Фрэнсис Бернетт - Маленькая принцесса
Это оказалось тем легче, что ее как раз вызвали домой, а когда недели через три она вернулась, она дня два Сары не видела. Потом они встретились на лестнице; Сара несла в починку груду белья (она уже умела чинить его). Вид у нее был странный, платье — короткое, ноги — длинные.
У Эрменгарды не хватило ума вести себя правильно. Она просто не знала, что сказать. Конечно, она слышала, что случилось, но все же никак не могла представить Сару жалкой и бедной, словно служанка. Она совсем расстроилась, как-то нелепо хихикнула и вскричала:
— Ой, Сара, это ты!
— Да, — ответила недавняя подруга, и вдруг в голову ей пришла странная мысль. Она покраснела.
Сара придерживала белье подбородком, глаза ее смотрели так странно, что Эрменгарда совсем уж потерялась. Ей почудилось, что она никогда не видела эту девочку. Может быть, ставши бедной, та превратилась в кого-то вроде Бекки?
— Как… как ты поживаешь? — выговорила она.
— Не знаю, — ответила Сара. — А ты?
— Я — ничего… — вконец оробела Эрменгарда. И вдруг прибавила: — Тебе… очень плохо?
Тут Сара проявила несправедливость. Именно в этот миг ее измученное сердце не выдержало, и она почувствовала: если человек так глуп, с ним делать нечего.
— А как ты думаешь? — сказала она. — Что мне очень хорошо? — И молча пошла дальше.
Позже она поняла: если бы она все не забыла с горя, то знала бы, что бедную, глупую Эрменгарду нельзя винить — она всегда терялась, смущалась, и чем больше чувствовала, тем нелепей себя вела. Но сейчас неожиданная, странная мысль пронзила ее обидой:
«Она — как все. Она и не хочет со мной говорить. Никто ведь со мной не водится».
Несколько недель их разделяла стена. Когда они случайно встречались, Сара отворачивалась, а Эрменгарда вконец терялась. Иногда они кивали друг другу, иногда — нет.
«Если она не хочет со мной говорить, — думала Сара, — буду держаться от нее подальше. Мисс Минчин мне в этом поможет!..»
Помогала мисс Минчин так, что они едва видели друг друга. Все заметили, что Эрменгарда стала еще глупее, а вид у нее был растерянный и грустный. Она вечно сидела на окне, как-то странно сжавшись, и молча смотрела на улицу. Однажды, проходя мимо, Джесси с любопытством взглянула на нее.
— О чем ты плачешь, Эрменгарда? — спросила она.
— Я не плачу, — глухо, неуверенно ответила та.
— Плачешь, — сказала Джесси. — Вон какая слеза скатилась с носа. И другая…
— Ладно, — сказала Эрменгарда. — Худо мне, и не твое это дело.
После чего повернула к ней толстую спину, вынула платок и откровенно в него уткнулась.
В этот вечер Сара позже обычного вернулась на чердак. Она работала, пока все не легли, а потом занималась в классной комнате. Пройдя последний пролет, она с удивлением увидела свет за дверью.
«Там никто не бывает, кроме меня, — быстро подумала она, — а свечка горит».
И впрямь, свечка горела, да еще не в старом кухонном подсвечнике, а в таком, какие стояли в спальнях у девочек. Кто-то сидел на табурете, в ночной рубашке, в красной шали… Это была Эрменгарда.
— Эрменгарда! — крикнула Сара, удивившись и даже испугавшись. — Тебе же влетит!
Эрменгарда неуклюже встала и прошлепала по комнате в больших домашних туфлях. Глаза ее и нос были темно-розовые.
— Ну и пусть, — сказала она. — Найдут, так влетит. Сара, Сара, что случилось? Почему ты меня больше не любишь?
Знакомый комок встал у Сары в горле.
— Люблю, — сказала она. — Я думала… понимаешь, все теперь по-другому. Я думала… это ты изменилась.
Эрменгарда широко открыла заплаканные глаза.
— Что ты! — воскликнула она. — Ты же не хотела со мной говорить. Я уж не знала, что и делать. Ты от меня отворачивалась.
Сара немного подумала.
— Да, — сказала она, — я и впрямь изменилась, но совсем не в этом. Мисс Минчин не хочет, чтобы я говорила с девочками. Они и сами со мной почти не говорят. Вот я и думала… и ты…
— Ой, Сара! — чуть не заплакала Эрменгарда. Они посмотрели друг на друга — и друг к другу кинулись. Черная Сарина головка припала к красной шали.
Потом они сели на пол, Сара обняла руками колени, Эрменгарда укуталась в шаль и с обожанием глядела на худенькое большеглазое лицо.
— Я больше не могла, — сказала она. — Наверное, ты можешь без меня жить, а я без тебя — нет. Да я чуть не умерла! А сегодня ночью плакала, плакала и решила пойти сюда, попросить, чтоб мы опять дружили.
