Борис Раевский - ПОЕДИНОК С САМИМ СОБОЙ
Только однажды попал туда Юла, но зато — на целых два месяца!
Два месяца! Он и сейчас без дрожи не может вспомнить эти ужасные два месяца.
И главное, если б у него живот крутило, или ногу сломал, или в ухе бы стреляло — ну, тогда хоть понятно. А тут у Юльки вроде бы ничего почти и не болело, и — здрасте пожалуйста! — два месяца в постели. И как назло — один. Совсем один. Больше в изолятор за все эти два месяца никто не попал.
Однажды, правда, Мишку Заботкина положили — какая- то ядовито-красная сыпь у него появилась, будто крапивой обстрекался. Юла обрадовался гундосому Мишке-зануде, как брату. Но тот полежал четыре дня, и все. Вышел.
А Юлу докторша каждый день выслушивала и головой качала. Назавтра опять сердце слушает и опять головой качает. И какие-то порошки и уколы. А главное — тоска. Такая тоска — хоть удавись…
…Юла вздохнул, оглядел комнату, Григория Денисовича, читающего газету, и мысли Юлы снова вернулись к Марии Степановне.
А может, потому Юла побаивался ее, что она была и впрямь строгой, решительной. Юле казалось: даже муж и тот старается не перечить ей. Будто и Григорий Денисович робеет перед своей ученой женой, кандидатом медицинских наук. Юла не знал точно, что это такое, но понимал — вроде профессора.
А кроме того, Мария Степановна очень любила аккуратность. И порядок. И чистоту. И поэтому всегда ворчала на Кванта. Вот этого Юла никак не мог ей простить. Такая ученая, умная — и не понимает, какой это великолепный пес!
Нет, она его вечно бранила и требовала, чтобы он не хватал туфлю, не грыз и не слюнявил ее, не терся боками о диван и лежал только в углу, на специальном коврике! Но разве может пес весь день лежать на одном месте?! Ему ведь и в окно охота посмотреть, и перед зеркалом покрасоваться, и на автобус полаять.
Когда часы пробили девять раз, Григорий Денисович поднял палец:
— Внимание! Сейчас…
И действительно: почти в тот же миг вошла Мария Степановна.
Юла чуть не засмеялся, так это получилось здорово. Как фокус.
Мария Степановна сняла пальто, и Григорий Денисович рассказал ей про Юлу. Как его не приняли в Суворовское.
— А почему? — спросил она.
— Сердце… — Юла потыкал пальцем себе в грудь.
— Исчерпывающе точный диагноз! — усмехнулась Мария Степановна. — А ну, снимай рубашку.
Пока Юла раздевался, она достала из портфеля металлический кругляш с двумя длинными резиновыми шнурами.
«Точь-в-точь, как у того усатого… В Суворовском», — подумал Юла.
И действительно, Мария Степановна точно так же, как тот усатый старичок, кончики резиновых шнуров воткнула себе в уши и приложила увесистый кругляш Юльке к груди.
Она передвигала кругляш и слушала Юлькино сердце, а Юлька думал: «Ну? Скажи: все в порядке. Ну? Все в порядке!».
Но Мария Степановна не торопилась.
— Кардиограмму снимал? — спросила она.
Юлька не знал, что это за штука — кардиограмма. И на всякий случай промолчал.
— Ты что — глухой? — строго сказала Мария Степановна. — Кардиограмму делал?
Юла посмотрел на нее, на Григория Денисовича.
— А как… ее делают?
— Прекрасно! — усмехнулась Мария Степановна. — Значит, не делал?! Ну, а боли? Сердце болит?
— Нет, — заторопился Юлька. — Совсем не болит.
— Не колет? Не давит? Не режет?
Юла изо всех сил замотал головой.
Мария Степановна задумалась.
— Понимаешь, Гоэл, — сказала она (так она всегда называла мужа). — Небольшой миокардитик, вероятно, был…
И она произнесла еще какие-то ученые слова, которых Юлька не понял. Миокардит — это он слышал. Это тот усатый тоже говорил. И в детдоме — врачиха.
— А скажи, — снова обратилась Мария Степановна к Юльке. — Ты же целый год вместе с мужем зарядку, пробежки делал. Ну, и как? Хуже? Здоровье? Хуже или лучше?
— Лучше, — поспешно сказал Юлька. — Сильнее стал… И ничего не болит.
— Одевайся, — велела Мария Степановна.
Она снова задумалась.
— Понимаешь, Гоэл… Я бы, лично я, — она голосом подчеркнула последние слова. — Я бы разрешила Юльке заниматься физкультурой. Ну конечно, под регулярным медицинским контролем. Но это — я. А другой врач… — Она пожала плечами. — Особенно, если перестраховщик… Он Юлу не допустит. Зачем врачу рисковать? А вдруг новая вспышка? Тогда кому попадет?
