Николай Федоров - Богиня победы
— Вот тут ты ошибаешься, — сказал папа. — Настоящие произведения искусства всегда прекрасны. Конечно, у них нет души. Или, как пишут в ваших учебниках по русскому, они предметы неодушевлённые. Но это только формально. Не забывай, что все эти картины, скульптуры создают люди. Причём люди талантливые или даже гениальные. Значит, вещь, которую мы считаем прекрасной, уже не просто кусок холста или глыба мрамора. В ней мысли и чувства человека, сделавшего её. А ведь мысли и чувства — это, наверное, и есть душа. Выходит, Фортуна твоя, — папа дотронулся рукой до статуэтки, — не просто сплав меди с оловом. Она вроде как живая, или, если хочешь, одухотворённая. Только надо это суметь увидеть. А то бывают такие «ценители» красоты, которых в куполе Исаакиевского собора больше всего поражает количество золота.
Папа замолчал. А я легонько, так же как он, дотронулся рукой до Фортуны и сказал:
— А всё-таки хорошо, если прекрасный человек ещё и красивый. Ведь правда, папа?
Папа засмеялся:
— Ну, конечно, хорошо. Разве я спорю.
Потом я рассказал ему про мужчину, который отдал нам статуэтку. Папа до слёз смеялся, потом сказал:
— Вот уж действительно — колесо Фортуны.
Глава 6. «За что мы любим природу»
На другой день, когда я пришёл в школу, в нашем классе висел листок-«молния». На нём был нарисован тощий человек с плаксивым лицом. Под ним подпись: «Дима Титов прославиться решил — за день четыре двойки получил». В общем, скучно придумали. А стих просто глупый. Я бы не так нарисовал. Я бы, например, изобразил Фортуну, у которой на мой дневник сыплются двойки и колы. И то интереснее.
На перемене я подошёл к Ленке Субботиной, нашему редактору, и прямо так сказал:
— Что же вы такую скучную карикатуру повесили? Никто даже не смотрит и не смеётся. Это же сатирический листок! Сатира должна разить. И жалить.
— А ты лучше нарисуй, — вдруг набросилась на меня Ленка. — Ругать каждый может, а делать никто ничего не хочет. Когда меня в редакторы выбирали, все кричали: «Поможем! Рисовать будем, заметки приносить!» А теперь вырезку из журнала не допросишься. Вот тебе не нравится, возьми и нарисуй лучше. Я тебе бумагу дам и карандаши. Хочешь — краски?
— Тащи, — сказал я.
Ленка уже было за бумагой пошла, но тут я опомнился.
— Э-э, нет. Ничего не выйдет. Что же это получается? Я сам на себя карикатуры рисовать буду? Сам себя разить буду?
— Ну вот. Ты себя рисовать не хочешь, другой говорит, занят. И так все. Может, всё-таки нарисуешь; а? Ты никому не говори, что сам рисовал. И я никому не скажу.
В другой раз я бы, конечно, не согласился. Ещё чего. Шаржи на самого себя малевать. Но больно мне идея с Фортуной понравилась. Жаль, пропадала идея. И я согласился.
На следующей перемене в классе висел новый сатирический листок. Как у меня сама богиня получилась, судить не берусь. Не знаю. На всякий случай я ей на лбу написал «Фортуна». А вот колесо и рог изобилия с двойками вышли здорово, честное слово. Ребята окружили листок, смеялись и на меня поглядывали. Если бы кто другой эту карикатуру нарисовал, мне бы не по себе было. Ведь надо мной же смеялись. А так ничего. Даже приятно было, и меня так и подмывало сказать, что это я и нарисовал. Но всё-таки я промолчал и никому не сказал. Кроме Мишки, конечно.
А когда началась литература, я сидел и подумывал, как бы мне не пришлось ещё одну двойку на свою карикатуру пририсовывать.
Мария Николаевна сказала:
— Я проверила ваши домашние сочинения на тему: «За что мы любим природу».
Сердце у меня ёкнуло. Сочинения я не писал и не сдавал.
— В целом я довольна, — продолжала Мария Николаевна. — Много интересных, вдумчивых работ. Правда, не обошлось и без курьёзов. Вот Саша Лобанов пишет: «Мы любим природу за то, что её можно спилить. Потом из неё делают бумагу, а из бумаги — книги, тетради и учебники…»
Хохот в классе стоял невообразимый. Все, наверно, пытались представить, как Сашка пилит природу.
— Тихо, успокойтесь. Очевидно, Саша, мы всё-таки пилим деревья, а бумагу изготовляем из древесины. Потом, разве природа — это только деревья? И самое главное, разве мы любим деревья только за то, что их можно спилить и сделать бумагу? А вот сочинение Лены Субботиной. Очень толковая работа. Да, Лена тоже пишет и о бумаге, и о полезных ископаемых, и о богатстве морей и океанов. Но она не забывает об эстетической ценности природы, о её красоте. Поэтому мы должны любить природу и относиться к ней бережно. Как говорится, все мы дети природы.
