Лидия Чарская - Волшебная сказка
А полная дама в сером платье все не отрывала по-прежнему от Нади вооруженных лорнетом глаз. И под этим взглядом девочка чувствовала себя очень неловко. Наконец, гостья отложила в сторону лорнет и, наклонившись к плечу генеральши, прошептала, но так громко, что до окончательно растерявшейся Нади долетели ее слова.
— Послушайте, ma chere[4] Елена Дмитриевна, откуда вы достали эту Сандрильону?
— Какую Сандрильону? — не поняла в первую минуту хозяйка дома.
— Ах, Боже мой! Неужели вы не находите, что эта очаровательная девчурка похожа на переодетую принцессу?
— Кто? Надя Таирова? А вы большой романтик, Анна Ивановна, — улыбалась хозяйка. — Я и не подозревала такого грешка за вами.
— Какой тут грешок, моя милая, уметь отыскать истинное изящество и красоту под самым затрапезным нарядом, — и, опустив лорнет, она кивнула Наде.
— Подойдите ко мне, душечка, я хочу познакомиться с вами.
Красная, как пион, Надя поднялась со своего места и, сконфуженная и обрадованная в одно и то же время этим лестным для нее вниманием незнакомой дамы, робко приблизилась к ней.
Маленькие, быстрые глазки Анны Ивановны с явным удовольствием остановились на разрумянившемся лице девочки.
— Очень мила! Очень мила! Tres comme il fant, tres distinquee![5] — бормотала вполголоса оригинальная особа. — И какая скромная! На удивление милая девочка! И так напоминает покойную Веру, — продолжала восторгаться она.
Елена Дмитриевна пришла на помощь к Наде.
— Да полно вам смущать девочку, Анна Ивановна. Видите, как маков цвет, стоит перед вами. Отпустите вы ее к ее юным друзьям, — с улыбкой уговаривала она свою гостью.
— Ну, Бог с вами, деточка, идите уж, отлично понимаю, что с молодежью, с подругами и товарищами вам куда интереснее, нежели со мною, старухою. А только, если когда заскучаете случайно, захотите новенькое что-нибудь повидать, — приходите ко мне в гости. Я живу… — Тут дама назвала улицу и номер своей дачи и кивком головы отпустила Надю.
Вскоре затем она объявила, что ей пора домой, и стала собираться. Хозяева пошли провожать ее до ворот дачи. Нона Ртищева и ее жених присоединились к ним. Молодежь осталась за столом под наблюдением леди Пудлей.
* * *— Это известная оригиналка и страшная богачиха Анна Ивановна Поярцева, — шепотом объявила своим гостям Наточка, как только рыхлая фигура и серое муслиновое платье гостьи скрылись за деревьями.
— У нее целый эскадрон мосек, приживалок и канареек, — вторил кузен Ванечка.
— И дом как дворец. А живет она одна-одинешенька, без родных и друзей… — заключила его сестра Маня.
— А ты ей очень понравилась, Надя, — и Наточка сочувственно улыбнулась через стол подруге.
— Удивительно только, как это она так с первого раза воспылала? — проронил Никс.
— Для объединения родственных душ не надо много времени, докторальным тоном объявил басом Ванечка.
Все засмеялись.
Софи Голубева с кислой улыбкой обратилась к Наде:
— Удивительно, чем ты так очаровала ее? — процедила она сквозь зубы.
Надя почувствовала легкую насмешку в тоне девочки. Голубеву она никогда не любила и не пользовалась, в свою очередь, симпатией последней еще в институтские дни. Почуя укол в словах бывшей одноклассницы, Надя вспылила мгновенно и тотчас же отпарировала ее.
— А ты думаешь, чтобы иметь счастье понравиться кому бы то ни было, необходимо выдержать экзамены на круглое двенадцать или зубрить до одури с утра до ночи и с ночи до утра? — насмешливо обратилась она к Софи.
Голубева прищурилась и раскрыла было рот, чтобы ответить Наде, но Наточка очень ловко замяла начавшуюся было ссору и предложила гостям после чая взглянуть на Митин «гадючник».
— Там есть жаба огромная, два ужа и даже ядовитая змея, — с значительным видом сообщила она.
Действительно, позади дома, во дворе, между двумя теплицами, в глубокой яме, прикрытой сверху оконной рамой, дружно делили заключение три змеи и огромных размеров жаба.
Девочки пищали и ахали, разглядывая «чудовищ». Мальчики, конкурируя в храбрости, предлагали доказать свое бесстрашие и на пари спуститься в яму. Кончилось тем, что все единогласно решили сыграть партию в крокет.