Мария Степановна встала, подошла к окну, несколько минут смотрела на улицу.
— Сделаем так, — наконец сказала она. — Ты, Юлий, завтра приди ко мне в клинику. Снимем кардиограмму. А уж потом окончательно решим.
* * *Кардиограмма оказалась очень интересной штукой.
В клинике Юлу уложили на кушетку, к обеим его рукам и к обеим ногам присоединили электропровода. А пятый провод с резиновой присоской подключили к груди. Как раз в том месте, где сердце. Теперь от Юлы тянулось столько проводбв, как от небольшой электростанции.
Врачиха командовала:
— Дыши! Не дыши! Дыши!
А сама включала и выключала какой-то моторчик.
Металлический белый ящик мягко гудел. Из него ползла узкая бумажная лента. А на ленте какое-то перо чертило линию. Всю изломанную, с острыми пиками, которые то поднимались высоко, то падали.
Мария Степановна долго разглядывала ленту.
— Это что ж — мое сердце? — не удержался Юла.
— Да, это начертило твое сердце.
Наконец Мария Степановна, очевидно, досконально изучила Юлькину линию.
— Ну что ж. Неплохо. — Она звонко шлепнула Юлу по плечу. — Совсем даже неплохо.
Юла улыбнулся, втянул носом воздух. Пахло от Марии Степановны сразу и йодом, и какой-то стерильностью, и сладковатым эфиром, и духами.
«А ничего тетка! — подумал Юла. — Решительная. И толковая. С чего это я ее раньше невзлюбил? А что с Квантом не ладит, ну, так женщина… С женщинами это бывает».
* * *В спортшколе молодой тренер в синей майке и синих брюках воскликнул:
— А, явился, бесперспективный!
Засмеялся, подмигнул Юле:
— Первым делом — что? Первым делом — медосмотр!
Ну, конечно! Так Юла и знал.
* * *Медосмотр надо было пройти во вторник или в пятницу.
Григорий Денисович сказал:
— Знаешь, пожалуй, сходим вместе. Так оно будет вернее. Но во вторник я, ну, никак…Значит, в пятницу.
Дни до пятницы тянулись мучительно медленно. Юльке казалось, это как в фантастических романах: время или остановилось, или даже повернуло вспять.
Но всему приходит конец. Пришел конец и ожиданию.
В пятницу Юла с Григорием Денисовичем поехали в поликлинику.
Снова, как в Суворовском, Юле дали медицинскую карту и снова ходил он из кабинета в кабинет. К глазному, ушному, к хирургу, невропатологу.
И, наконец, — к терапевту.
Терапевтом оказался высокий молодой дядька. Юла вздохнул с облегчением: молодой, он не будет придираться. Он смелее старика. Он разрешит.
Всех врачей Юла посещал один, а к терапевту вместе с Юлой зашел и Григорий Денисович. Врач посмотрел на Григория Денисовича вопросительно — а вы, мол, тут зачем? — но ничего не сказал.
— Ну-с, есть жалобы, молодой человек? — бодро спросил он.
— Никак нет! — ответил Юла.
И сам удивился: вспомнил, что точно так же, четко, по-военному, отрапортовал он старичку врачу в Суворовском.
Опять все повторялось!..
— Прекрасно! — сказал врач.
Велел Юльке лечь на кушетку. Прощупал ему живот, постукал согнутым пальцем по груди. Потом взял со стола такой знакомый Юльке металлический кругляш с двумя длинными резиновыми трубочками-шнурами (Юла уже даже знал, что эта штука называется фонендоскоп).
«Начинается!» — Юла вздохнул.
Врач сунул концы резиновых трубочек себе в уши и приложил массивный кругляш к Юлькиной груди.
«Ну! — мысленно взмолился Юлька. — Бог, если ты есть, помоги мне, пожалуйста!».
Врач медленно передвигал кругляш и слушал.
Юлька старался дышать глубоко, вдыхал и выдыхал с шумом и сопением. Авось тогда врач что-нибудь недослышит. Какой-нибудь подозрительный треск или скрип в Юлькином сердце.
Врач передвинул кругляш, и снова передвинул, и опять…
«Ну! Кончай! — взмолился Юлька. — Скажи: все в порядке!».
Но тут кругляш вдруг остановился. И надолго. Врач, прикрыв глаза, внимательно слушал.
Юла засопел еще громче и чаще. Но врач сказал:
— Что у тебя? Одышка?
Юла испуганно мотнул головой:
— Нет, нет…
Этого еще не хватало! Он стал дышать еле слышно.
А врач все не передвигал кругляш. Слушал.
— Да… — наконец сказал он.
И опять Юла вспомнил старичка в Суворовском. Тот тоже сказал «да» и именно вот так же — медленно, с раздумьем. Потом старичок посмотрел в потолок и побарабанил пальцами по столу.
Юле помнилось все удивительно четко, словно это было вчера.
