Астрид Линдгрен - Пиппи Длинныйчулок
В тот самый вечер Пиппи вывалила все свои золотые монеты из чемодана на пол кухни и пересчитывала их. Считать она, конечно, хорошенько не умела, но все же иногда это делала. Порядка ради.
— …семьдесят пять, семьдесят шесть, семьдесят семь, семьдесят восемь, семьдесят девять, семьдесят десять, семьдесят одиннадцать, семьдесят двенадцать, семьдесят тринадцать, семьдесят семнадцать… фу, как у меня в горле засемерило-засвербило! Ну и ну! Какие еще цифры-то бывают? Эй, где вы там, цифры-мифры?! Ага, теперь я вспоминаю: сто четыре, тысяча, — это, право слово, куча денег, — сказала Пиппи.
Как раз в эту минуту в дверь постучали.
— Либо входите, либо оставайтесь там, за дверью, как вам угодно! — воскликнула Пиппи. — Я никого не неволю!
Дверь отворилась, и вошли двое бродяг. Отгадай, сделали ли они большие глаза при виде рыжеволосой девчонки, сидевшей в совершенном одиночестве на полу и считавшей деньги!
— Никак ты одна дома? — хитро спросили они.
— Ни в коем случае, — ответила Пиппи. — Господин Нильссон тоже дома.
Ведь воры при всем желании не могли знать, что господин Нильссон — маленькая обезьянка, которая как раз спала в своей выкрашенной в зеленый цвет маленькой кроватке с кукольным одеяльцем на животе. Они думали, что это хозяина дома зовут Нильссон, и понимающе подмигнули друг другу, как бы говоря: «Мы можем вернуться сюда чуть позднее».
Но, обратившись к Пиппи, они сказали:
— Мы зашли к тебе только узнать, что такое часы, вернее, который час[4].
Бродяги так взбодрились, что начисто забыли про всякие бутерброды.
— Здоровенные сильные дяденьки, а даже не знаете, что такое часы, — съехидничала Пиппи. — Ну и дрянцовское же воспитание вы получили! Часы — это такая маленькая кругленькая штучка, которая говорит «тик-так», которая идет и идет, а никогда до дверей не дойдет. Если вы знаете еще другие загадки, валяйте, выкладывайте, — ободряюще произнесла Пиппи.
Бродяги решили, что Пиппи слишком мала, чтобы разбираться в часах, поэтому они, не говоря ни слова, вышли из дома.
— Я вовсе не требую, чтобы вы сказали «так»[5], — закричала им вслед Пиппи, — но вы могли бы, по крайней мере, поднапрячься и сказать «тик». У вас даже обыкновенного ума, как у часов, не хватает! Да ну вас, убирайтесь с миром, — сказала Пиппи и вернулась к своим деньгам.
Удачно избежав неприятностей, бродяги в восторге потирали руки.
— Ты видел, сколько денег? Ну и ну! — сказал один.
— Да, везуха пошла! — сказал второй. — Единственное, что остается, — подождать, пока девчонка и этот Нильссон заснут. А потом тихонько пробраться в дом и наложить на все лапу.
Усевшись под дубом в саду, воры стали ждать. Моросил мелкий дождик, а они к тому же страшно проголодались. Нельзя сказать, что им было очень уютно, но мысль об огромных деньгах поддерживала в них бодрость духа.
Мало-помалу во всех домах погас свет, но окна Виллы Вверхтормашками светились по-прежнему. В тот вечер Пиппи как раз училась танцевать шоттис и не желала ложиться спать, пока не убедится, что она в самом деле уже выучилась танцевать этот танец. В конце концов, однако, и на Вилле Вверхтормашками погас свет.
Бродяги немножко подождали, желая удостовериться в том, что господин Нильссон заснул. Но под конец они прокрались к кухне с черного хода и приготовились открыть дверь своими отмычками. Между тем один из взломщиков — вообще-то его фамилия была Блум — совершенно случайно коснулся двери. И она оказалась незапертой.
— Что они тут, чокнулись? — прошептал он своему сообщнику. — Дверь-то не заперта! Ну и дела!
— Тем лучше для нас, — ответил его сообщник, черноволосый взломщик, которого все, кто его знал, звали Громила-Карлссон.
Громила-Карлссон зажег карманный фонарик, и они прокрались на кухню. Там никого не было. Но в комнате рядом спала Пиппи, и там же стояла маленькая кукольная кроватка господина Нильссона.
Громила-Карлссон открыл дверь и осторожно заглянул в комнату. Там было спокойно и тихо, а свет фонарика заплясал по всей комнате.
Когда лучи света коснулись кровати Пиппи, бродяги, к своему величайшему удивлению, не увидели ничего, кроме пары ног, покоившихся на подушке. Голова Пиппи, как обычно, лежала под одеялом у изножья кровати.
— Должно быть, это и есть та самая девчонка, — прошептал Громила-Карлссон Блуму. — И теперь, верно, она крепко спит. А где, как ты думаешь, где может быть этот Нильссон?