Поздно вечером, пренебрегая опасностью получить снова выговор от отца, Надя вернулась из гостей к себе на дачу. Она была как в чаду. Голова девочки приятно кружилась от всех пережитых нынче впечатлений. Как чудесно прошел этот день! Какое неожиданное удовольствие подарила ей. Наде, судьба сегодня! Даже ее более чем скромный наряд на этот раз не очень смущал девочку, еще менее смущали язвительные насмешки Голубевой и боязнь того, что «ехида», как мысленно обзывала Надя Софи, не обмолвилась бы о том, что ее, Надю, исключили из института. Вечер в гостях прошел еще лучше дня. Ее оставили обедать у Ртищевых, а вечером при прощанье и сама Елена Дмитриевна, и Наточка просила Надю прийти к ним в ближайший четверг отпраздновать Наточкино рождение. Надя, пунцовая от восторга, разумеется, отвечала согласием и благодарностью. Не слыша ног под собой, вернулась она домой. Отец, на ее счастье, уже спал. Но тетя Таша, Клавденька и Шура ждали ее на лавочке под березой.
Захлебываясь восторгом, Надя передала им все случившееся с нею нынче, не пожалев красок и дополнив действительность вымыслом. Но одна только Шурка с восторгом внимала ее словам. Тетя Таша откровенно зевала, слушая рассказ Нади, а Клавденька сказала, как отрезала, прямо в лицо сестре:
— Ай, Надежда, не по носу табак, не по тебе это общество. Не советую туда частить. Всяк сверчок знай свой шесток, — предостерегала она сестру.
— Пожалуйста, не учи! — вспылила Надя. — Тебе, кажется, завидно, что меня принимают в таком аристократическом доме, — с надменной миной прибавила она.
— За-вид-но-о-о? — протянула Клавдия с удивлением. — Вы слышите, тетя Таша, что она говорит? Ой, и глупа же ты, Надежда, как я на тебя погляжу. Мне завидовать? И кому же? Уж не в том ли…
— Девочки, не ссорьтесь, ради Бога! Спать пора. Вон скоро светать начинает. Отец опять недоволен будет, если ты проспишь, Надя. Ступай же, милушка, ступай, — примиряющим тоном говорила тетя Таша. И, когда, послушавшись ее дельного замечания, Надя направилась к дому, тетя Таша стала ласково выговаривать Клавдии за ее резкость с сестрою.
— Ты бы поласковее с нею, Клавдюша. Сама видишь, какая она у нас хрупкая, нежная, действительно, словно не из бедной семьи, а принцесса какая переодетая; а ты ее бранишь…
— Ах, тетя, мало того, что вы избаловали вашу белоручку-любимицу, еще и других заставляете ее баловать. Нет, уж увольте, я ублажать Надежду не стану, довольно с нее и вашего баловства. А что она выше своей среды залезает, так это и вовсе нехорошо; сами хорошо понимаете, только еще ленивее да требовательнее будет, — своим резким тоном говорила, как резала, Клавдия.
Увы! В глубине своей души тетя Таша была вполне согласна со старшей племянницей, но ей было бесконечно жаль «обездоленную», как она мысленно называла свою любимицу Надю, и старушка была бесконечно счастлива, если бы судьба, хоть отчасти, хоть самую маленькую толику, побаловала ее ненаглядную девочку.
И сама Надя в это время, запершись у себя в каморке, сладко грезила о так весело проведенном ею сегодняшнем дне, мешая действительность с небылицами и сама не замечая, веря последним.
В эту ночь самые светлые, самые радостные сны снились Наде… Она перестала быть Надей Таировой, дочерью бедного банковского писца, и в сонных грезах превращалась в богатую девочку из аристократического дома, ни в чем не имевшую отказа, окруженную самыми нежными заботами.
Золотые сны! Как они баюкали Надю, навевая счастливую улыбку на розовые губки спящей девочки!
Глава VI
Розовое платье. Пестрый день начинается
— В чем же ты пойдешь на рождение к твоим Ртищевым? Там ведь все, наверное, расфуфыренные будут, а у тебя ничего нет, кроме выходного коричневого платья… Так как же? — И бойкие глазенки Шурки, устремленные в лицо Нади, так и горят, так и сверкают самым недвусмысленным, жадным любопытством.
Надя искренно смущена. В самом деле, как она пойдет в коричневом, когда все будут, наверное, в светлых и очень нарядных платьях? Вопрос Шурки застает ее врасплох.
— Я… право не знаю… — мямлит она, и в глазах ее загорается досада, закипающая в сердце досада на бедность, нищенскую жизнь, на нужду. О, эта нужда! Не будь ее, разве бы она, Надя, чувствовала себя такой подавленной, как сейчас, такой несчастной. Откуда же взять ей нарядное платье, откуда? Шурка права: нельзя ей, Наде, быть одетой хуже других, хуже этой противной Софьи Голубевой, которая уже конечно не упустит случая пошпиговать Надю своими насмешками и язвами.
