Малгожата Мусерович - Целестина, или Шестое чувство
— Может так случиться, что ты в него влюбишься? — испытующе спросила мама.
Цеся вопреки своему убеждению заявила, что, пожалуй, наверняка не влюбится.
— «Пожалуй» или «наверняка»? — потребовал уточнения отец.
— Наверняка.
— Тогда зачем идти на свидание?
Цеся задумалась.
— Ну, если он захочет со мной встречаться… будет наконец с кем гулять и ходить в кино…
— Для прогулок могу купить тебе собаку, — мрачно сказал отец.
— А в кино можешь ходить со мной, — самоотверженно предложил дедушка.
— И вообще, нечего договариваться с первым встречным только потому, что тебе надоело быть одной, — решительно заявила Юлия.
— Ну, а если больше никто никогда на меня не посмотрит? — высказала Цеся свои тайные опасения.
— Посмотрит, к сожалению. Спорю на миллион, — заверил ее отец.
— Так что же, идти или не идти?
— Как бы ты ни поступила, потом будешь жалеть, — пригрозил дедушка, начитавшийся Верлена.
— Стало быть, идешь? Да? — допытывалась Юлия. — Возьми мое черное пальто.
— Это еще зачем?! — возмутилась мама. — Стиль роковой женщины не для нее. Я считаю, нужно одеться как можно скромнее.
— Лучше всего надень школьную форму с эмблемой на рукаве, — съязвил из своего угла дедушка. — Единственно и исключительно, того-этого.
— Цеся, ну зачем тебе все это? — горестно вздохнул отец. — Господи, почему ты мне дал аж двух дочерей? Свидания, романы… платья им покупай, женихов ищи. За что мне такое наказание, за какие грехи? Телятинка, не ходи, умоляю тебя.
— Стоп! — прикрикнула Юлия. — Оставьте ее в покое.
— Вот именно, — добавила Цеся. — Я себя чувствую так, как будто мне предстоит операция на сердце, а не обыкновенное свидание.
Дедушка перебрался из одного угла в другой, держась за поясницу — у него болели нервные корешки.
— Ох, тоже мне проблемы, того-этого! — простонал он, усаживаясь в кресло. — А почему, собственно, никто не волнуется, когда Юлия бегает с одного свидания на другое?
— Я? Я? — возмутилась Юлия.
— Юлька не пропадет, — убежденно сказал Жачек. — Могу поспорить, что в нашей помощи она не нуждается. В случае чего сама врежет нахалу в поддых. А потом еще и по физиономии съездит.
Под общий хохот Цеся приняла окончательное решение.
— Я пошла, — вскочила она. — Уже без пяти четыре.
Смех немедленно оборвался: все как будто осознали его неуместность в столь серьезный момент. Цеся надела свое старое пальто и выбежала из дома, провожаемая внимательными взглядами. На улице она оглянулась. Ну конечно, один только дедушка сумел сохранить достоинство. Впрочем, скорее всего из-за своих корешков. Остальные высыпали на балкон и печально смотрели на нее виноватыми глазами. Так в наш цивилизованный век смотрят на корову, которую за веревку волокут на бойню.
Все это не особенно окрыляло.
Цеся дошла до Оперы, и тут ноги отказались ей повиноваться. В конце улицы уже виднелись припорошенные снегом деревья парка имени Монюшко. Ох, неужели он там, среди этих деревьев? Неужели уже ждет — или не ждет?
Цеся стояла, переминаясь с ноги на ногу, и колебалась.
В конце концов она решила, что в парк пойдет, но только не к памятнику. Она зайдет бородачу со спины, с той стороны, откуда он ее ждать никак не может. Просто проверит, там ли он. Если пришел на свидание, значит, Целестина Жак все-таки представляет собой некую ценность как женщина. Объективно.
И она пошла вниз по улице. На снег ложились голубые тени, солнце уже клонилось к закату. Оранжевые лучики, прорываясь сквозь заснеженные кроны деревьев, слепили глаза. Парк был уже совсем близко и Цеся, спохватившись, остановилась.
Она стояла на перекрестке, против которого плавно закруглялась ограда парка. Отсюда был отчетливо виден стоящий на высоком постаменте бронзовый бюст Монюшко, окруженный буйно разросшимися туями и кустарником. Затаив дыхание, Цеся спряталась за столбик со светофором и из этого укрытия бросила взгляд на другую сторону.
Возле памятника никого не было.
Никого…
Так, значит. Объективной ценности как женщина она не представляет. Это она знала давно, но почему-то сейчас особенно остро ощутила разочарование.
А может быть, она просто-напросто опоздала? Может, он уже был и оставил какую-нибудь весточку?
Не хватает только, чтобы он увидел, как лихорадочно она его высматривает.
