Г Демыкина - Потерялась девочка
— Откуда это? — Зоя протянула им лист.
— О, это странная история, — улыбнулась мама. — Когда я хватилась тебя и стала искать по квартире — я ведь думала, ты где-нибудь здесь, — я вошла в свою комнату, а там на полу вот это.
— Под картиной? — замирая, спросила Зоя.
— Да, кажется. В общем, на полу. Я удивилась: у нас ведь таких листьев нет. Начала рассматривать и — веришь ли? — понемногу успокоилась. Вот тетя Яня подтвердит. Очень странно, конечно.
Зоя улыбнулась. Ей было грустно и тепло от памяти оранжевого дня, милых пурзей, их безобидности, их доброты. Зоя поцеловала маму и тетю Янину и тихонечко пошла к себе. Зажгла настольную лампу. Открыла альбом.
Она рассматривала человечков в треугольных колпачках, которых рисовала тогда, давно. Как похожи были они на пурзей и как не похожи! Так на новогоднюю елку вешают яблоки из раскрашенной ваты. Похоже, да не то.
Случайно взгляд ее упал на тумбочку возле кровати. Там, на этой тумбочке, стояла черная резная шкатулка Девочка взяла в руки эту старинную вещицу, потрясла возле уха. Там, как и прежде, что-то шуршало перекатывалось. А с гладкой поверхности крышки улыбались женщины в длинных платьях, и у каждой в руке была ветка. И на одной… Ну да, на одной ветке бутон цветка был выпуклым. Зоя нажала на него. Что-то дрогнуло, звякнуло, и черная крышка распахнулась.
Зоя с волнением заглянула внутрь. Сомнений не было. Там, в шкатулке, в шкатулке знаменитого художника дядюшки Тадеуша, лежали… просто две кисточки, старые, с вытертым волосом, и еще огрызок карандаша.
Если бы Зоя была Любой Вилкиной, она бы, наверное, презрительно скривила рот и сказала бы: «Подумаешь, есть что хранить!»
Но Зоя была Зоей, и она хотела стать настоящим художником. Поэтому она ничего такого не сказала, только бережно дотронулась до вещей, хранивших дыхание большого труда.
Зоя поставила шкатулку возле себя, снова взялась за краски и кисточку. И тогда в верхней части листа появилось сероватое небо. Потом оно чуть порозовело. После проступило дерево — может быть, дуб. И черные ветки-загогулины прорезали небо, и Зоя поняла, что на это можно смотреть долго. И она смотрела. И еще появилась трава — два коричневато-серых стебля. А на дереве дупло. И оттуда подслеповато глянула проснувшаяся от близости вечера сова. И шевельнулись ветки, качнулась трава, на песке обозначились едва заметные чьито следы. Зажила, задышала картина. Она ничем не была похожа на то, что рисовал дядюшка Тадеуш, и все-таки, если захотеть, если сделать шаг…
Мама, кажется, окликнула Зою. Зоя, кажется, не услышала. Мама заглянула в комнату: девочка сидела над листом бумаги. Мама покачала головой, но ничего не сказала, успокоилась. На самом же деле все было не так просто. Все было не так просто, потому что Зоя могла уйти туда, к этому дереву, дуплу и встретить там… нет, это пока неизвестно — кого. Но она могла уйти туда почти в любое время.
