Николай Печерский - Кеша и хитрый бог
Он греб без передышки, поглядывая из-за плеча вперед. Пловец уже заметил лодку, махал рукой и кричал издали глухим, простуженным басом:
— А-а-а-а!
Что-то очень знакомое и близкое послышалось Кеше в этом голосе. Немея от ужаса, он повернулся лицом к морю и закричал:
— Па-па-а! Па-па-а!
С минуту все было тихо, затем издали, возвращенный эхом, долетел его собственный голос:
«…а-па!.. а-па!»
Набежавшая сбоку волна едва не опрокинула лодку. Кеша опомнился и начал изо всех сил загребать левым веслом. Ему повезло. Лодка зачерпнула бортом немного воды и снова пошла против волны.
Короткими, быстрыми рывками гнал Кеша лодку вперед. Волны подкатывались под днище и быстро исчезали за кормой. И тогда, лишенная на мгновение этой опоры, лодка летела вниз, с гулом шлепала по воде.
Кеша нажимал изо всех сил. Рубаха взмокла и прилипла к горячей спине, на ладонях вскочили круглые водянистые пузыри. От бесконечных прыжков и взлетов начала кружиться голова. Перед глазами вспыхнули зеленые кольца, завертелись, заплясали, а потом сплелись в клубок, как цепь на лодке, и тут же рассыпались мелкими яркими искрами.
И вдруг голос пловца, по которому Кеша правил, будто по маяку, захлебнулся и стих. Кеша забыл об опасности. Привстал и, разыскивая в темноте пловца, закричал:
— Па-па! Па-па!
Волна швырнула лодку в сторону, догнала ее, со звоном и грохотом ударила в борт. Кеша снова схватился за весла, но волна уже настигла с другой стороны. Она упала на лодку откуда-то сверху, подмяла под себя и откатила прочь, унося на гребне и весла, и черпак, и тонкие решетчатые помостья…
На берегу
Кеша лежал на берегу лицом вниз. Мокрый, измочаленный, продрогший до самой последней косточки.
Первая мысль, когда очнулся, была об отце. Кеша с трудом поднялся, провел рукой по глазам. Очки смыло волной. Кеша увидел перед собой только серую, тусклую мглу.
Нет, отец не утонул. Этого не может быть!
— Па-па! — позвал Кеша. — Па-па!
Глухо и сдержанно шумел Байкал. Где-то совсем рядом скрипнуло и вдруг упало на землю надломленное ураганом дерево.
Кеша стал постепенно вспоминать все, что случилось с ним.
Спасла Кешу от неминучей беды простая случайность. Он барахтался в воде, пока не стукнулся плечом о борт перевернутой вверх дном лодки. Кеша нащупал рукой цепь и судорожно вцепился в нее пальцами.
Волны бросали лодку то вверх, то вниз. Кеша не видел и не понимал, куда несет его разгулявшийся Байкал. Руки окоченели и уже с трудом удерживали мелкие корявые кольца цепи.
Раз! Лодка с ходу врезалась в подводный риф, вильнула в сторону и провалилась в пропасть…
Цепь резанула Кешу по руке, будто ножом. Он разжал пальцы и камнем пошел на дно. Но берег, видимо, был уже недалеко. Кеша ковырнул ногами песок и тотчас же взмыл вверх.
Он ничего не видел вокруг себя и только чутьем догадывался, куда надо плыть.
Вскоре ноги Кеши коснулись скользкого донного камня. Он понял, что это берег. Кеша сделал последний рывок и выплыл на плес. Спотыкаясь на камнях, падая и вновь подымаясь, он побрел по берегу.
Кеше казалось, что выплыл он где-то далеко от поселка. Но ничего. Главное — он на земле. Утром Байкал угомонится и рыбаки разыщут его. И отец тоже найдется. Просто выплыл он где-нибудь в другом месте. Нет, отец не утонул. Отец жив.
Где-то справа от Кеши послышались тяжелые, прерывистые шаги. Было похоже, что шел это неуклюжей походкой медведь. Пройдет, остановится, понюхает по сторонам и снова продолжает свой путь.
Кеша зажмурил глаза и стал ждать.
Медведь не торопился. Он подошел к Кеше, ощупал его всего, погладил зачем-то по голове и вдруг совершенно человеческим голосом сказал:
— Это ты, Кешка, язви тебя?
Если б такая штука случилась с кем-нибудь другим, Кеша ни за что бы не поверил. Он и сам вначале сомневался, в самом деле это так или ему просто так кажется.
— Дедушка, папа где? — спросил Кеша, когда окончательно убедился, что это вовсе и не медведь, а самый настоящий дед Казнищев.
Казнищев снова коснулся рукой Кешиной головы, ласково сказал:
— Ты, Кешка, не бойся. Жив твой отец. Точно тебе говорю.
Казнищев помог Кеше подняться и повел домой. Шли они долго. Казнищев часто останавливался, глухо и трудно кашлял.
