Георгий Северцев-Полилов - Царский духовник
XXIX
Случилось это так.
Когда возвращался Иоанн на Москву из похода, заехал он в Троицкую лавру помолиться у мощей преподобного Сергия, поблагодарить его за одержанную победу над татарами. Здесь в обители жил на покое святитель Иоасаф, предместник Макария, который так жестоко был свергнут князем Иваном Шуйским.
Почтил старца государь, навестил его в келье, беседу повел с ним.
Вспомнились Иоасафу все прежние обиды, он невольно почему-то перенес их на всех настоящих любимцев царя и намекнул об этом государю.
Затаенное самолюбие Иоанна, так долго им скрываемое, невольно вылилось наружу.
— Все для добра-де моего они делают, — так сказывают, от лиха меня укрывают! — с негодованием заметил царь. — Забывают, что молод я еще, что попировать лишний раз хочется, жену приласкать, обнять — нельзя на все у отца Сильвестра препоны имеются, запрет мне ставит, чуть что, владыке Макарию жалуется…
Как-никак, а сверженному митрополиту было приятно слышать выраженное неудовольствие царя; смиренная келья, простой монашеский обычай до сих пор не смирили еще гордого владыку, он обрадовался возможности дать совет царю.
— Потолковал бы ты, государь милостивый, с игуменом Вассианом, он разума большого человек, родителю твоему благие советы подавал. Древние годы его дали ему большую мудрость, — заметил Иоасаф, прощаясь с государем.
— За совет спасибо, отче, повижу игумена и с ним перетолкую.
Потолковать с Вассианом Иоанну на этот раз не при шлось, но он не позабыл о совете Иоасафа и решил при случае с ним повидаться.
Царю теперь было не до того: он спешил в Москву, где его ожидала торжественная встреча, любимая супруга и новорожденный царевич Дмитрий, наследник престола.
Так оно и случилось: возвратившегося в престольный город Иоанна одурманила горячая встреча народа, приветствовавшего его, как победителя татар, окончательно рушившего их власть. Счастливый рождением наследника, Иоанн забыл на время неудовольствие против близких ему людей: он весь был захвачен общим ликованием, предоставив Сильвестру и Адашеву по-прежнему ведать делами государственными.
Как и раньше, важные дела проходили через боярскую думу, ею рассматривались и разрешались, но не боярским умам дано было возбуждать их: все начало исходило как будто от царя или от самого народа, но было навеяно в том и другом случае истинно политически мудрыми людьми, Сильвестром и Адашевым.
Прикрываясь царским именем, им было возможно работать в интересах земщины, искусно избегая идти против намерения бояр. Одним из удачных ходов Сильвестра была замена доходов «кормлением», раздачею земельных угодий, это настолько улучшило положение служилых людей, что русская военная сила значительно увеличилась.
«Сытый народ и воюет охотно», — гласит старинная французская пословица; это вполне подтверждает та готовность, с которою земские шли на службу царскую не только во время походов, но и в мирное время поступали в царевы полки, дабы оградить Москву от вражеских набегов.
Мысль о народном самоуправлении, не оставлявшую Сильвестра еще когда он был на родине, в Новгороде, где процветало вече, он вложил в составленные им вместе с Адашевым «Уставные грамоты».
Бояре, успокоенные малозаметным положением Сильвестра, недостаточно внимательно отнеслись к новшествам, им вводимым.
XXX
С некоторых пор отцу Сильвестру удалось устроить своего сына на царскую службу подьячим. Занятия в школе пришлось значительно сократить, некому было заниматься с новыми учениками.
Возвращаясь домой со службы, Анфим зажигал свечу, если это было зимою, а летом и без нее, и старательно переписывал излюбленный труд родителя «Домострой».
Сильвестр значительно расширил свою «книжицу малую», а потому Анфиму приходилось переписывать «Домострой» по нескольку раз.
Стоял теплый июнь, солнце еще было высоко, когда вернувшийся с «верху» отец Сильвестр сидел с сыном за столом у окна, Анфим продолжал свою работу по переписке.
— Не разберу я что-то, батюшка, вот здесь, — указал Анфим отцу на несколько строк.
— Постой, я тебе сейчас помогу, — ответил последний и, взяв в руки лист бумаги, стал медленно читать:
«И еще вспомянути: гостей приезжих у себя корми, и на суседстве и с знаемыми любовно живи, о хлебе и соли и о доброй сделке и о всякой ссуде.
А поедешь куда в гости, поминки не дороги вози за любовь…»
Анфим внимательно следил за его чтением, стараясь запомнить, что ему говорил отец.
Перед окошком, за кустами палисадника промелькнула черная иноческая ряса.