— Господин Нильссон, с вашего позволения, — послышался спокойный голос Пиппи. — Господин Нильссон лежит в маленькой выкрашенной в зеленый цвет кукольной кроватке.
Бродяги так перепугались, что их просто затрясло от страха. Но тут они осознали то, что сказала Пиппи. В кукольной кроватке спал господин Нильссон. При свете карманного фонарика они разглядели также кукольную кроватку и лежавшую в ней маленькую обезьянку. Громила-Карлссон не смог удержаться от смеха.
— Блум, — сказал он, — господин-то Нильссон — обезьяна, ха-ха-ха!
— Да, а ты думал, кто он? — раздался из-под одеяла спокойный голос Пиппи. — Машинка для стрижки газонов, что ли?
— А твои мама с папой дома? — спросил Блум.
— Нет, — ответила Пиппи. — Их нет! Они уехали! Совсем уехали!
Громила-Карлссон и Блум просто закудахтали от восторга.
— Послушай-ка, милая детка, — сказал Громила-Карлссон. — Вылезай из-под одеяла, поболтаем!
— Не, я сплю! — сказала Пиппи. — Что, опять хотите поговорить о загадках? Тогда, может, сначала отгадаете эту: что за часы, которые идут и идут, а никогда до двери не дойдут?
Но тут Блум решительно сорвал одеяло с Пиппи.
— Ты умеешь плясать шоттис? — спросила Пиппи, серьезно глядя ему в глаза. — А я умею!
— Ты задаешь слишком много вопросов, — сказал Громила-Карлссон. — Не можем ли мы немного расспросить тебя тоже? Где у тебя, например, деньги, которые только что валялись на полу?
— В чемодане на шкафу, — чистосердечно ответила Пиппи.
Громила-Карлссон и Блум ухмыльнулись.
— Надеюсь, дружок, ты ничего не имеешь против, если мы их заберем? — спросил Громила-Карлссон.
— О, пожалуйста, — сказала Пиппи. — Ясное дело, нет.
После чего Блум подошел к шкафу и снял оттуда чемодан.
— А теперь, дружок, надеюсь, ты ничего не имеешь против, если я заберу их обратно, — сказала Пиппи; она вылезла из кровати и подошла к Блуму.
Блум так хорошенько и не понял, как это произошло, но чемодан вдруг быстро и весело очутился в руках у Пиппи.
— Хватит шутить! — злобно произнес Громила-Карлссон. — Давай сюда чемодан!
Схватив Пиппи крепко за руку, он попытался рвануть к себе желанную добычу.
— Шутки в сторону! — изрекла Пиппи.
Она подняла Громилу-Карлссона и посадила на шкаф. Через минуту рядом с ним там уже сидел и Блум. Вот тут-то оба бродяги испугались. Они начали понимать, что Пиппи уж точно не какая-то там заурядная девчонка. Но чемодан влек их к себе настолько, что они забыли всякий страх.
— Вместе и сразу, Блум! — вскричал Громила-Карлссон, и они, соскочив со шкафа, накинулись на Пиппи, державшую чемодан в руках.
Но Пиппи ткнула в каждого из них указательным пальцем так, что они тут же очутились в разных углах. И не успели они подняться на ноги, как Пиппи вытащила веревку и молниеносно скрутила руки и ноги обоим ворам.
Теперь они запели другую песню.
— Милая, добрая фрёкен! — заныл Громила-Карлссон. — Прости нас, мы ведь только пошутили! Не обижай нас. Мы ведь всего лишь несчастные нищие бродяги, которые зашли в твой дом попросить немного еды.
Блум даже чуточку всплакнул.
Пиппи аккуратно поставила чемодан обратно на шкаф. А потом повернулась к своим пленникам:
— Умеет кто-нибудь из вас танцевать шоттис?
— Хы, хы! — захныкал Громила-Карлссон. — Я думаю, мы оба сумеем.
— Ой, до чего же весело! — воскликнула Пиппи, хлопая в ладоши. — А мы не можем немного потанцевать? Понимаете, я только что научилась.
— Да, пожалуйста, — немного обескураженно ответил Громила-Карлссон.
Тогда Пиппи взяла огромные ножницы и разрезала веревку, опутавшую ее гостей.
— Но у нас нет музыки, — огорченно произнесла Пиппи.
Тут у нее возникла новая идея.
— А ты не можешь поиграть на гребенке? — спросила она Блума. — Тогда бы я потанцевала с ним. — Она указала на Громилу-Карлссона.
Ну да, Блум мог, разумеется, поиграть на гребенке. И он заиграл, да так громко, на весь дом. Господин Нильссон, проснувшись, уселся в своей кроватке, словно для того, чтобы увидеть, как Пиппи кружится по всей комнате с Громилой-Карлссоном. Она была чрезвычайно серьезна и торжественна, а танцевала так старательно, словно речь шла о ее жизни.
