Радий Погодин - Ожидание (три повести об одном и том же)
Ещё торгуют рыбой; бычками, ершами, барабулькой. Некоторые привозят из плавней судаков и лещей.
А есть и такие купцы, что держат для покупателей красный товар под прилавком: молодую севрюжину, осетра и белугу. Специально для этих купцов каждое утро приходил на рынок дед Власенко.
Рыбой торгуют всё больше женщины. Рыбаку самому торговать неудобно, да и времени жаль.
– Здорово, купчихи! – зашумел дед. – Похвастайте же вашим товаром. Очень я люблю рыбный дух нюхать.
Иные женщины почтительно здоровались со стариком, иные начинали брюзжать, обижаться. А которые помоложе – смеялись. Дед тоже смеялся, разводил руками.
– Дюже у нас девки хороши. Дюже красивые. Болгары страдают, у них завсегда невест недостача. Нехай бы к нам ехали. Или японцы… Ксанка, пошла бы за японца?
Крепкая, широкая в плечах Ксанка замахнулась судаком.
– Очумели вы совсем. Вы ж на моей свадьбе вино пили.
– Прости, девка, забыл, – извинился дед. – Вы для меня теперь все друг на друга похожие… А ну, покажи товар.
Ксанка сняла с корзины кусок сети.
– Ровная рыба, – похвалил дед. – Сердечный рыбак ловил. Мужик твой?
– Батька, – ответила Ксанка, вздохнув. – Чи у вас память помутилась, дед Власенко, чи вы насмехаетесь? Я уж давно как вдова…
– Извини, девка… – Старик сокрушенно почмокал, покачал головой и полез дальше по ряду. Остановился он перед высокой старухой в чёрной клетчатой шали, с которой скандалил возле церковной ограды.
Старуха прикрыла глаза и принялась вздыхать, бормоча:
– Чи ты белужий родственник или тот водяной черт?
– И когда у тебя язык сотрётся? – рассердился дед Власенко.– Я у тебя осетров отымал?
– Так не моя же та рыба, – громче заворчала старуха. – Просят люди продать – я продаю. Её ж ведь в море не выбросишь, всё одно она уже дохлая… А моя рыба вот – бычки… Свежие бычки и ерши! – заголосила старуха на весь базар, расхваливая свою рыбу. – Красивые ерши…
Она толкнула пальцем в старика и добавила:
– Ось такие, как он, страхолюды.
– Арестую я тебя, Ольга, за твои вредные действия, – пригрозил старик.
Старуха сунула руки в карманы передника. Втянула воздух в себя, словно целый день не дышала, и принялась честить старика Власенко со всех сторон.
– Злыдень ты окаянный! – кричала она. – Сам рыбалить не можешь, потому и лазаешь по базару из зависти. Нахлебник ты для государства и тараканий пастух. Другой бы на твоем месте хоть удочкой промышлял. Смотреть на тебя дюже тоскливо. С души воротит… Марию, горючую вдову, ты хитростью к себе заманил и на себя работать заставил. Чтоб тебе, бездельнику старому, пусто было! И чтобы на том свете рыбаки тебя в свою компанию не приняли! – Старуха вдруг подбоченилась и сказала: —Я же знаю, зачем ты на базар ходишь. На меня смотреть. Ты же ж ведь, старый пень, в меня всю жизнь влюблённый. А мне на тебя – тьфу! Ты ж для меня пустое пространство…
Девки и молодухи хохотали. Даже некоторые пожилые не сдерживали улыбок. Но Славка заметил, что в смехе рыбачек не было одобрения.
– Мозгов бы тебе поболе, – сказал старухе дед Власенко. – Душа твоя медная.
МОРЕ НА ГОРИЗОНТЕ
Старик шёл насупясь. Лохматые брови, как козырёк, прикрывали ему пол-лица.
– Каждый день с нею воюю, – сказал он, стараясь придать своему голосу ровность. – До чего же тёмная баба. Брешет и брешет…
Вышли на берег.
Море горело на горизонте нестерпимым огнём.
– Разве вам бабушка Мария не жена? – спросил Славка. – Она вас на «вы» называет.
Старик насупился ещё больше.
– Нет… Мария – вдова моего сотоварища. Мой сотоварищ Егор погиб, когда большая фуртуна была – шторм дюже сильный. Он с сыном пошёл ставной невод спасать… Море их вместе забрало. Обоих… – Старик замолчал, засопел в усы.