Сарма наделала на Байкале дел. Казнищев, оказывается, ходил на маяк и все там до точности разузнал. Шторм разметал плоты, потопил паузок с цементом, угнал от берега чей-то баркас и катерок. Кто там спасся и кто уцелел, сказать пока трудно. Но рыбакам все-таки повезло. Они промышляли неподалеку от мыса Кадильного и успели проскочить в бухту. Из этой бухты и передал по радио Кешин отец, что все в порядке и все живы-здоровы.
— Ты, Кешка, иди, — подбадривал Казнищев. — Раз все в порядке, надо идти. Нечего тебе…
Казнищев ни о чем не расспрашивал Кешу. Привел его в избу, уложил на широкую отцовскую постель и начал не торопясь, по-докторски ощупывать все суставы.
— Кости, однако, целы, — заявил он. — Где у вас тут уксус?
Казнищев пошарил по полочке, нашел бутылку с уксусом и постным маслом. Налил в блюдечко, помешал пальцем и сказал Кеше:
— А ну, ложись на живот. Сейчас мы тебе вотрем, язви тебя!
Казнищев растирал Кешу не щадя сил. Спина Кеши под его руками сделалась сначала скользкой и мягкой, потом затвердела и стала поскрипывать, как снег в ладони.
Кеше казалось, будто его раздирают на куски. Еще немного — и отлетят прочь или вообще перепутаются так, что потом не разберешь, и печенки и селезенки.
— Хва-а-тит! — стонал он.
Но Казнищев ничего не желал признавать. Передохнет малость, перевернет Кешу, как мешок с картошкой, и снова принимается за дело.
Вскоре по всему телу Кеши побежали колючие быстрые огоньки. Кеша уткнул нос в подушку и затих.
Казнищев только этого и ожидал. Он похлопал Кешу по спине, прикрыл его одеялом и голосом измученным, но бодрым и даже как будто бы веселым сказал:
— Ах, язви вас, умереть человеку и то не дают!
Казнищев потоптался еще немного около Кеши, покашлял и тихо вышел.
Несколько раз просыпался Кеша ночью. Садился на кровати и, вглядываясь в темноту, с тоской прислушивался, как шумел и шумел за окном Байкал.
И мнилось ему, кто-то кричит, призывно зовет его на помощь:
«Ке-е-ша! Ке-е-еша!»
Письмо
Уксус и масло сделали свое дело. Утром Кеша встал живой, здоровый и голодный, как зверь после зимней спячки. Кеша обшарил в избе все углы и все закоулки, но путного так ничего и не нашел. Ковырнул ногтем вялую морковку, подержал на ладони и снова бросил в берестяной туесок горсть мелкого, пахнущего пылью пшена.
Даже скрюченного сухаря, даже хвостика омуля не нашел Кеша в избе. Он поглядел на свет пустую бутылку из-под масла, понюхал с горя блюдечко, в котором Казнищев разводил вчера смазку, вздохнул и решил жарить яичницу из чаячьих яиц на голой сковородке.
Кеша принялся разводить огонь, но тут дверь отворилась, и на пороге появился Леха Казнищев. В руках у Лехи была краюха плоского круглого хлеба и промасленный насквозь бумажный пакетик. Кеша даже крякнул от такой приятной неожиданности и кинулся расчищать место на столе.
Кроме хлеба, Леха приволок ломоть вяленой медвежатины и кусок колотого сахару-рафинаду. Леха свалил дары на стол, а потом запустил руку в карман замызганных полотняных штанов. Забренчали какие-то железки и стекляшки. Леха долго и мучительно обследовал свои закрома. На лице его попеременно отражались и неожиданная решимость, и сомнение.
Но вот Леха вынул наконец руку из кармана. На потной ладони его лежал прекрасный перочинный ножик без лезвий. Леха помедлил минутку, а потом протянул Кеше нож и сказал:
— Возьми, Кеша, это я тебе насовсем…
Кеша принял подарок и тут же, не откладывая дела в долгий ящик, набросился на принесенную Лехой еду. Медвежатина была как раз такая, как он любил: черная, будто спекшаяся кровь. По краям золотой корочкой светился зыбкий, мягкий жир.
Кеша прикончил в два счета медвежатину и принялся за сахар. Белые осколки полетели по сторонам. Леха сидел напротив и терпеливо ждал, когда Кеша расправится с едой. В глазах его светились уважение к такому вот другу, и гордость.
— Страшно потопать? — спросил Леха, когда Кеша разгрыз последний кусочек и отряхнул руки.
Кеша не ответил. Только плюнул в ладони и лихо пригладил темный, торчащий в разные стороны вихор.
Но Леха прекрасно понял и без слов. Он вздохнул и, не сводя с Кеши очарованных глаз, признался:
— А я, Кеша, боюсь. Я как посмотрел на лодки, сразу глаза закрыл.
Кеша насторожился.
— Чего плетешь, какие лодки?
— Там, на берегу… Там одни дырья остались.
Кеша махнул на Леху рукой и побежал к причалу.
