Алки Зеи - Леопард за стеклом
— Никос, так это все игра? Скажи!
Никос нахмурил брови, и снова на его лице появилась темная линия. Мы поняли, что все очень серьезно и совсем не игра.
— Пошли наверх, — скомандовал Никос.
Лесенка вела в крошечную комнатку, в которой едва помещался матрас. Мы уселись на этом матрасе, и тогда Никос рассказал нам все. Он не уплыл на «Фридоне», потому что в городе узнал от друзей, что губернатор телеграфировал в Афины, чтобы его арестовали, едва он сойдет с парома. Вот что, наверное, хотел сказать дедушка, когда тетя Деспина его прервала.
Теперь Никос скрывается, чтобы все думали, что он уехал, иначе его арестуют здесь.
Никос должен был провести на мельнице еще несколько дней, а потом он собирался отправиться в город, чтобы и там прятаться до тех пор, пока не сможет тайно покинуть остров.
— Все зависит от вас, — завершил свой рассказ Никос.
Мы должны были приносить ему еду в корзине, которую Стаматина каждую ночь будет оставлять в пещере. Так и она, плутовка, все знала! А если вдруг в Ламагари появятся полицейские, то ходить на мельницу не надо, а надо подняться на горку и потрещать цикадами.
Мы были вне себя от восторга! А Никос еще говорит, что это не игра! Да самая настоящая игра! У нас секреты от взрослых! Только мы будем знать, где прячется Никос! Будем с ним тайно встречаться и слова об этом никому не скажем (пусть даже с нас кожу живьем сдерут, как любит говорить Артеми)! И, в конце концов, мы поможем Никосу, все зависит от нас!
Сумерки сгущались, так что мы едва видели друг друга.
— Тебе здесь не страшно одному? — спросила Артеми.
— А про леопарда ты забыла? — улыбнулся Никос. — Едва только спускается ночь, как он приходит ко мне и составляет компанию.
— Можно я останусь с тобой сегодня? — попросил Нолис.
— Не пойдет, Нолис. Я бы и рад еще с кем-нибудь поболтать, но тогда леопард не придет или придет, а разговаривать не будет.
Хорошо, что у нас ввели диктатуру и мы можем делать что хотим, иначе тетя Деспина точно раскричалась бы, где это мы шляемся так поздно. По дороге домой нам пришлось пройти мимо дома Пипицы.
— Эй, где это вы были? Я искала вас целый день! — крикнула она со своей веранды.
Мы ее не заметили и, когда она вдруг подала голос, растерялись и не знали, что ответить. Но, к счастью, она не повторила вопрос, а начала хвалиться:
— А мой папочка станет консулом Германии на нашем острове. Потому что он учился в Германии. Мама говорит, что мы будем давать приемы в консульстве. А мне сошьют кружевное платье цвета морской волны…
— Завтра нам все расскажешь, — перебила ее Мирто. — Нас уже домой зовут.
— Эй, вы так и не сказали, где вы были! — крикнула Пипица нам вдогонку.
Но мы уже далеко ушли.
Добравшись до дома, мы услышали знакомое «ПА ВУ ГА ДЕ КЕ ЗО НИ». Дедушка вернулся из города. Мы бегом помчались к Стаматине, но он перехватил нас на веранде, чтобы рассказать легенду о царе Мидасе, у которого были ослиные уши. «И держи это в секрете от всего мира», — сказал Мидас своему цирюльнику, когда тот снял с него шапочку, чтобы постричь царя, и увидел ослиные уши. Но цирюльник, который был страшным болтуном, чуть не лопнул от того, что не мог никому это рассказать. Тогда он вырыл в земле ямку и прокричал в нее: «У царя Мидаса ослиные уши!» В этой ямке вырос тростник, и, когда дул ветер, он шевелил своими листочками и шуршал: «У царя Мидаса ослиные уши!» Так об этом узнал весь мир.
— Вот видишь, дедушка тоже знает, — сказала Мирто, когда мы легли в постель.
— О Никосе? — удивилась я.
— Да, поэтому он нам и рассказал эту легенду о царе Мидасе.
Странный у нас дедушка! Мы и без царя Мидаса ни слова не скажем о нашем секрете!
Стаматина зашла в комнату закрыть ставни.
— Дождем пахнет.
— Почему они арестовали бы его, как только он сошел с парома? — спросила я шепотом.
— А ну-ка помолчи! — шикнула Стаматина и присела на мою кровать.
И Мирто тут же оказалась рядом.
— Нет, правда, почему? — пытала Стаматину и она.
— Потому что диктатура, и Никосу это не нравится, вот почему! А вы очень хорошо сделаете, если перестанете приставать со всякими «почему» да «отчего».
— Тогда почему не арестуют и дедушку, ведь и ему не нравится диктатура? — не унималась Мирто.
— Никос — другое дело.
— Какое другое? — воскликнули мы с Мирто в один голос.
