Мони Нильсон-Брэнстрем - Цацики идет в школу
— Да, на вкус твои тефтельки больше похожи на каучуковые мячики, — засмеялся Цацики. — Зато с тобой классно играть.
— Это не считается, — буркнула Мамаша. — Когда вырастешь, ты будешь помнить только мои тефтельки и то, что у тебя не было папы.
— Да не нужен мне никакой папа, говорю же тебе! — сказал Цацики, который порядком устал от Мамашиных стенаний. — Сколько раз повторять?
— Да уж, — поддержал его Йоран. — Ты ведешь себя глупо.
— Не твое дело! Не смей указывать мне в моем собственном доме, — огрызнулась Мамаша. — Не нравится — переезжай!
— Ах вот как? Тогда я тоже перееду! — закричал Цацики. — Злюка!
Ничего хуже того, что Йоран от них уедет, Цацики и представить себе не мог.
— Простите меня, я не хотела, — сквозь слезы выговорила Мамаша. — Что-то я совсем расклеилась.
— Это уж точно, — засмеялся Йоран и присел на диван рядом с ней.
— Йоран, что бы мы без тебя делали…
— Вот и я тоже думаю, — сказал Йоран и обнял Мамашу. Та перебралась к нему на колени.
— Может, нам с тобой… — пробормотала Мамаша. — Ты мог бы стать отличным отцом для Цацики.
Она обнимала Йорана так, как обнимают друг друга взрослые люди, когда влюблены. И не обращала никакого внимания на Цацики.
Цацики смущенно смотрел на них. Значит, Йоран не лучше других. Он поцеловал Мамашу в макушку. Мамаша запрокинула голову, и они поцеловались в губы. Прямо как в кино! Расстроенный и сердитый, Цацики убежал в свою комнату.
Все ясно, теперь он потеряет и Йорана. Ух, как же он возненавидел Мамашу! Вечно она думает только о себе.
Цацики кинулся обратно в гостиную.
— Если из-за твоих поцелуев Йоран от нас уедет, я тебе этого никогда не прощу! Слышишь?! — крикнул он, и слезы ручьями полились у него из глаз.
Йоран и Мамаша отпрянули друг от друга.
— А теперь ты несправедлив ко мне, — сказала Мамаша. — Мне тоже иногда хочется, чтобы меня пожалели и приласкали.
— А Йоран тут при чем? Попроси об этом свою маму, — сказал Цацики. — А мне, к тому же, не нужен никакой другой папа, кроме Ловца Каракатиц. Неужели так трудно понять? От него, по крайней мере, нет никаких проблем.
— А от меня разве есть? — попытался возразить Йоран.
— Будут, и еще какие! — закричал Цацики. — Если ты не перестанешь целовать мою Мамашу! Только ты же, наверное, ничего не понимаешь, потому что ты — полный дурак!
Йоран действительно ничего не понимал, но целовать Мамашу, насколько мог судить Цацики, перестал.
Правда, после этого случая Йоран тоже захандрил. Нет, вслух он этого не говорил, но по нему было видно. Цацики старался оставаться на продленке как можно дольше. До самого закрытия. Потому что дома стало совсем невесело.
— Как там Мамашин диск? — спросил его как-то Роббан, воспитатель с продленки. Он тоже мечтал стать великим музыкантом и поэтому очень интересовался «Мятежниками».
— Плохо, — вздохнул Цацики. — Шиповник свалил.
— Вот идиот, — посочувствовал Роббан.
— А по-моему, оно и к лучшему, — ответил Цацики.
Но Мамаша так не думала. И другие «Мятежники» тоже. Они-то считали, что ради них Мамаша вполне могла бы выйти за Шиповника замуж.
Мамаша ходила мрачнее тучи. Она отключила телефон и перестала подводить глаза черным карандашом. Даже Мортен перестал заходить к ним. Цацики и Йоран чувствовали, что дело плохо.
Цацики включил телефон и позвонил дедушке. Но дедушка сказал, что немного похандрить иногда полезно. Зато потом, когда все позади, человек становится еще веселее, чем прежде, и к тому же Мамаше не мешало бы немного поразмыслить о своей жизни.
— Вот увидишь, все наладится, — заверил Цацики дедушка.
Легко ему говорить, он-то не видит, как Мамаша с утра до вечера слоняется по дому, как привидение. Цацики начал даже всерьез подумывать о том, не уехать ли ему из дому.
Мамаша становится прежней
— Цацики, мы должны как-то помочь Мамаше, — однажды вечером сказал Йоран. — Я больше так не могу.
Они сидели на кухне. Мамаша смотрела телевизор в гостиной. Какое-то скучнейшее ток-шоу. Похоже, теперь она руководствовалась принципом: чем скучнее, тем лучше.
— Я тоже так больше не могу, — вздохнул Цацики. — А что ты думаешь делать? Снова начнешь ее целовать?..
Цацики так и не смог простить Йорану того случая. Он уже не доверял ему, как раньше.
— Не волнуйся, — сказал Йоран. — Я лее тебе обещал.
— Значит, ты ее больше не любишь?
