— Тогда уйди из класса! — теряя терпенье, прикрикнула Ольга Юрьевна.
Тому только этого и надо было. Он бросил в шкаф книжки, щелкнул от удовольствия языком и вылетел в коридор, хлопнув дверью. Толстый Лерман вдруг заикал с каким-то рычаньем.
— Перестань сейчас же! — строго сказала Ольга Юрьевна.
— Я не сам, раз мне икается! — И он заикал еще громче. — Можно мне выйти воды попить?
Ольга Юрьевна сердито посмотрела на него и безнадежно махнула рукой.
Он сложил свои пухлые губы бантиком, помахал классу ручкой и хлопнул дверью.
Тогда разом загалдели все:
— Вот еще тоже! Занька не занимается, Лермашка гуляет, а мы-то что? Рыжие, что ли?
Первым спрятал книги длинный Тройка. Поглядев нерешительно по сторонам, начали складываться и остальные. Взволнованная Ольга Юрьевна вышла из класса.
Мартышка взлохматила волосы и вдруг крикнула неожиданно и звонко:
— Слушайте, слушайте! У нас тетя Тиша есть!
— Кто? Кто?
— Какая тетя Тиша?
— Да наша Ольга Юрьевна все время говорит: «Тише, ребята, тише». — И она очень удачно передразнила учительницу. — Я нарочно сегодня сосчитала. Она тридцать раз сказала «тише». Настоящая тетя Тиша!
— И правда тетя Тиша.
— Тетя Тиша! — закричали и запели ребята.
Тетя Тиша все не шла.
Подколзин скатал бумажный шарик и из рогатки стрельнул в Тройку.
Тот вытащил свою рогатку и начал отстреливаться. За Тройку заступились еще ребята. У Подколзина тоже набрался свой отряд. Девочки сбились в кучу за доской. Одна Зоя сидела за партой и с интересом наблюдала перестрелку.
— Война, война! — надрывался Подколзин.
В дверь влетел Занька.
— Какая же это война? — закричал он весело. — Надо баррикады сделать. Опрокидывай парты!
Он перевернул первую парту.
— Ты за кого, Занька: за Подколзу или за Тройку?
— Иди к нам, Занька!
— Я за Подколзу.
— Бой начинается!
Ребята спрятались за баррикады.
— Не попал, эх ты, ворона!
— Убит, убит! — с восторгом захихикал Подколзин. — Падай, падай, Тройка, все равно убит!
— Ох, как я тебе сейчас засажу, сеньор Заяц! — крикнул краснощекий Прокопец Заньке.
Ребята не заметили, как Ольга Юрьевна заглянула в дверь и сейчас же, окончательно потрясенная, быстро скрылась.
Изобретатель и на этот раз сделал открытие.
— Эх, вы! — сказал он. — Разве так пули комкают? Надо их длинные свертывать.
И он, разорвав тетрадь, быстро приготовил твердые бумажные пули, которые падали с легким стуком на пол.
Пули рвали со всех сторон:
— Мне, мне, Печенька!
Он не успевал свертывать.
В дверь ввалился неповоротливый Лерман, наткнулся на баррикады и пропел:
— Робюшки! Тетя Соня идет — всем попадет.
— Хва, хва, ребята! — остановился Занька. — Да хва же тебе, Тройка! Скорей, Подколза, бери веник, заметай за шкаф. Ставьте парты, как были! Где они? Близко?
— Да только из дежурки вышли. Я слышал, Ольга Юрьевна уж нажаловалась: «Такой, — говорит, — испорченный класс…»
В одну минуту парты расставили. Ребята, красные, тяжело дыша, уселись за парты и, фыркая, склонились над книгами и тетрадями.
— Сейчас вы увидите, что это за дети, — услыхали они взволнованный голос тети Тиши. — Справиться с ними нет никакой возможности.
Она торжествующе распахнула дверь, выпрямилась… и остолбенела. Ярко светили лампочки под зелеными абажурами. Двадцать головок, черных, светлых, рыжих, стриженых и с косичками, склонились над книгами. Ребята с трудом удерживали смех.
Тетя Соня заглянула в класс, посмотрела в недоумении на красное остроносое лицо тети Тиши, а потом тихонько затворила дверь и ушла.
Третий «А» занимался по-настоящему.
Глава пятнадцатая
Зоя лежала на веранде, закутанная одеялом, в меховом мешке, и дышала морозным воздухом. Спать не хотелось. Ребята кругом шумели, возились, валили друг друга на пол, барахтались.
Кто-то капризно крикнул:
— Надоел этот противный сон! Все спи да спи…
— Кто только выдумал это от дыханье?
Эмма жалобно хныкала:
— Да куда мое одеяло-то девалось?
— Нянечка, я застрял, не могу мешок натянуть! — пищал маленький Подколзин.
Около ребят суетились нянечка, тетя Тиша и сестра. Каждого надо было укутать шерстяным одеялом. Отовсюду звали на помощь.
— Ой, я дышать не могу!
— Укутайте, пожалуйста, мне ноги!
— Ка-ак меня запеленали, рук не вытащишь!
— У меня нос чешется вот тут. Нет, вот тут почешите!
Тетя Тиша с растерянным лицом бестолково металась из стороны в сторону и шипела, как паровоз:
— Ш-ш-ш-ш, тише, тише, был звонок на сон.
В школе час отдыха был законом, здесь же, в изоляторе, ребята стали бунтовать. То им было неудобно лежать, то снег летел в лицо и ветер поддувал в какую-нибудь щелку, то они замерзли, то вспотели.
— Скоро вставать? Скоро? — спрашивали они у тети Тиши через десять минут после укладывания.
Рядом с Зоей, с правой стороны, лежали Эмма и Катя. Они отвернулись от нее и тихонько разговаривали. Зоя прислушивалась. О чем они?
— Нечего тебе, Зоя, подслушивать, — запальчиво сказала Эмма, — все равно Сорока со мной дружит.
— Ну и пусть! Очень она мне нужна, — зло ответила Зоя и отвернулась.
С шумом влетел Занька:
— Трам-там-там! Эй, вы! Признавайтесь, кто стащил мою кровать с меткой?
Он подошел к кровати, на которой лежал Чешуйка, отвернул одеяло, внимательно оглядел ножку и, размахивая растопыренными пухлыми пальцами, ехидно сказал:
— Эге-ге-ге, слезайте-ка с моей раскладушки, сеньор Чешуя!
Но «сеньор Чешуя», подскочив как ужаленный, залепетал быстро и взволнованно:
— Ничего не твоя, я и вчера на ней спал! — И он крепко ухватился за край кровати.
Занька молча схватил кровать и вместе с Чешуйкой перевернул на пол. Тот вынырнул, схватил раскладушку за изголовье и начал тянуть в свою сторону.
— Слышишь, как скрипит? — кричал Чешуйка. — Моя так же тонко скрипела.
— Ну и пусть скрипела, а только, если хочешь знать, это моя раскладушка: у нее черное пятно на ножке. Вот, смотри, Чешуй несчастный!