– А ейный сын Митя, старший, тот в Севастополе смерть нашел. Митино имя там на камне написано… Не может Мария в своей хате жить. Плачет она там дюже.
Грустно стало Славке. Потому что не мог он в этом деле оказать помощь. Да в таких делах никто уж помочь не может.
Та вредная старуха Ольга – она же ж моею невестой была. – Старик хлопнул себя рукой по боку.
Какой я дурак был… Пела она, Ольга, дюже красиво. Голос у неё такой замечательный, изнутра… – И всё ещё сердито, но уже тише, добавил: – Меня Серафина от неё отвела… Вот это ж была девка, моя Серафина…
На берегу двое бородатых рыбаков толкали в море смоляную лодку. Они замахали старику. Закричали:
– Дед Власенко, кончай сторожбу! Пошли крючья ставить. И хлопца бери. Бригаду организуем.
На шеях у рыбаков – женские косынки. Брюки подпоясаны обрывками сети. На ногах – брезентовые чулки до колен и кожаные постолы.
Старик отвернулся, стал кашлять от дыма.
– Может быть, сходим, дед Власенко, – вдруг сказал Славка. – Может, поймаем, чтобы та старуха язык прикусила.
Дед прохрипел:
– Куда тебе, хлопец. Ты для этого дюже хрупкий, как камышина… Видишь? – он кивнул в море на рыбаков. – Рыбаки же чисто разбойники. Рожи от комаров пораспухли, все в смоле, только усищи топорщатся… Да и я тоже. Какой я нынче рыбак… – Он показал руки с искривлёнными, раздутыми в суставах пальцами. – Сейчас, хлопец, техника… – Старик усмехнулся вдруг. Покачал головой.
– В молодости я белугу в четыреста килограммов один на один взял. Одной икры восемьдесят кило. И сейчас ещё об этом старики говорят. Потому что не всякому рыбаку так случается… Рыбак в одиночку взять рыбину в сто килограммов может, а если больше – уже вдвоём.
Они подошли к затону.
Старик ушёл со своим сменщиком, таким же старым, в книге расписываться. Пока они в сторожке курили, Славка смотрел в море. В горячее сверкание солнца, в даль, которая кончается на горизонте для глаз, словно прячет свою обширную тайну от всех неподвижных и нелюбопытных.
На свае, неподалеку от берега, сидела девчонка с удочкой. На ней были мальчишеские вельветовые штаны, белая косынка с голубым горохом и красная кофта. Она сидела как раз на дорожке, проложенной по воде солнцем.
Славка устроился на скамейке возле ворот. Старик Власенко вылез из сторожки, тоже принялся смотреть в море.
Они долго молчали и, наверно, думали об одном, потому что старик отвернулся, словно его подслушали, когда Славка сказал:
– Дед, а мы не будем большую ловить. Наловим маленькой. Удочками.
– Чи я курортник какой? – засопел старик. – Меня рыбаки с той тросточкой увидят, по всему морю смех побежит, аж до Турции… Удочкой… – ворчал старик. Он сердился и сам себя распалял. – Чи мне колхоз пайка не даёт? Чи я другого чего не могу? Я, может, в колхозе главным консультантом сейчас значусь. И общественную должность справляю. И затон сторожу… – Он вдруг закричал, широко раскрывая усатый рот: – Не слухай ты старую ведьму! Ольгу! Я для государства рыбы наловил поболе, чем она воздуху надышала! – Старик долго шевелил губами. Бросал на Славку сердитые взгляды.
– Расстроил ты меня. Я ж в прошлом годе пробовал. Ловил… Кабы та Ольга про это дело прослышала, она бы меня своим языком в горох раскатала.
„КРАСНАЯ РЫБА»
– В прошлом году приехал к нам художник один из столицы. Чистый такой гражданин. Не старый ещё – годов пятьдесят. Всё рыбаков рисовал для картины. И всё восхищался. И меня рисовал. Очень хотел он поймать белугу. Только всё неудача случалась. Осень. У нас по осени белуга худо берёт. Тогда он ко мне.
– Василий Тимофеевич, – говорит, – окажи помощь. – Он уже и на сейнерах ходил и на тральщике. – Теперь, – говорит, – мне очень нужна борьба. Чтобы рыбак показал себя в чистой своей красоте.
