Галина Черноголовина - Хрустальный лес
— Я послушалась… Даже один квадратик у окошка вымыла. А потом гвоздём палец поцарапала. Вот видишь… Кровь сильно текла… Вера Николаевна сказала: «Иди домой». Можно, я с тобой буду мох собирать?
На мгновение у Юры мелькнула мысль: вот сейчас он свистнет, позовёт Гену Каргина, и они вдвоём отомстят Любаше за все её «выкиндрючки». Вере Николаевне она, ясно, не посмеет жаловаться: ведь ей никто не разрешал идти в тайгу…
— Ты мальчишкам хочешь свистеть? — заметила Любаша, как Юра поднёс пальцы к губам. — Не надо… Мы только вдвоём будем мох собирать. Пойдём вот здесь… — Она указала на тропинку, огибавшую сопку посредине.
Сверху раздался свист, и затем послышался голос Гены Каргина:
— Юрка-а-а! Эгей-гей!
— Бежим! — Любаша крепко схватила Юру за руку.
И он, досадуя на себя за свою уступчивость, помчался с нею сквозь кустарник.
Ветки багульника хлестали ребят по ногам, кедровый стланик цепко хватал своими лапами Любашу за платье, а они всё мчались вниз, как два камушка, которые кто-то столкнул с сопки.
Остановились они, только когда под ногами захлюпала вода. Высокие кочки со спутанной гривой травы выглядывали, как чьи-то косматые головы, из болота и словно ждали с любопытством, куда теперь пойдут этот смуглый мальчик с чёрными как угольки глазами и длинноногая девчонка, которая, словно лошадка, то и дело встряхивала головой, откидывая волосы, падавшие ей на глаза.
— Ну, — сказала Любаша.
— Что ну?
— Давай мох собирать.
— Какой тебе тут мох? — рассердился Юра. — Мох там, куда ребята пошли. А здесь вода, не видишь?
Ясно, человек тайги не знает, зачем тогда соваться? И чего он, как маленький, побежал за ней? Ребята уже, наверно, мох собирают, а ему что, с пустыми руками возвращаться?
— Пошли к ребятам, — наконец решительно сказал он.
— Не пойду, — заупрямилась Любаша.
— Ну, тогда я один пойду…
Юра решительно повернулся и зашагал от неё прочь.
И тут Любаша зло крикнула:
— Завёл меня в тайгу, а теперь бросаешь, да? Бросай, бросай, а я дороги не знаю. Вот пойду и заблужусь. И никто меня не найдёт. Вот!.. И ты будешь виноват, понятно?
Юра остановился. Довод был вполне резонный. Они забежали довольно далеко, а Любаша тайги не знала. Она ведь только нынешней весной приехала с родителями на Нижний Амур. Летом Любашу в тайгу не пускали, и других ребят тоже — много было опасного клеща, да хотя бы и пускали — за одно лето разве тайгу узнаешь? Она вон какая! Другое дело Юра — он ведь здесь вырос. Нет, видно, сегодня ему не отвязаться от своей соседки.
— Юра, а разве больше нигде моха нет? — заискивающе спросила Любаша. Она уже почувствовала, что Юра её не оставит.
— Пойдём уж, ладно… Только, знаешь, это далеко.
Любаша шла, всё время с любопытством вертя головой по сторонам и спрашивая Юру:
— А это какое дерево? А ручеёк куда бежит?
Приходилось объяснять, что дерево это — обыкновенная ольха, что чистый ручеёк бежит в такую же чистую горную речушку, а речушка впадает в Амур.
Любаша слушала внимательно, благодарно кивала головой.
Юре понравилась такая роль, теперь он и сам обращал на многое внимание Любаши.
— Смотри, смотри, кедровка на лиственнице, — показывал он Любаше на тёмно-бурую, в белых пестринах птицу.
Птица заметила ребят, вспорхнула, но не улетела далеко.
— Кладовка у неё, видно, здесь…
— Какая кладовка? — удивилась Любаша.
— Орехов стланиковых на зиму запасла да и спрятала под корой, вон хоть, может, и в том дереве, что на земле лежит… Не бойся, не тронем твоих запасов, — успокоил он птицу, — у нас у самих руки есть; если надо, наберём орехов.
— Не тронем, не тронем… — радостно вторила Любаша и вдруг остановилась, испуганно прислушиваясь.
— Кто это свистит? Ты обманул меня, к мальчишкам ведёшь?
Юра рассмеялся:
— Это же пищуха. Вроде крысы, только рыжая. Она в камнях живёт.
На пригорке, куда привёл Юра Любашу, было очень много мягкого и пышного моха. Но и здесь повела себя Любаша так же, как в классе.
— Эта половина моя! — жадно сказала она и присела, будто хотела разом сгрести весь мох.
— Пожалуйста, — пожал плечами Юра. — Рви на здоровье.
— Ну, давай мешок…
— А мешок мой… Куда хочешь, туда и рви.
