Майя ван Вейдженен - Популярность. Дневник подростка-изгоя
– Может, ты мне заплатишь? – говорит он, заканчивая правую руку и приступая к левой.
– Э-э-э…
– Не то чтобы много, а так, знаешь, монетку.
Я соглашаюсь. Он старается, как может, но получается густо и неказисто.
– Ух ты, я молодец. И я ведь только учусь!
– Настоящий профессионал, – говорю я, подбадривая его.
Он молчит какое-то время, пока заканчивает с красным лаком и переходит к блеску. Он доволен своей работой. Это вызывает у меня улыбку.
– Хорошо, – говорит он, как бы призывая меня послушать. – Ключ к идеальному маникюру – это чтобы выглядело шикарно. Чем больше накрасишь, тем шикарнее получится.
– Мило вышло.
– Ну и… сколько ты мне заплатишь?
Пятница, 16 декабряСегодня последний день перед рождественскими каникулами, и я накрасила губы дополнительным слоем красной помады. По дороге домой мы с Кензи сидим рядом в автобусе. Она едет на каникулы в Лондон, к родственникам. Неплохо быть единственным ребенком стабильно трудоустроенных родителей, надо думать.
– Но это такая тоска, я же отморожу себе там зад, – хнычет она.
– Ах ты, бедняжечка, у меня сердце за тебя разрывается, – говорю я. – Ты едешь в ЛОНДОН! Тебе не положена жалость.
Она усмехается.
– И в Париж. Ну так что, было сегодня что-нибудь интересное?
Я киваю.
– Карлос Санчес стал новым любимчиком учителя литературы, потому что он первым ответил на вопрос про метафоры. Учитель сказал, что мы все должны брать пример с Карлоса Санчеса! Я не шучу! Все так и было! – я вздыхаю. – Я в бешенстве! И ты не вернешься до самого конца первой учебной недели! Кензи, я буду скучать.
– И я тоже, девочка в помаде, – говорит она с полным ртом кекса, отобранного у сидящего за нами шестиклассника. От него у нее краснеют зубы. Она вытирает глазурь с пальцев о мое плечо, и я тоже об нее вытираюсь. Автобус останавливается на моей остановке.
– Пока! – кричу я ей вслед и провожаю подругу взглядом.
Она выглядывает в окно и машет мне на прощание. «Пока, Майя», – произносит она неслышно.
Воскресенье, 18 декабряСегодня фортепианный концерт. И поскольку у нас с Итаном общая учительница, он тоже там будет. Я ненавижу себя за это, но все равно трачу больше обычного, чтобы удостовериться, что макияж хорош. Накладывать пудру и губную помаду теперь кажется таким естественным. Я даже не задумываюсь об этом, когда крашусь по утрам. Интересно видеть, как я изменилась.
Я надеваю красный свитер, черные брюки и балетки. Папа странно на меня смотрит и играет бровями. Он знает, что Итан тоже будет. Я не обращаю внимания.
Выступления проходят в небольшой унитарианской церкви в центре города. Она красивая, только совсем маленькая. Свободных стульев осталось всего на двадцать человек. Когда приходит Итан, я чувствую, что мой мозг плавится, а когда он садится рядом со мной, уверена, что мозг вытекает у меня через уши.
– Нервничаешь? – спрашиваю я.
Он пожимает плечами.
– Немного.
– У тебя все получится, – я стараюсь не показаться слишком преданной. – А вот я буду ужасна.
Он смеется и качает головой.
Это было смешно? Вот черт, да что со мной не так?
– Я слышал, как ты играешь, – говорит он. – Ты хорошо выступишь.
– Вот и нет! Посмотри на эти ноты! – говорю я и разворачиваю перед ним четырехстраничную сонату Моцарта.
Глаза у него лезут на лоб. Он играет всего-то пару месяцев. Ой-ой, я вовсе не хотела демонстрировать свое превосходство. Черт!
Но он улыбается и говорит:
– Впечатляет.
Итак, мой мозг официально стынет лужицей на полу. В черепушке ничего не осталось. Шаром покати. Мне хочется прищелкнуть языком, как делает Наталия в помещениях с высокими потолками, чтобы послушать, как звук отражается от дальних стен. Цок-цок, цок-цок.
Потом учитель музыки рассаживает всех так, чтобы мы сидели сообразно порядку выступления. Итана пересаживают на несколько рядов от меня. Он пожимает плечами и заводит разговор с красивой новой соседкой. Она смотрит на него, хлопает своими густо накрашенными ресницами и улыбается безупречно белыми зубами.
Цок-цок, цок-цок.
Воскресенье, 25 декабряНа часах четыре утра.
Я просыпаюсь в силу привычки. Каждое Рождество Броди примерно в это время врывается ко мне в комнату с криком, что пора вставать. Я швыряю в него чем-нибудь. Он уходит, но мне уже не заснуть. Видимо, он наконец это перерос.
