Константин Курбатов - Тимкины крылья
— У нас, так же само, за огородом еще можно, — вставил Кит. — Где овраг.
Я знал этот овраг. Высоты над ним не больше метра. С такой высоты не очень-то распрыгаешься.
Освободив руки от ремней, я сидел на траве. Крылья с красными звездами торчали у меня за спиной, как у гигантской бабочки.
Мы перебрали все высокие места на острове и в конце концов остановились на Доме офицеров. Стартовать там можно было с крыши над запасным входом — и высоко, и безлюдно. Этим входом пользовались приезжие артисты. Перед крыльцом запасного входа открывалась довольно большая, окруженная деревьями и кустарником поляна. Она выходила к стадиону. Взял чуть правее — и полный тебе простор.
На крышу Дома офицеров я забрался по пожарной лестнице. За спиной у меня звонко хлопали крылья. Крыша была покрыта волнистым шифером. По ее острому хребту я на четвереньках добрался до торца здания и заглянул вниз. Эдька и Кит наблюдали за мной с открытыми ртами. Я лежал на животе и соображал: полечу я или не полечу? Мне начинало казаться, что я больше рожден ползать, чем летать.
— Давай, — сказал снизу Эдька. — Чего ты разлегся там?
— Сейчас, — проговорил я, боясь разжать руки, которые прочно уцепились за край крыши.
Дюралевые крылья лежали каждое на своем скате: правое — на правом, левое — на левом. Со стадиона дул ветер. Листья на тополе шумели и тянулись ко мне, словно хотели поддержать меня.
— Если ты не уверен, — сказал Кит, — то лучше не лети. Нельзя лететь, если ты не уверен. Это как на охоту нельзя идти, если боишься.
— Кто это боится-то? — спросил я. — Это я, что ли, боюсь?
— Нет, я, — сказал Эдька.
— Тогда, может, и по канату с дебаркадера ты съехал? — спросил я.
— Ты кончай лалакать! — закричал Эдька. — Ты лети давай!
— Может, и зуб выдернул ты? — спросил я, держась за край крыши.
— Во демагог! — вздохнул Эдька. — Разлегся там, как на перине!
Мне очень захотелось, чтобы на перине разлегся не я, а Эдька, а я бы посмотрел, какой он смелый. Что-то он на язык только больно смелый.
По правде говоря, я действительно не очень был уверен, что смогу полететь. Раньше я был уверен, а теперь нет. Теперь я ни капельки не был уверен, что полечу. Я чувствовал, что маршрут моего полета возможен только в одном направлении — к земле. А лететь к земле с железяками за спиной и в юбке значительно опаснее, чем без всех этих приспособлений. Лучше бы я без всего десять раз спрыгнул с Дома офицеров, чем с этими крыльями.
Но отступить я тоже не мог. Я лучше бы свернул себе шею, чем позволил Эдьке посмеиваться надо мной.
— Эй вы, слабаки! — закричал я, поднимаясь на четвереньки. — Внимание! Приготовились! Исторический момент! Наш путь к звездам!
Я сел на конек крыши и вдел в ремни руки. Потом я поднялся на широко расставленные ноги. Бодрым голосом я выкрикивал лозунги. Наверно, если бы я замолчал, то не смог бы заставить себя расстаться с крышей.
— «Нам разум дал стальные руки-крылья!» — орал я. — Мы завоюем все околоземное пространство! Мы построим города на Марсе! Приготовились! Пять, четыре, три…
Я, словно в угаре, досчитал до нуля, крикнул: «Поехали!» — и осторожно подпрыгнул. По бокам у меня сами собой лихорадочно заколотились крылья. Я почувствовал, что поднимаюсь. Я взлетал! Меня потянуло вверх! Меня потянуло по самому настоящему! Я даже привстал на цыпочки, чтобы продлить миг расставания с крышей.
— Пошел!! — завопили внизу Эдька с Китом.
Но я не пошел. Меня лишь какую-то долю секунды тянуло вверх, а потом швырнуло вниз. И тут я с ужасом заметил, что пикирую левым крылом точно на спины двум офицерам, которые неожиданно появились из запасного входа.
Кажется, я заорал, чтобы они посторонились. Крыло я отвел в сторону. Если бы я не отвел крыло, им бы пришлось худо. Алюминий хоть и мягкий, но все же металл. Тот, кто шел на полшага сзади, услышал мой крик и отскочил. Второй отскочить не успел. Я ударил его грудью в спину, сшиб с ног и, с хрустом смяв левое крыло, растянулся на теплой траве.
Меня трясло. Трясло где-то внутри, в животе. Я лежал с закрытыми глазами и понимал, что остался жив благодаря чуду. Чудом оказалась чья-то спина.
Вокруг было так тихо, словно ничего особенного не произошло. Чирикали птицы. Шелестел листвой тополь. Сквозь закрытые веки кроваво-красным пожаром горело солнце. И еще я чувствовал, как медленно и упрямо набухает болью левая рука.
