Клара Ярункова - Единственная
Бабуля — это дочь тети Маши, только она младше меня на три года. Она очень красивая, однако я ее особенно-то не обожаю. Когда мы были маленькими, она разбила мне голову ведерком за то, что меня взяла на руки моя собственная мама! Это она приревновала, потому что обожает мою маму. Тогда ее отец наподдал ей, а тетя Маша как крикнет нам обеим — я ведь тоже хватила Бабулю по голове: «Ах вы, глупые дети, не воображайте, что из-за вас я рассорюсь со своей лучшей подругой! Ваши мамы как сестры, и вы так же будете! И дело с концом!»
Мы больше не дрались, но я отомстила Бабуле по-другому — взяла да стала обожать ее маму!
К тете Маше мы с мамой пошли узнать, не поедут ли они в зимние каникулы на лыжах, потому что у наших отпуска не будет, и они хотели бы послать меня с ними. Я не против, мне это вполне подходит, хотя мне лучше было бы остаться дома и ходить на каток. Но в зимние каникулы почти все девятиклассники все равно куда-нибудь разъезжаются, так что мне, в общем, безразлично. А то была угроза, что отец освободится и возьмет меня с собой. Мне даже снилось, как он унижает меня при всех: «Покажи-ка, Олик, надела ли ты два свитера? И колготки надела? Сегодня не станем подниматься по канатной дороге — ветер сильный, ребенок простудится…» Или: «Ой, ой, уж не собирается ли эта длинная жердь просить сегодня вечером твоей руки!» Представьте только — выслушивать такое целую неделю! Понятно, что я просто дрожала, чтоб меня взяла с собой тетя Маша.
Я посидела с ними немного и сразу же освободила им поле действия — пусть матери сами договорятся. Вхожу к Бабуле с заранее приготовленной милой улыбкой — и чуть не падаю! — барышня делает уроки за домашней партой, а сама вся так и благоухает! Ясно, вылила себе на голову полфлакона маминого одеколона!
— Приветик, — говорю, потягивая носом, — у тебя тут роскошно пахнет.
— Ах, это, — она потянулась. — Да просто у меня сыпь показалась, я и натерлась. Слушай, ты можешь нарисовать рыльце?
Вопрос! Знает же, что могу! Я втиснулась за ее парту и нарисовала ей все, что нужно. Все части цветка. И раскрасила. Потом мы яркой пастелью стали рисовать чуваков с чувихами, как они кидают рок. На коньках и на паркете.
— Послушай, Бабуля, — говорю потом, — одеколон-то до утра не выветрится, как же ты в школу пойдешь?
— Очень просто, — она дернула плечом, — обыкновенно.
— А учителки ничего не скажут?
— Ох, потеха была у нас с Земанкой! — затарахтела она (такая у нее привычка). — Знаешь, что она вчера сказала? Что, грит, класс у нас, грит, или парфюмерный склад? Подумай только! Какова, а?
В общем, одно скажу — девчонка с придурью!
— Попалась бы ты нашей Антонии, — говорю, — так она бы с тебя век не слезла!
— Ну да! — засмеялась Бабуля. — Наши девчонки уже даже красятся! Я-то нет, а вот Нинку уже два раза мыться отправляли! И мать вызывали, только она не пришла. Она не дура, Нинка-то, хи-хи! Понимаешь? Она матери дневник-то и не показывала!
Ну и крепкие у них нервы! Попробовали бы так делать в девятом классе!
В это время нас позвала тетя Маша:
— Дети, дети, где же вы? Идите, я взбитые сливки приготовила.
Я пошла и ради тети съела порцию взбитых сливок. Ничего, ужинать не буду, одно на одно и выйдет. А Бабуля и не тронулась с места. Понятно, не хотела волочить за собой целое облако одеколонного запаха.
— Мне не хочется, мама! — крикнула она.
Тетя Маша удивилась, моя мама тоже. Всем на свете известно, что Бабуля все свои деньги транжирит на сладости. Я взяла ее порцию и отнесла их в парфюмерный склад. И посидела еще немного с Бабулей для приличия.
Потом мы пошли домой. В воскресенье еду с ними! В общем, я рада. Все равно в каникулы большинства девятиклассников в городе не будет…
9
Занятия кончились, ждем, когда раздадут табели. Ходила в киношку на «Без пяти двенадцать». Когда по фильму начали расстреливать героев, первоклашки разревелись. Я вскочила, подбежала к первым рядам, потому что по голосу узнала Петера. В темноте схватила четверых ребят и вывела их вон.
— Ну чего ревете? — говорю им. — Ведь это не взаправду! Это же артисты, а не настоящие люди! Они только играют что написано. Когда в них стреляют, то это только грохот, а пуль никаких нет. Артисты падают понарошку, сами, ведь им за то и платят.
