Чезар Петреску - Фрам — полярный медведь
В доме у него до сих пор было много шкур убитых им животных. Одни лежали на полу, у кровати, другие были развешены по стенам, третьи покрывали диваны.
Были тут шкуры рыжих медведей, так называемых гризли, которые живут в скалистых горах Северной Америки и отличаются необыкновенной свирепостью: горе тому, кто попадется им в лапы! Были шкуры карликовых медведей, с кота величиной, которые живут в Индонезии, на островах Суматра и Ява; шкуры бурых карпатских медведей, которые любят прятаться в пещерах и лакомиться медом: случается, что они даже уносят с пчельника целые ульи; шкуры белых медведей Аляски, Сибири, Гренландии или тех островов, где был пойман Фрам; шкуры черных медведей, которые живут в Пиринеях и карабкаются по елям, как обезьяны.
В течение многих лет медведь представлял для него лишь редкостную, страшную в гневе добычу, на которой стоило проверить зоркость глаза, меткость прицела.
Так было до тех пор, пока однажды охотнику не довелось застрелить в далеких лесах Канады рыжую медведицу.
Он преследовал медведицу целое утро, побившись об заклад с товарищем по охоте, что уложит ее одним выстрелом. Пари он выиграл. Зверь рухнул от первой пули.
Но перед тем, как испустить дух, медведица привлекла к себе лапой медвежонка, пытаясь даже в смертный час защитить его грудью.
Медвежонок был совсем маленький, всего нескольких недель. У него только что открылись глаза. Он нетвердо стоял на лапах, жалобно скулил и не давал оторвать себя от убитой матери.
Охотник взял его к себе и начал кормить. Сначала медвежонок не притрагивался ни к молоку, ни к меду, ни к фруктовому сиропу. Он искал тепла, точно так же, как Фрам, который все ждал в хижине эскимосов чуда: не оживет ли шкура матери, не приласкает ли его ее мертвая лапа.
Медвежонок жил у охотника до тех пор, пока тот не выпустил его обратно в лесную чащу и не уехал из Канады. Продолжая свои скитания, этот человек принялся изучать жизнь, привычки медведей и написал о них несколько книг, в которых были подробно описаны повадки медведей всех видов и их различия.
Занятиям этим положила предел старость, превратившая бывшего охотника в того немощного, полуслепого, опирающегося на палку господина, который однажды утром вошел в зверинец цирка Струцкого и остановился перед клеткой Фрама.
Сопровождавший его директор рассказал о том, что произошло с ее обитателем:
— Вот уже третий раз меня таким образом подводят белые медведи! Несколько лет они ведут себя, как самые умные ручные звери. Заучив номер, они не нуждаются в дрессировщике: выходят на арену одни. А потом без всякой видимой причины вдруг глупеют. Начисто все забывают. Ничего больше не понимают. Лежат в клетке и чахнут. Преодолеть их упрямство невозможно. На моей практике это третий случай. О первых двух медведях я не очень сокрушался. Потеря была небольшая. Это были обыкновенные, ничем особенным не отличавшиеся белые медведи. Не умнее и не глупее остальных… Совсем другое дело Фрам. Фрам был замечательным, не знавшим себе равного артистом! Могу побиться об заклад, что он изучил вкусы публики в разных странах, даже в разных городах одной и той же страны, и умел к ним приспособиться: чувствовал, что кому нравится. Когда наступал его черед в программе, я бросал все дела и следил за ним из-за кулис с неменьшим любопытством и восхищением, чем зрители. Никогда нельзя было предвидеть, что он экспромтом выдумает. Я даже ставил его в пример клоунам: «Смотрите на него и учитесь! — говорил я им. — По-моему, он знает публику лучше вас». А теперь сами видите: уткнулся мордой в угол и превратился в самого обыкновенного медведя. Никогда больше, сколько бы я ни прожил, не найти мне второго такого артиста…
Опираясь на палку, бывший охотник долго глядел на белого медведя близорукими глазами, потом просунул сквозь решетку слабую, дрожащую руку и тихонько позвал:
— Фрам, а Фрам! Скажи, что с тобой приключилось? Почему ты такой скучный? Эх ты, чудила!
Фрам даже не повернул голову — только еще глубже втиснулся в свой угол, упершись носом в деревянную перегородку. Старик, убивший на своем веку десятки медведей, а потом писавший о них с такой любовью, протер очки и откашлялся.
— Вы его очень любили? — задал он директору неожиданный вопрос.