Потом Мария Николаевна ещё долго говорила о нравственности и о значении природы в творчестве великих писателей, а я уже начал подумывать, что может она и не заметила отсутствия моего сочинения. Но зря я так подумал. Мария Николаевна вдруг перестала говорить о нравственности и сказала:
— Между прочим, Титов, почему у меня нет твоего сочинения? Ты что, не сдавал?
«Профессиональная память», — с сожалением подумал я и, вздохнув, сказал:
— Не сдавал.
— Почему?
Тут я решил, что терять мне нечего, пара обеспечена, и заявил:
— Потому что нельзя так спрашивать: за что мы любим природу. Любим, и всё тут. Ни за что. И писать тут нечего.
— Так, так, — Мария Николаевна сняла очки и протёрла их платочком. — Значит, твои товарищи нашли, что писать, а тебе писать нечего. Ты, выходит, умнее всех.
— При чём тут умнее. Просто нельзя любить за что-то. Это всё равно, как если мы спросим: за что мы любим маму? А потом напишем, что маму мы любим за то, что она стирает нам штаны, варит обеды и даёт на мороженое. Значит, можно даже и плакат повесить: «Любите маму и относитесь к ней бережно!» Висят же такие плакаты про природу.
Тишина в классе подводная повисла. Все сидят и ждут, что будет. Я тоже стою и жду.
Мария Николаевна молчала несколько секунд, а потом вдруг сказала:
— Ну, вот. Взял бы и написал всё, что ты тут сейчас говорил. Почему же ты этого не сделал?
Я пожал плечами и ничего не ответил. А Мария Николаевна надела очки и спокойно сказала:
— Откройте тетради и запишите число. Сегодня двадцать пятое октября.
Двойку она мне так и не поставила.
Глава 7. Ника
— Значит, так, — сказал Мишка, когда мы вышли из школы. — Иди бери ключ от гаража, а я домой за бамбуковыми палками. Встречаемся через двадцать минут около гаража.
И тут за спиной я услышал:
— Привет.
Я обернулся. Передо мной с портфелем в руках стояла Вера.
— У вас тоже пять уроков было?
— Пять, — сказал я.
— Ты куда сейчас? Не хочешь немного погулять?
Я растерянно посмотрел на Мишку.
— Родственница? — спросил он. — Ну, тогда я пошёл.
— Постой, — сказал я. — Сейчас вместе пойдём.
— Ты торопишься? — спросила Вера.
Я не знал, что отвечать, и беспомощно пожал плечами.
— Ладно, — сказал Мишка. — Трубки я сам распилю. Но ты быстрей давай. Вечером опять по квартирам пойдём.
И Мишка потопал домой.
— Ну, куда мы пойдём? — спросила Вера.
— То есть как это куда? — удивился я. — Разве мы куда-нибудь собирались?
Но напрасно я хорохорился. Раз уж я остался и не пошёл с Мишкой, значит, ясно, что я согласен гулять и пойду куда угодно.
— Вот что, — сказала она. — Пойдём на Ждановку. Я тебе нашу лодку покажу. Между прочим, папа её моим именем назвал.
— У вас лодка есть?! Здорово! С мотором?
— С мотором. Но сейчас мы уже не катаемся. Холодно. А лодка на берег вытащена.
На Ждановке было хорошо. День стоял солнечный, прозрачный и даже чуть-чуть морозный. Деревья в парке совсем пожелтели, притихли, а вода в реке сделалась тёмной и как будто остановилась. Большинство лодок было уже на берегу. Огромные корабельные шлюпки и маленькие пластмассовые катера, глиссеры и катамараны и ещё много диковинных, разноцветных лодок длинной пёстрой лентой далеко тянулись вдоль берега.
А каких только названий не было на лодочных бортах! «Ну, погоди!», «Джек-Потрошитель», «Лунатик», «Чебурашка» и даже «Валерий Харламов».
— А вот и наш корвет, — сказала Вера, останавливаясь около небольшого белого катерка, лежащего на деревянных козлах.
— Хороший корабль, — сказал я. — И рубка есть.
Я стал обходить катер вокруг и вдруг так и застыл. На противоположном борту крупными синими буквами было написано «НИКА».
— Ни-ка, — прочитал я в растерянности. — Но ведь ты сказала, что катер твоим именем назван?
— Так и есть, — засмеялась Вера. — Моё полное имя Вероника. Но это длинно, и все зовут меня Вера. Хотя это и неправильно, потому что сокращённо от Вероники будет как раз Ника. Один только папа меня так зовёт.
Тут я сразу про греческую скульптуру вспомнил, о которой мне мой папа рассказывал.