Мне показалось, что я пролежал так целую вечность. Но на самом деле я, наверно, открыл глаза почти сразу. Потому что тот, которого я сбил, только поднимался. И я мгновенно узнал его. Это был подполковник Серкиз!
Он выпрямился и, медленно похлопывая перчатками по ладони, уставился на меня рачьими глазами. Его синеватые губы дергались и ползли к правой скуле.
И под этим застывшим взглядом меня, как всегда, обуял ужас. Упираясь каблуками в землю, я пополз на спине к кустам. Мне хотелось спрятаться от этого человека, провалиться, исчезнуть.
— Раз-гиль-дяй! — по слогам произнес подполковник и ударил носком ботинка в звякнувшее правое крыло. — Встать!
Команда прозвучала, как выстрел. Я почувствовал, что сейчас вскочу и вытянусь перед ним в струнку. Это было как гипноз. Это было хуже гипноза.
— Встать! — рявкнул он.
Я разжал потные кулаки, все еще не выпускавшие ремни в крыльях. Разжал и вскрикнул. Острая боль из левой руки плеснула в плечо и сдавила сердце.
Ко мне бросился начальник клуба лейтенант Тудвасев. Это он шел на полшага сзади и успел отскочить.
— Нога? — проговорил Тудвасев, наклоняясь надо мной.
Я не ответил. Я лежал на спине и не мог отвести взгляд от подполковника Серкиза.
— Лоботряс! — отчетливо выговорил подполковник и махнул в воздухе перчатками. — Кто это из вас додумался? Сам?
Он посмотрел на крышу, откуда я только что свалился. Ко мне подбежал Кит, чтобы помочь мне подняться. А Эдьки не было. Эдька куда-то исчез. Кит и лейтенант Тудвасев помогли мне встать. Ноги у меня тряслись и дико ныло плечо. У лейтенанта Тудвасева было такое лицо, словно он прыгал с крыши вместе со мной. И у Китки тоже было ничего лицо.
Крыло смялось гармошкой. Изломы в нем торчали острыми рваными концами. Китка осторожно отстегивал за моей спиной ремни.
А к месту происшествия уже сбежались Люба-парикмахерша в белом халате, Юхан Паю в засаленных подтяжках и еще несколько человек.
— Так кто же это додумался все-таки? — проговорил подполковник, взглядом измеряя расстояние от конька крыши до земли.
И все вслед за подполковником посмотрели на крышу и на мои ноги. И я тоже посмотрел на крышу и на свои ноги.
— Ну? — рявкнул подполковник, и Юхан Паю с перепугу сделал несколько шагов назад. — Изобретатели! Вундеркинды! Разве это крыло? Корыто, а не крыло! Махолетчики безголовые! А если бы ты разбился? Кто за тебя, проходимца, отвечать должен? Ну?
Я молча разглядывал зеленые подтяжки Юхана Паю. На круглом животе они заканчивались двумя похожими на циркуль ножками. Ножки держали штаны.
— А с отцом мне твоим что прикажешь делать? — кричал подполковник. — В шею вас прикажешь гнать из гарнизона, да?
Руку у меня от боли выкручивало и дергало. Но я был даже доволен, что у меня гудит и пухнет рука. Мне было не так страшно с рукой.
Юхан Паю смотрел на меня с состраданием. Его косые глаза сузились в щелки. Под стеклами очков были лишь две припухлые темные полоски. И парикмахерша Люба жалела меня. И Кит. Но подполковник Серкиз был сильнее всех, и никто не смел перечить ему. Ни один человек на острове.
— Молчишь? — крикнул подполковник. Налетался и теперь хвост поджал, прохиндей!
Относительно хвоста он был неправ. Я медленно поднял на него глаза и, замирая от какого-то незнакомого мне чувства, тихо спросил:
— Кто поджал, я?
— Что? — рявкнули откуда-то издалека.
— Помылся — закрой душ, — сказал я.
Боль из левого плеча сверлом вгрызлась в голову.
— Душ? — недоуменно переспросил подполковник, оглядываясь на Любу-парикмахершу. — Какой душ?
— Обыкновенный, — сказал я. — Мокрый… Чтобы не расплескивался… Привет супруге…
Страх исчез. Мне сделалось легко и весело. Последнее, что я увидел, были глаза Любы-парикмахерши. Глаза у нее были вправду красивые — продолговатые, с красной капелькой в лунке у переносицы.
Кто-то крикнул врача. Красная капелька растеклась, завертелась разноцветными кругами. Сильные крылья подняли меня, понесли над островом, над рекой, над бумажным комбинатом, из труб которого вытекал горячий рыжий дым.
— Ничего страшного, — произнес голос капитана медицинской службы Суслова. — Небольшой вывих. Вот тут. Это мы… мигом.
Я с маху зацепился левым крылом за трубу, свалился в штопор и, холодея от ужаса, понесся прямо на подполковника Серкиза.