— Я делец, — ответил тот. — Нежные чувства для директора цирка — ненужная роскошь, от них одни убытки. Хорошим артистам, которые привлекают публику и увеличивают сбор, я плачу щедро. Зато и заставляю их работать до седьмого пота. Животным в зверинце я обеспечиваю хороший уход и сытный корм, потому что публике нравятся красивые, гладкие звери, а не обтянутые кожей скелеты…
— Значит, для вас все сводится к чистогану?
— Именно… До остального мне нет дела.
— Понятно. Тогда я поставлю вопрос иначе. Много ли денег принес вам Фрам?
— Грех сказать, что мало! — признался директор. — Семь лет сряду он был нашим главным аттракционом. Без него не обходилось ни одной программы. Стоило ему появиться на афише, как все билеты немедленно распродавались. Народ валом валил в цирк.
— Значит, вы у него в долгу?
— Несомненно. Я бы дорого дал, чтоб снова увидеть его таким, каким он был.
Старик рассмеялся, ковыряя палкой землю.
— Вы меня не так поняли! Речь не о том, сколько бы вы дали, чтобы вернуть прежнего Фрама. Это не значит сделать что-нибудь для него. Вы сделали бы это для себя, для цирка. То есть опять-таки ради наживы. Вы готовы заплатить за то, чтобы Фрам снова стал любимцем публики и снова начал приносить вам доход. Насколько мне известно из жизни медведей, этого случиться не может. Я спрашиваю вас, согласились бы вы истратить известную сумму без всякой пользы для цирка, ради самого Фрама? В память его прежних заслуг? Согласны ли вы понести такой расход?
— Согласен! — тихо ответил директор. — Фрам это действительно заслужил. Конечно, если деньги могут ему помочь… Чему я лично не верю…
— Вы сейчас поверите! — улыбнулся бывший медвежатник. — У Фрама просто тоска по родине. Больше ничего! Его потянуло к родным льдам и снегам. В нем проснулось прежнее, забытое. Вы изъявили готовность пожертвовать на него некоторую сумму. По-моему, вы должны отправить его обратно на Север.
Директор цирка Струцкого посмотрел на старого господина с недоверием. Ему показалось, что тот разыгрывает его, высказывая такую сумасбродную мысль:
— Не вижу, как это можно сделать. Купить ему железнодорожный билет?
Бывший охотник досадливо пожал плечами:
— Вы прекрасно знаете, что я имел в виду не это! Я вовсе не шучу. Существует очень простой способ послать Фрама обратно. Правда, дорогой… Зато очень простой. Теперь в Ледовитый океан уходят ежегодно сотни пароходов. Отправьте его на одном из них. Доверьте вашего Фрама под честное слово. Его доставят на какой-нибудь остров, а там выпустят на свободу. И делу конец!.. Или, вернее, не конец, а начало — настоящая история Фрама только начинается. Если бы не годы и болезни, я бы сам вызвался его отвезти. Хотя бы только для того, чтобы взглянуть, что он там будет делать, как будет чувствовать себя среди родных льдов… Это было бы новой главой в моих книгах, которой суждено остаться недописанной, одним из интереснейших экспериментов!
Директор задумался, подсчитывая в уме, во сколько это может обойтись. Он знал, что стоит такое путешествие, но в то же время понимал, что такой поступок был бы своего рода рекламой для цирка. Как ловкому дельцу, ему пришло в голову дать несколько представлений с надбавкой на билеты и открыть подписной лист в пользу Фрама. Сам он в убытке не будет!
— Я это сделаю! — твердо сказал директор. — Сколько бы мне ни стоило.
— В таком случае дайте мне пожать вашу руку! — обрадовался старый охотник на медведей, ставший их защитником, не подозревая, какие тайные расчеты руководят директором. — Вы доставили мне большое удовольствие.
Он повернулся к Фраму и помахал ему дрожащей рукой:
— Господин Фрам, вам, мне кажется, пора собираться в дорогу. Знаю, что у вас нет ни чемодана, ни зубной щетки. Но это не беда! Желаю вам снова стать диким и свободным зверем, как все белые медведи… Наслаждаться льдами, ветрами, пургой, полярным солнцем, северным сиянием… Найти себе подходящую медведицу и стать отцом семейства честных белых медведей, которое будет украшением вашего племени!
Фрам медленно поднял лежавшую на лапах морду и повел маленькими грустными глазами на незнакомого доброго и веселого, хотя и чересчур, пожалуй, разговорчивого старика.
Он, казалось, понимал, о чем речь.
— Ну-с, милостивый государь, вы не собираетесь меня поблагодарить? — спросил бывший медвежатник. — Не ожидал я этого от вас!
Фрам поднялся на задние лапы и смешно отдал честь, приложив к голове лапу: так он обычно отвечал публике на аплодисменты.