— Сказала «другое» — и точка, — притворно рассердилась Стаматина.
— Ну что, спим сегодня вдвоем? — предложила Мирто, как только Стаматина вышла.
И устроилась поудобнее в моей кровати.
Я отодвинулась, чтобы ей было где лежать.
— ОЧСЧА, ОЧПЕЧА? — Мирто спросила первой.
— ОЧПЕЧА, ОЧПЕЧА, — отозвалась я.
— Почему ОЧПЕЧА, Мелия?
— Потому что все очень запуталось.
— Тогда и я ОЧПЕЧА, — решила Мирто.
Если бы сказка про Пиноккио была правдой, то нос Артеми должен был вырасти метра на три — от такого-то вранья. Но, должно быть, существуют ложь во благо и ложь во зло, и от благой нос расти не должен.
Прошло уже три дня с тех пор, как Никос спрятался на Мельнице со сломанным крылом. А нам предстояли «дни отчаяния», и какого! Мало того, что мы не могли пойти к Никосу, так еще и папа совсем с ума сошел!..
Эта, говорит, история с леопардом, путешествующим между Испанией и Самосом, добром не кончится. Так ему сказал Амстрадам Пикипикирам. Он даже тете Деспине передал просьбу, что неплохо было бы вспороть леопарду брюхо, а то вдруг что-то спрятано в соломе, которой он набит от лап до кончиков ушей.
Нет, вы только послушайте: вспороть брюхо леопарду!
— Боюсь, — заявил папа, — что они направят жалобу в Афины, и Никос просто так не отделается.
Он как будто знал!..
А потом с визитом пришли Пипица и ее родители. Нам было очень трудно разговаривать с Большими неприятностями после ее предательства, пусть Никос и утверждает, что она не виновата.
В какой-то момент, когда мы уже совершенно одурели от рассуждений о ее драгоценном папочке, консульстве и каком-то Гитлере, мой взгляд зацепился за Артеми, которая промчалась прямо под нашей верандой. Мирто почти вывалилась за балюстраду, чтобы ее окрикнуть, но Артеми была уже далеко. Однако вскоре — нате вам, пожалуйста, — она вернулась. И снова убежала. И так несколько раз.
— Что это с ней? — прошептала мне Мирто на ухо.
— Вот увидишь, она хочет нам что-то сказать, точно тебе говорю.
Мы просто умирали от любопытства. Да только как нам избавиться от Больших неприятностей: Пипица вцепилась в нас, как мидия, — так Мирто про нее говорит.
Когда Пипица и ее родители наконец убрались, было уже слишком поздно, да и Артеми куда-то делась. Мы направились во двор помыть ноги под колонкой, и тут перед нами возникла Артеми собственной персоной.
— Я уж замучилась вас ждать, — говорит. — И я лопну, если не расскажу вам об этом.
Не успели мы даже рта раскрыть, чтобы поинтересоваться, о чем, собственно, речь, Артеми уже выпалила: она ездила в город с кир Андонисом. Его вызывали в полицейский участок дать показания, отвез ли он Никоса на паром.
— А отец им: «Да, отвез, конечно», — продолжала Артеми. — Но он таким ледяным тоном это сказал, что я испугалась, что они ему не поверят. Уж как мне это в голову пришло, и сама не знаю, меня и не спрашивал никто, а я давай им заливать, что и я была в лодке и что Никос, едва паром отошел от пристани, вышел на палубу и махал нам рукой. Тогда я ему кричу: «Э-э-э-э-э, кир Никос! Ты забыл свои очки!» А он отвечает: «Не страшно, я тебе их дарю».
— Какие еще очки он забыл? — растерялись мы.
— Ну, в лодке. Отец его покатал в лодке, чтобы, если кто увидит, думали, будто они к парому плывут. И он забыл свои очки от солнца. Я их сегодня надела, когда в город поехала. Ой, каким же странным становится мир! А еще можешь смотреть на кого хочешь — он и не заметит. Думаете, Никос мне их подарит?
— А что еще у тебя спрашивали? — не выдержали мы.
— «Что господин Никос рассказывал вам о хищнике?» — вдруг набросился на меня какой-то офицер в эполетах. А я, что твоя дурочка деревенская: «А что такое хищник?» — «Животное, как леопард, которого госпожа Деспина держит у себя в стеклянной витрине». А я ему: «Первый раз слышу, что животных под стекло сажают».
Этот золотопогонный как покатится со смеху, а потом посерьезнел и говорит: «Он вам рассказывал про Испанию?» А я все как блаженная: «А кто эта госпожа?» Он снова хохотать и опять за вопросы: «Ты любишь нашего короля и нового правителя?» Я опять за свое: «Ах, была бы я королевой!» И тут другой полицейский говорит: «Да она чокнутая». Он тихо сказал, но у меня-то ушки на макушке. «Ты мне всю правду сказала?» — говорит мне золотопогонник. Я грудь колесом: «Да, господин полковник!»