— Ты лучше меня, — сказала Сара. — Я для этого слишком горда. Понимаешь, теперь, в беде, оказалось, что я довольно плохая. Я давно этого боялась. Может быть, — и она умудренно наморщила лоб, — для того мне и посланы испытания.
— Ничего в них хорошего не вижу, — угрюмо сказала Эрменгарда.
— И я не вижу, если честно, — призналась Сара. — Но я думаю, что хорошее бывает и тогда, когда мы его не видим. Вполне возможно, что оно есть в мисс Минчин…
Эрменгарда со страхом и любопытством оглядела чердак.
— Сара, — сказала она, — ты правда можешь тут жить?
Сара тоже огляделась.
— Если воображать, что все иначе, — медленно ответила она, — или что это все в книге…
Воображение начало свое дело — впервые с тех пор, как стряслась беда.
— Люди жили и похуже, — продолжала она. — Вспомни графа Монте-Кристо в замке Иф! А узники Бастилии!
— Бастилии… — прошептала Эрменгарда, подпадая под ее чары. Она вспомнила, что ей рассказывала Сара про Французскую революцию, да так, что все врезалось ей в память. Кто еще мог бы об этом рассказать?
Знакомый свет засиял в Сариных глазах.
— Да, — сказала она, обнимая колени. — Вот это мы и представим. Я — узник, я тут много лет, все обо мне забыли. Мисс Минчин — тюремщик, а Бекки… — глаза засветились еще ярче, — узник соседней камеры.
Теперь она была совсем такой, как раньше.
— Так мне гораздо легче, — сказала она.
Эрменгарда и восхищалась, и пугалась.
— А ты мне будешь рассказывать? — спросила она. — Можно, я буду сюда приходить, когда не опасно, ночью, и слушать, что ты представила за день? Тогда мы станем самыми закадычными друзьями.
— Да, — кивнула Сара. — Друзья познаются в беде, а мои беды показали, какая ты хорошая.
Глава IX. МЕЛЬХИСЕДЕК[8]
Третьей была Лотти. По молодости лет она не знала, что такое горе, и очень испугалась, когда ее приемная мать стала совсем другой. Она слышала, что с Сарой случились странные вещи, но не могла понять, почему она так изменилась — ходит в старом черном платье, не сидит на почетном месте, не учится, только учит других. Малышки шушукались, узнав, что Сара больше не живет в той комнате, где так долго царила Эмили. Особенно удручало Лотти, что Сара почти ей не отвечает.
— Ты теперь очень бедная? — доверчиво спросила она в первое же утро, когда ее подруга пришла заниматься с ними французским. — Как нищие? — Она сунула пухлую ручку в тонкую и широко открыла мокрые глаза. — Я не хочу, чтоб ты была нищей.
Губы ее задрожали, и Сара поспешила ее утешить.
— Нищим негде жить, — мужественно сказала она. — А у меня есть комната.
— Где же она? — не отставала Лотти. — У тебя живет другая девочка, там теперь не так красиво.
— Я переехала, — сказала Сара.
— А у тебя красиво? — спросила Лотти. — Я хочу посмотреть.
— Тише, — сказала Сара, — мисс Минчин глядит на нас. Она на меня рассердится, если ты будешь шептаться.
Она уже знала, что ей вменят в вину буквально все. Если дети не слушали, или болтали, или ерзали, виновата бывала она.
Лотти, однако, была решительной особой. Сара не отвечает? Что ж, она все равно найдет ее комнату. Она беседовала с маленькими, приставала к большим, слушала пересуды — и наконец, в один прекрасный вечер, пошла наверх по лестнице, о которой раньше и не подозревала. На самом верху она увидела две двери, открыла одну наугад, и увидела, что ее дорогая Сара стоит на столе и смотрит в оконце.
— Сара! — в ужасе крикнула она. — Мама Сара!
Испугалась она потому, что чердак был почти пустой, очень некрасивый, да еще и Бог знает где, чуть не на небе. Ей казалось, что ее коротенькие ножки одолели сотни ступенек.
Сара обернулась на ее голос. Теперь испугалась она. Что же будет? Если Лотти заревет, и кто-то услышит, обе они пропали! Спрыгнув со стола, она кинулась к малышке.
— Не плачь и не шуми! — взмолилась она. — Меня будут ругать, а меня и так все время ругают. Тут… тут совсем неплохо, Лотти.
— Правда? — спросила Лотти, испуганно оглядывая комнату. Она и сейчас была капризной, но так любила свою приемную маму, что ради нее постаралась сдержаться. Потом, вполне могло оказаться, что любое место, где живет Сара, становится хорошим. И она прошептала: — А почему?
Сара ее обняла и принужденно засмеялась — все же приятно обнять теплое, толстое, маленькое тельце. День был тяжелый и, глядя в оконце, она сама чуть не плакала.