Потом мы немножко прогулялись, но на улице было холодно, а первоклашки были без шапок. Тогда мы вернулись и уселись в раздевалке. Мне фильм тоже не очень-то понравился. Всяким ужасам я предпочитаю «Полосатый рейс». Там хоть насмеешься, когда лев проглотил мыло и у него пена в пасти… В прошлом году наш пионерский отряд решил сходить на этот фильм коллективно. И ходили мы коллективно, да не один, а целых четыре раза! В пятый раз пошли всей школой — и тогда хохотали больше всего.
Когда фильм окончился и мы выходили, директор, правда, смерил меня взглядом, но ничего не сказал. А Верба, смеясь, подмигнула мне:
— Как дела, самаритянка?
После киношки мы вернулись в школу — надо было сдать заявления, кто куда хочет поступить после девятого. Это уже было серьезное дело, в заявление включали все отметки, начиная с шестого класса, и родители должны были его подписать.
Верба стала вызывать нас по алфавиту, и каждый, сдавая заявление, должен был говорить, куда он хочет. Вербе хотелось иметь общее представление. Первая к столу подошла Бабинская.
— Как же ты решила, Элена? — спросила классная и взяла ее заявление.
— В двенадцатилетку, — ответила Бабинская.
— Не может быть, — удивилась Верба. — Я ведь объяснила тебе, что это школа для лучших, а тебе известно, что ты завалила математику. Верю, к концу года ты отметку исправишь, но сейчас ничего нельзя было сделать. Так как же?
Мы все так и замерли, но Бабинская и бровью не повела. Дернула плечом и ничего не сказала.
— Для нашей школы выделено в двенадцатилетке определенное число мест, для лучших учеников, конечно, — Верба заглянула в заявление Бабинской. — Возьми его обратно, и дома еще подумайте. Приемные экзамены довольно-таки трудные. У тебя нет надежды, Элена.
Верба протянула Бабинской заявление, но та не взяла его и отрезала:
— Есть!
— Послушай, — сказала Верба еще мягко, — может быть, пойти тебе еще куда-нибудь? Но в двенадцатилетку — откуда у тебя такая уверенность?
— Оттуда, — надулась Бабинская, — потому что я знаю!
Мамочки, что тут началось!
Верба вскочила, она еле-еле удержалась, чтоб не закричать.
— Знаешь что, девочка, хоть отец твой и работает в министерстве образования, тебе в двенадцатилетке не место! И как бы твой отец ни стал тебя проталкивать, я — слышишь?! — я не допущу, чтобы по твоей милости в этот список не попала, скажем, Ольга Поломцева, у которой одни пятерки!
Ох, я так и оцепенела, хотя ясно было, что моя фамилия подвернулась чисто случайно. И не успела я прийти в себя, как Верба схватила заявление Бабинской, разорвала его на мелкие кусочки и выбросила в корзину! Она у нас такая: когда справедливо рассердится, ничего не боится, даже министерства. Потом она вышла в коридор. Бабинская ухмыльнулась ей вслед и сказала:
— Хоть ты на части разорвись, я все равно туда попаду.
Вот нахалка!
У всех нас, кто подал заявления в двенадцатилетку, испортилось настроение.
— Перестань болтать чепуху! — осадил Бабинскую Иван Штрба. Ему-то легко говорить, сам поступает в техникум.
Верба вернулась и с искусственным спокойствием сказала:
— Продолжаем, ребята.
Стали продолжать. Я писала черточки. В двенадцатилетку от нас идут двадцать четыре человека, но я уверена, что нас будет двадцать пять.
Потом Верба должна была продать нам билеты в оперу. Бедняжка. В оперу! Когда всем интереснее смотреть кабаре по телику или какой-нибудь фильм с изюминкой! У некоторых из нас уже есть паспорта, и мы ходим на все, которые «до шестнадцати лет». В оперу никто не желал. Отчасти, правда, потому, что дома не спросились.
— Нечего говорить, культурная молодежь! — рассердилась Верба. — Что ж, тогда подойдем с другого конца. Кто из вас единственный ребенок в семье — встать! Вам — билеты по девять крон.
После нас семикроновые билеты пошли тем, у кого есть один брат или одна сестра. Тем, в чьей семье три ребенка, она раздала билеты по пять и по три кроны. Тут уж она была не так строга, потому что билетов было меньше, чем учеников. Ну и придумала же! Первоклассная получилась заваруха. Верба в два счета раздала билеты и сказала:
— Ну вот, на сегодня кассу закрываем. Деньги принесете завтра или после каникул. Пропади она пропадом, такая работа!
Во какая мировая!
А по дороге домой Бабинская начала нас травить: а вдруг ее примут, а нас нет?
— Да что вы, девчонки, дуры, что ли? — сказал Иван Еве и мне уже на лестнице нашего дома. — Да скорее мир вверх тормашками перевернется, а «Слован» вылетит из хоккейной лиги! Нет, до этого мы еще не дошли!