Любаша принуждённо засмеялась:
— Я просто пошутила, Юра. Ты рви, где хочешь… Ой, какие красивые ягодки! — потянулась она к кусту, росшему неподалёку. — Наверно, сладкие, как черёмуха.
Юра вовремя схватил её за руку:
— Не трогай, отравишься. Это же ядовитая волчья ягода…
— Ты, оказывается, всё знаешь, — с уважением сказала девочка.
Юра даже покраснел от удовольствия, но скромно ответил:
— Ну, что ты — всё. Я ещё очень многого не знаю…
Юра был молчаливым мальчиком, но сегодня ему всё хотелось говорить и говорить. Причём, говорить такое, чтобы Любаше было интересно, чтобы она ахала и широко раскрывала глаза, вот как сейчас, когда он рассказывает о буром медведе, который прошлой осенью вцепился в спину колхозного быка Буяна да так и прискакал в село верхом на перепуганном до смерти быке. Жаль, что Юрин отец промахнулся и медведь убежал.
После этого рассказа Любаша совсем присмирела и стала пугливо поглядывать по сторонам.
— Может, хватит моху, Юра? — робко спросила она. — Смотри, мешок совсем уже полный…
— Да, пожалуй… — согласился Юра и только тут спохватился, что давно пора возвращаться. Они бродили по лесу, наверно, уже часа три.
Ближняя дорога обратно в посёлок шла через сопку. Сквозь кроны лиственниц светило низкое осеннее солнце, в просветах между деревьями видно было, как сверкает, искрится Амур… Там, внизу, было затишье, а здесь, на вершине, гулял холодный ветер, раскачивая стволы лиственниц, шевелил колючие лапы стланика…
У Любаши посинели губы.
— Холодно, — жалобно сказала она.
— А чего ж ты в тайгу в одном платье отправилась? Да ещё в школьном… Смотри, порвала. Вот будет тебе от матери.
Юра снял стёганную на вате старенькую курточку и протянул Любаше.
— На́ вот, надень.
— А ты?
— Не замёрзну, не бойся.
Когда ребята подошли к школе, солнце уже почти совсем опустилось за Амур.
В коридоре не было никого. Вошёл дедушка Заксор, бросил у печки вязанку дров, эхо гулко отдалось в пустых классах.
— Чего здесь? — строго спросил сторож. — Все домой пошли. Пол чистый. Нельзя топтать.
— Дедушка, мы мох принесли, — сказала Любаша. — Между рамами класть…
— Мох? Уже не нужно. Окна заклеили, учительница ушла. Идите, идите, — выпроводил дедушка ребят.
Юра и Любаша обежали школу, заглянули в окна класса. Да, там уже были двойные рамы, между ними зеленел пушистый мох, а на нём, для красоты, лежали кисти рябины, шишечки кедрового стланика и даже два больших белых гриба…
— Ну вот, — огорчённо сказал Юра. — Всё из-за тебя.
Любаша молча сняла Юрину курточку и протянула ему.
В это время к школе подбежала Вера Николаевна. Она была бледная, встревоженная.
— Юра, Любаша… Пришли… Где же вы были? Я уж хотела людей собирать, в тайгу идти. Беги скорей домой, Любаша, там мама беспокоится.
Потом она повернулась к мальчику:
— А от тебя, Юра, я никак не ожидала. Вот уж, говорят, с кем поведёшься…
Юра шёл домой очень расстроенный, что так огорчил Веру Николаевну. Эх, не слушаться бы ему Любаши, пойти с ребятами… А если бы Любаша заблудилась? Тогда ещё хуже получилось бы. До чего же девчонка вредная!.. Может, и вправду стоит её хорошенько отколотить?
Любаша поджидала его за углом. Опять не послушалась Веру Николаевну, ведь ей велели домой идти.
— Попало тебе? — спросила девочка не то злорадно, не то сочувственно.
— А ты как думала? — Юра смотрел в сторону, глаза его подозрительно блестели.
Любаша пошла с ним рядом.
— Юра, а Юра… Знаешь что? Я про границу на парте сегодня понарошке сказала. Пускай не будет границы, ладно?
Тёплая краюшка (повесть)
Отъезд
Подошёл контейнер, стали грузить вещи. Валил сырой мартовский снег, и Раиса Фёдоровна кричала, чтобы грузчики не ставили мебель на землю, пусть как вынесут из подъезда — сразу в контейнер.
Обалделая кошка металась по разорённым комнатам; она даже не мяукала, а урчала утробным голосом. Кошка была умная, понимала: хозяева уезжают. А что будет с нею и, главное, с её котятами? У тумбочки письменного стола распахнулась дверца, кошка юркнула туда, потом выскочила и стала таскать в тумбочку котят.
Тоня с Илюшкой жалостливо смотрели на неё.
— Пусть едут? — тихо, чтобы не слышала мама, спросил Илюшка.