Я почти разочарована.
Сейчас такое время, когда семейные традиции особенно дороги.
Тремя часами позже мы с Броди вскакиваем на родительскую кровать.
– Подъем! Рождество наступило!
Папа ворчит и переворачивается на другой бок. Мы с Броди спускаемся вниз.
Огни на елке зажжены, и хоть игрушки развешены уже не первую неделю, сейчас от нее особенно захватывает дух. Мы с Броди проверяем наши чулки (единственное, что можно посмотреть до полного семейного сбора) и вытряхиваем из них наши подарки.
Спускается Наталия – ее руки сплошь залеплены пластырем. Вчера вечером она как-то умудрилась разбить стекло в рамке с изображением Иисуса и играла с осколками. Кровь была повсюду. Отмыв ее, мы, к счастью, обнаружили, что порезы только на пальцах и не очень глубокие. Убирать ее комнату после всего произошедшего было совсем не радостным занятием. Представьте, что за вами из-под поломанных деревяшек, битого стекла и размазанной по нему крови наблюдает Иисус. Веселого, называется, Рождества.
Наконец мама и папа тоже спускаются вниз. Мы собираемся вместе, читаем рождественские рассказы, поем святочные песни и принимаемся распаковывать подарки. По очереди, друг за другом, чтобы насладиться тем, что случается лишь раз в год. Я получаю килограммы книжек, диски с классической музыкой и что-то из одежды. Мама в качестве подарка также оплатила мои расходы на косметику. Около одиннадцати часов мы завтракаем запеченными французскими тостами, омлетом и мексиканским горячим шоколадом.
Месяцами Броди умолял нас поиграть всей семьей в настольные игры, и в качестве подарка для него мы собираемся вокруг стола и играем в «Улику». Броди высказывает свои обвинения против моего персонажа, миссис Уайт (мне всегда достается эта чудаковатая горничная).
– Я думаю, это была миссис Уайт с гаечным ключом в библиотеке, – говорит он, пытаясь оторвать голову миссис Уайт миниатюрным инструментом. Он маниакально смеется.
Нам (всем, кроме Броди) так скучно, что я подбираю с доски крошечный железный револьверчик и деланно стреляюсь. Для игры о загадочных убийствах «Улика» невероятно уныла. Мы наконец находим отгадку и смотрим, кто был ближе всех – побеждает Броди.
– Сыграем в «Монополию»! – кричит он.
– НЕТ! – хором стонем мы. По сравнению с «Монополией», «Улика» – это Диснейленд.
В итоге мы играем в «Руммикуб», и побеждает папа. Он исполняет победный танец, одним из элементов которого оказывается стягивание задней части штанов перед маминым лицом. Обычно меня смущает подобное, но мама сидит прямо у открытого окна, так что нам всем очень весело.
Совет популярности от Майи
Никогда не приглашайте друзей на семейные игры. Для работников сферы психиатрии можно сделать исключение.
В общем и целом это было прекрасное Рождество.
Понедельник, 26 декабряСегодня родители Итана приглашают нас и еще несколько семей в свой домик на берегу реки на барбекю и горячий шоколад. Я так рада. И взволнована.
Я одеваюсь потеплее и наношу лишний слой пудры и помады в качестве защиты от холода. На улице сегодня вечером всего пять градусов, а я заметила, что косметика хорошо сохраняет тепло. Мне и впрямь начинает нравиться краситься. Я чувствую себя как-то иначе. Не то чтобы привлекательнее, но увереннее в себе. Как будто я секретный агент. И мне нравится сам процесс.
Мы едем туда, и мое сердце колотится. Я твердо нацелена поговорить с Итаном.
Припарковав машину, мы здороваемся со всеми: женщин тут целуют в щеку, мужчин обнимают. Здесь все так здороваются и прощаются. Так ты чувствуешь себя удивительно близко с совершенно незнакомыми людьми.
Я устраиваюсь в кресле и усиленно стараюсь не мерзнуть. Рядом садится папа. Кто-то стучит мне по обручу. Я поднимаю глаза, собираясь отругать Броди за то, что он меня трогает, но вместе этого вижу его. Итана.
О. Мой. Бог.
Я закусываю губу, и помада наверняка размазывается по зубам.
– Ну, привет, – говорит он, садясь напротив меня.
– Привет, – отвечаю я, стараясь, чтобы голос звучал как обычно. Я вытираю зубы рукавом свитера, но пряжа запутывается в брекетах. Я дергаю рукав, пока не высвобождаю нитку. Я такая крутая.
– Здравствуй, Итан, – здоровается из соседнего кресла папа. Тьфу ты! Я и забыла, что он тут. Я пытаюсь силой мысли заставить его уйти, но папа как всегда не понимает (или не хочет понимать) телепатических намеков.
