Розалия Амусина - Круглая корзинка
— Ты на Людмилу не обижайся, что она не бросила читать, — у неё совсем нет времени: она учится в институте на историка и работает, потому что меня и Алёнку, понимаешь, кормить надо… Она, знаешь, до чего дошла? Вчера приходит ей какая-то повестка, там в конце написано — явиться в 18.30, а она читает: явиться в 1830 году…
— Люда! — громко позвал Валерий. — Скоро, что ли, у тебя там цари перебьют друг друга? А то мы пока с голоду помрём…
— Что?.. Ах да, давно пора обедать. — Людмила вскочила, протёрла покрасневшие глаза. — Мойте руки, сейчас подам на стол. — Она потрепала Алёнку по голове и огорчённо причмокнула: — Ну что за ребёнок! Только что её вымыли, и уже полная голова песку!
— Людочка, не беспокойся, это же песок с нашего двора!
В этот момент в комнату вбежал кудлатый щенок с остренькой мордочкой и хитрющими глазами. Шерсть у него была чёрная, лохматая и на спине как бы пробором разделялась.
— Знакомься, — сказал Валерка, — это Цезарь, четвёртый член нашей семьи. Назван в честь древнего полководца Юлия Цезаря.
— А я зову его просто Юлька, — сказала Алёнка.
…Людмила разлила по тарелкам суп. Меня тоже усадили обедать.
— Ой, суп с фрикатюльками! — обрадовалась Алёнка.
— Кажется, суп сегодня удачный, — сказала Людмила и тут же опять раскрыла свою большую книгу, подперла её хлебницей и, не притронувшись к супу, стала читать.
Давно не ела я такого вкусного супа, хотя вид у него был неважный. Кажется, это был суп с клёцками, но клёцки были какие-то лохматые, растрёпанные.
— Вкусно-то как! — похвалила я.
А Валерий поболтал ложкой в тарелке, глотнул немного и, представьте, капризно пробурчал:
— Ну да, вкусно! Клёцки-то… прямо лягушки какие-то плавают…
Я чуть не поперхнулась: клёцки — лягушками обозвал!..
А Валерка всё бурчит, бурчит и сердитыми глазами смотрит перед собой.
Надо же! Ещё обедом недоволен, фыркает! Сестра, усталая, варила, а он… С ума он сошёл, что ли? Может, он ещё пожелает, чтобы она ему клёцки бантиками завязывала?! И это наш-то Валерка, который в классе от каждого пустяка заливается краской!
Мне стало неловко. Зачем он так… да ещё при мне… Значит, ему совсем безразлично, что я о нём думаю. Мне трудно было смотреть на Валерия.
Сейчас Людмила как прикрикнет на него!
Но ничуть не бывало: Людмила даже не подняла глаз, которыми она быстро скользила по книжке — даже не по строчкам, а прямо наискосок через всю страницу, словно на санках с горки скатывалась.
А Валерка — подумайте только! Опять стал наступать на сестру:
— Суп удачный!.. А сама, небось, даже не дотрагиваешься! Было бы вкусно, так ела бы. Слышишь, Людмила?
— Я сейчас, сейчас… Ты, главное, ешь сам, Валерик, и девочку угощай. — И Людмила стала одной рукой зачерпывать суп, а другой переворачивать страницу. — Замечательно, оч-чень даже замеч-чательно, — приговаривала она, и было непонятно, про суп она говорит или про свою историю.
А у меня давно и аппетит пропал.
Сестра, видите ли, обеды ему особенные закатывать должна! Эх, Валерий, Валерий, вот ты какой!.. А я-то, дурочка… Карты чертить… Пускай бы уж лучше у меня реки задом наперёд текли. Пускай бы Африка на берегу Невы очутилась, чем узнать, что Валерка такой…
А Валерий, хотя и обругал суп, стал уплетать его так, что за ушами хрустело, и вдруг заорал:
— Опять?! Вот наказание! Надо получше закрывать крышку!.. Проклятые мухи! Ну и пронырливый народ!
— Мухи — не народ, — возразила Алёнка, — мухи — это звери.
Людмила вдруг встрепенулась:
— Ой, вы уже поели; сейчас подам котлеты, — и полезла под подушку.
«Наверное, это она по рассеянности вместо духовки под подушку полезла», — сразу смекнула я, и мне стало совсем жалко эту усталую Люду, у которой не было времени даже сообразить, что она делает.
— Люда, куда ты лезешь? — Валерка безнадёжно махнул рукой. — Опять всё перепутала… Ты же кастрюлю своими собственными руками на кресло переставила!
— Ой, верно; я ужасная ворона! Всё забываю! И что бы мы без тебя делали, умник ты наш?..
Мне было стыдно за Валерку. И так обидно… Хоть беги из-за стола и пореви тихонько где-нибудь в уголке. А Людмила — тоже хороша! Ещё умником его называет.