Сильвестр удивленно проговорил:
— Кого это Господь посылает к нам так поздно?
Недоумение его скоро разъяснилось: в горницу вошел небольшого роста седой, старый монах. Помолившись на образа, он поздоровался с хозяином.
— Будь здрав, отец Герасим, — приветствовал его Сильвестр. — Большую радость ты мне доставил, что пожаловал.
Старец Герасим Сленков был из числа иноков Духова монастыря и во время Стоглавого собора вызывался членами его вместе с Сильвестром для некоторых объяснений.
— Зашел я к тебе по делу важному, отче Сильвестр, — проговорил инок, садясь на лавку.
— А что, честной отче?
— Ведомо ли тебе, отец Сильвестр, что появился такой Трошка Башкин, что православной нашей веры смутьяном обозначился?
— Слышал об этом, отец Герасим, еще до Казанского похода.
— Так вот теперь он снова объявился и между народом соблазн большой вводит. Послал наш игумен до тебя, поговорить, что тут нам делать и какую меру протир того смутьяна зачать?
— Ты мне все скажи порядком, отче, — спокойно заметил Сильвестр, — а я обдумаю да и напишу владыке митрополиту все как след.
Оба старика стали беседовать, причем Герасим рассказывал, а царский духовник слушал, изредка прерывая рассказ его вопросами.
— Вы, честные иноки, не беспокойтесь много, Башкина ересь не велика стать еще, не трудно ее словесным прением изничтожить, тот люд, который в нее впал, сейчас же увидит, что нелепо толкование этого смутьяна, об этом я уж позабочусь.
Летний вечер мягко спустился. Легкие тени обвили окрестности, старичок монах заторопился возвращаться в обитель, Сильвестр пошел проводить его до ворот своего дома.
В большой горнице остался Анфим, еще не зажигавший свечи и бросивший на время переписывать книгу,
XXXI
В своем суждении о новой ереси Башкина Сильвестр оказался правым: она скоро погибла сама собою.
— Твой духовник, государь, отец Сильвестр, все мне подробно о том смутьяне Башкине описал и сам мне указал, что нужно сделать, чтобы погасить всю эту ересь, я так и исполнил, — сообщил царю владыка Макарий.
— И что ж? — нетерпеливо спросил Иоанн.
— Разметаны еретики, как лист осенней бурей!
— Что ж, похвалить отца Сильвестра за это следует, да, кстати, напомнить я хочу ему, давно мне обещал он книжицу написать. Эй, кто там из детей боярских, пусть сходят к отцу Сильвестру и позовут его сюда!
Духовник сейчас же явился на царский зов. Он низко поклонился царю и митрополиту.
— Спасибо тебе, отче, что одолел смутьяна Башкина, — обратился к нему Иоанн.
— Я должное исполнил, государь.
— А обещание о книжице, что мне дал?
— Вот здесь она, изволь ее принять, — и он передал Иоанну четко переписанный Анфимом «Домострой».
— Все в ней ты написал, что надо для христианской жизни? — снова спросил царь.
— Все постарался, государь, чтоб утвердить непоколебимо из рода в род отчизну нашу русскую родную и веру православную, как было встарь.
— И я прочитаю ее, как удосужусь только, — заметил митрополит.
— Тебе, владыко, принес второй я список, вот прими, — сказал Сильвестр, передавая Макарию вторую книгу.
— Кто титлы у тебя затейливо так вывел? — спросил Макарий, любуясь красиво исполненным письмом.
— Сын мой, Анфим.
— Ну, молодец, поистине искусник в писании он! Как четко буквы глядят. Я старыми очами моими все разберу!
— «Книга, глаголемая Домострой, имеет в себе вещи зело полезны, во учение и наказание всякому христианину мужу, и жене, и чадам, и рабам и рабыням», — читал Иоанн заглавие, тоже любуясь красивыми титлами.
— Ты только смотри, не очень ли строго в ней о семейной жизни толкуешь, отче? А то и так царица на тебя в обиде за строгость в семейной жизни, — усмехнулся государь.
— Ты знаешь, государь, на языке у меня то же, что на деле, поблажки я ни в чем не потерплю, — сурово ответил священник.
— Не должен забывать, отец, что мы с царицей не перестарки какие еще! Порой и правила церковные невольно нарушаем.
Сильвестр ничего не возразил на это Иоанну и, распростившись с царем и митрополитом, сейчас же ушел домой.
Зоркий Макарий сразу заметил «остуду» государя к своему любимцу. Иоанн не любил, чтобы шли против его мнения, Адашев умел сглаживать эти порывы, но, к сожалению, на этот раз он отсутствовал, а один владыка не решался возразить царю.