— Увы, — ответил Йоран. — Люблю.
— А она тебя? — спросил Цацики.
— Не знаю. Мамаша любит только тебя. Но любовь нам никак не поможет. Тут требуется средство посильнее.
— Да ты что? Думаешь, она серьезно больна? Может, позвать доктора?
— Думаю, мы должны позвать Шиповника. Ей плохо оттого, что она не может играть с «Мятежниками». Нужно во что бы то ни стало его вернуть, — сказал Йоран.
— Ты уверен? — вздохнул Цацики.
— Уверен.
Цацики снова вздохнул.
Он знал, что Йоран прав. Кроме того, это Цацики был виноват в том, что Шиповник исчез. Да еще как виноват. Ведь Мамаша всегда считалась с его мнением. Если кто-то не нравился Цацики, то этот человек довольно быстро исчезал из их жизни. Но с Шиповником все обстояло иначе. Мамаша сказала как-то, что Цацики должен терпеть его ради нее.
А он не мог терпеть и всегда обижал его…
— Хорошо, — сказал наконец Цацики. — Тогда мы вернем Шиповника.
В субботу рано утром Цацики сбегал в цветочный магазин на углу и купил большущую розу. Йоран замесил сдобное тесто, которое очень быстро поднялось. Потом они переоделись. Цацики нарядился веселым клоуном, а Йоран — смазливой балериной. Он стащил мамашину балетную пачку, а на голову нацепил бант. Цацики еле сдерживался от смеха. Более нелепой и небритой балерины он в жизни не видел. Потом они сварили кофе, аппетитно расставили все на подносе и с песней вошли к Мамаше.
— Многая лета, многая лета… — старательно выводили они, хотя ни о каком дне рождения и речи не шло.
Увидев их, Мамаша рассмеялась.
— Какая роза и сколько теста — неужели все это мне?
Она отщипнула кусочек теста и запихнула в рот. И вдруг разрыдалась. Мамаша плакала так, что слезы падали прямо в тесто. Она рыдала настолько заразительно, что следом за ней заплакал и Цацики, и даже Йоран немного прослезился.
— По-по-почему ты плачешь? — всхлипывал Цацики. — Ты что, не рада?
— Ра-а-ада, — ревела Мамаша.
Тут Цацики почувствовал, что страшно устал от ее выходок.
— Ты что, не знаешь — от радости не плачут? От радости смеются.
— А я плачу, — рассмеялась Мамаша сквозь слезы. — Я всегда плачу. Но я исправлюсь. Простите меня, я ужасная эгоистка.
— Мы прощаем тебе все, — невнятно промямлил Йоран.
— Нет, не все, — возразил Цацики. — Помнишь, как ты без спросу отдала моего плюшевого медвежонка? Этого я тебе не прощу.
— Но это же было три года назад!
— Все равно…
— Дурачок, — ласково сказала Мамаша. — Знаете, о чем я думала перед тем, как вы пришли? Я думала, что мне надо устроиться почтальоном. По-моему, мне бы очень пошла синяя форма…
— Ты шутишь, — сказал Цацики. Он знал, что Мамаша никак не сможет работать почтальоном, ведь почтальон должен очень рано вставать.
— Не шучу, — ответила Мамаша и, набравшись мужества, добавила: — А еще я научусь готовить тефтельки, — она улыбнулась и съела еще один кусочек теста. — И вы угощайтесь.
Цацики предпочитал булочки в готовом виде, а не сырое тесто, поэтому, отщипнув кусочек, он не съел его, а запустил им в Йорана, который сидел на краю кровати и глупо пялился на Мамашу. Тесто попало Йорану в лоб.
Мамаша засмеялась и кинула комочек в Цацики. И тут началось великое сдобное побоище!
Комочки теста летали по комнате, как шальные пули. Мамаша пыталась ловить их ртом.
— Жаль, такое добро пропадает, — сказала Мамаша и залепила тестом Йорану прямо в лицо. В отместку он повалил Мамашу на пол. Цацики испугался, что они снова начнут целоваться. Но этого не произошло.
Битву прервал долгий звонок в дверь.
— Кто бы это мог быть? — удивилась Мамаша.
Цацики и Йоран заговорщицки переглянулись.
— Ну давай, открывай! — сказал Цацики, потянув Мамашу за рукав.
— Что вы еще придумали? — засмеялась Мамаша.
— Открой — увидишь, — хмыкнул он.
Мамаша поплотнее запахнула халат и вышла в прихожую. Цацики и Йоран тихонько последовали за ней.
— Шиповник! — завопила Мамаша так, что эхо разнеслось по лестнице. — Шиповник, ты вернулся!
— Да, я вернулся, — ответил Шиповник. — Нам еще есть над чем поработать.
— Спасибо! — крикнула Мамаша, промчавшись мимо Цацики и Йорана в ванную комнату. — Вы спасли мне жизнь!
Через минуту она уже вышла из душа. Глаза ее были ярко подведены черным, как сажа, карандашом. Еще через минуту она заперлась в репетиционной комнате с Шиповником. А через секунду, распахнув дверь, вылетела обратно.