А Валерка, как ни в чём не бывало, говорит мне:
— Совсем Людмила у нас заработалась. Сегодня, понимаешь, прилегла на минуту и вдруг жалуется: «Что-то подушка твёрдая стала». И как бы ты думала? Она головой на кастрюлю легла. Алёнка её потом всё уговаривала холодное приложить, чтобы шишка на голове не вскочила.
— Ладно, хватит надо мной смеяться, — виновато улыбнулась Людмила и стала раскладывать второе.
Я жевала и боялась — вот-вот подавлюсь этими котлетами, но всё-таки заметила — вкусные.
А Валерка сморщил нос и с досадой сказал:
— Ну и котлеты сегодня! Будто велосипедную шину жуёшь!..
Тут уж я не выдержала: изо всех сил пнула Валерку ногой под столом и глазами показала на Людмилу.
— А?.. Чего?.. — Валерка с испугу аж подскочил, уронил ножик и уставился на Людмилу. Даже глаза вдруг стали больше косить. Нет, вовсе это не красиво, когда глаза косят!
— «Чего?» — шёпотом сказала я. — Бессовестный ты человек, вот чего!
— Да что ты, Ёлка!
— Что? Он ещё удивляется! Да как ты смеешь так? Клёцки ему — лягушки! Котлеты — велосипедная шина! Нет, посмотрите-ка! Сестра работает, работает, а ты… это же свинство!.. И вообще, не смей меня больше Ёлочкой звать!
— A-а… суп… котле… так я… — тут Валерка запнулся, глотнул воздух и вдруг жутко покраснел. Потом растерянно заморгал своими мохнатыми ресницами, уставился в стол и начал пальцем отколупывать кусочки клеёнки, как скорлупу с яйца.
Вот теперь это был Валерка.
Ага, пробрало! Так ему и надо!..
Валерка, немного помедлив, решительно поднялся, унёс посуду и стал вытирать стол. Тряпку он держал двумя руками и нажимал на клеёнку так, как будто спину кому-то тёр.
Когда он потянул у Людмилы из руки вилку, та наконец оторвалась от книги.
— Ох, опять проворонила! — сконфузилась она. — Сейчас подам компот. А ты посиди — и так, бедный, устаёшь.
— Ничего я не устаю! — поспешно перебил Валерка Людмилу.
Так вот оно что! Оказывается, он ещё жалуется, что устаёт в школе!
Я сказала, что у меня заболела голова, скомкала свою карту и убежала.
…Назавтра я стала пересаживаться от Валерки на другую парту. А Валерка — хоть бы слово! Будто в рот воды набрал.
На уроках я ничего не слушала, думала только об одном. И решила: не имею я права молчать. Товарищ я или не товарищ?..
…Через два дня мы придумали: устроить выездной совет отряда[15] у Валерки на дому.
«Продерём его с песочком», — заверили Генька и Лёшка.
— Они все четверо на кухне, — сказала нам соседка.
Мы приоткрыли дверь и замерли.
Валерка в длинном белом фартуке огромным ножом рубил на доске мясо. Сам он был перемазан вареньем, обсыпан мукой — даже носки ботинок были припудрены.
Людмила с тетрадкой на коленях сидела на табурете и, дуя на пальцы, перекидывала из руки в руку пирожок.
— Алён, — бросил Валерка, — соль — живо!
Алёнка, прикрывавшая от Цезаря мясо, толкнула солонку к Валерию. Стоя на одной ноге, она другой отбрыкивалась от Цезаря, а тот хватал Алёнку за пятки и повизгивал.
— Ух, вкусно! — сказала Людмила, откусывая пирожок. — Объеденье!
— Ну да, вкусно… — сердито пробурчал Валерка, точно так же, как тогда, за столом. — Пересушил я их, вот… В тот выходной у меня пирог с двумя заплатами получился, а всё-таки вкуснее был.
Вот так история! У меня загорелись уши — оказывается, готовит-то у них сам Валерка!..
Мальчишки ехидно поглядывали на меня: «Влипла, а?» Потом подтолкнули меня вперёд, и мы неловко втиснулись в кухню.
Валерка с изумлением уставился на нас.
— А, ребя… — начал он и осёкся, как радио, которое внезапно выключили. И тут Валерка стал ужасно краснеть — таким красным мы ещё никогда его не видели. Он неловко обтёр руки о бока и стал сдирать фартук.
Генька и Лёшка, видно, чувствовали себя не в своей тарелке. А я не знала, что делать от радости!
«Эх ты, — старалась я всё-таки ругнуть себя хоть немножко, — набаламутила, а? Позор на мою седую голову!» Но как я себя ни шпыняла, мне всё равно было весело.
— Вы уж нас извините, — засуетилась Людмила и кинула тетрадь прямо на сковородку. — Я вот… диплом пишу… А Валерик, видите… Ну, пойдёмте все в комнату. — И она пошла из кухни.
Валерка не глядел на нас. Он стоял возле плиты совсем так, как в классе у доски, и не знал, что делать с руками: то обтирал лицо, размазывая по нему варенье, то без толку передвигал чайник на плите.
Члены совета отряда даже не смотрели в мою сторону — они так пристально разглядывали кухонные полки и потолок, будто для того только, и пришли.