Нужно где-нибудь спрятаться. О, можно там, за кустиками позади памятника. Если бородач придет, она позволит ему немного подождать и, когда он начнет проявлять беспокойство, осторожно выберется обратно на дорожку и с независимым видом выйдет на лужайку перед памятником.
Цеся перебежала мостовую в недозволенном месте, перескочила через низкую ограду, продралась сквозь живую изгородь и скользнула за кусты, сзади подступавшие к памятнику.
Влетела она туда столь стремительно, что сбила с ног какого-то типа в дубленке: он повалился лицом в снег и теперь, цепляясь одной рукой за ближайший кустик, силился подняться.
Цеся почувствовала себя страшно неловко. Бедняга. Но откуда она, с другой стороны, могла знать, что за этими туями кто-то прячется?
— Извините, — пробормотала она, протягивая лежащему руку помощи.
Пострадавший, вероятно сторож или садовник, совершенно ошеломленный, ухватился за нее и стал подниматься.
— Черт подери! — с яростью произнес он, вставая на ноги. — Что это за манеры?! — И, смахнув с лица мокрый снег, протер глаза. — Ну, знаешь, малявка! — презрительно добавил он, поглядев на Цесю.
И тут у Цеси захватило дух. Перед ней, на расстоянии вытянутой руки, стоял во всей своей красе бородач! Стоял, глядя на нее своими бездонными глазами, и не узнавал!
«Мое пальто», — мелькнуло у Цеси в голове. Да, синее пальто со школьной эмблемой на рукаве и серым кроличьим воротником, старая шапка, надвинутая на неподведенные глаза, бледные губы до неузнаваемости изменили ее, превратив в совершенно другого человека.
— Мне правда очень жалко, — сказала она. — Надеюсь, с вами ничего не случилось. — Подождала минутку и, не получив ответа, сочла, что может отойти. — До свидания.
После чего перелезла через сугроб и выскочила на лужайку перед бюстом Монюшко.
Постепенно она начала осознавать весь комизм ситуации. «Только со мной такое могло случиться, — подумала Цеся. — Ну и прекрасно. Моральная проблема разрешилась сама собой». Неудержимый смех подступил к горлу, и Целестина громко прыснула.
— Минуточку! — крикнул ей вслед бородач. Он выбежал из-за кустов и торопливо ее догонял. — Куда идешь, малышка?
Цеся посчитала, что вовсе не обязана отвечать.
— А у тебя ничего ножки, — одобрительно заметил бородач. — Послушай, кроха, хочешь пойти в кино?
В Целестине взыграло чувство юмора, искавшее выхода, как бушующее в плите пламя.
— Нет, знаете, — ответила она, — не хочу. Вы не слишком-то любезны.
— У меня есть лишний билет, — сообщил бородач.
— Что, девушка подвела?
— Скажешь тоже! — воскликнул он крайне самоуверенно. — Я ни с кем не договаривался.
— Тогда зачем было прятаться в кустах?
Бородач растерялся:
— Ну ладно. Я ее оттуда высматривал. А она не пришла.
Цесе давно не было так весело.
— И что же, во мне вы нашли достойную замену? — спросила она, всеми силами стараясь сдержать смех.
— Ну и ехидна же ты, — смутился бородач. — Ладно, пошли в кино. Я тебя прошу.
Целестинино сердце растаяло, как мороженое на батарее. «О несравненный, восхитительный бородач!»
— К сожалению, никак не могу, — надменно ответила она. — Я условилась встретиться с одним мальчиком.
Бородач вдруг разозлился:
— Чего я с тобой разговариваю? Не хочешь — не надо, у меня таких, как ты, навалом.
— Ну и прекрасно, — ответила Цеся, немного обидевшись. — Я пойду, а то у меня ноги мерзнут.
Бородач пробормотал себе под нос что-то нелестное и сердито зашагал в сторону улицы Шопена. Цеся пошла своей дорогой. В общем-то, она была довольна. Правда, бородача она безвозвратно утратила, однако в результате все-таки оказалось, что ее объективная ценность как женщины не столь уж мала — вопреки предположениям.
Худо-бедно, одного мужчину она уже отвергла.
Как это здорово подымает дух.
И сейчас… ох, что же он ей сказал?
О небо!
Он сказал… он сказал: «У тебя ничего ножки»!!!
12
— Хуже нет, чем после праздников идти в школу, — мрачно сказала Целестина, встретившись с Данкой у школьных ворот.
— Точно, — печально подтвердила Данка. — Интересно, что нас сегодня ждет? Я за все праздники ни разу книжки не открыла.
— Просто как будто тебя заново заковывают в кандалы, — продолжала Цеся, уныло шлепая по тротуару, посыпанному солью. — Одно из двух: либо не должно быть школы, либо перерывов в занятиях.
