Владислав Бахревский - Футбол
— Яваня в настоящих воротах не стоял, Коныша надо взять! — сказал Егор.
— Да, конечно, — упавшим голосом согласился я.
Смирнов сплюнул себе на ладонь и двумя пальцами резко ударил по слюне.
— Яваню, пацаны, берите! Я загадал: полетит направо — Яваня. Яваню показало.
— Тебя берем, — сказал Вава.
— Во сколько приходить и куда?
— Вот здесь соберемся и пойдем. Играем после полдника. В четыре часа.
— А где?
— На Дубенке, где же еще?
2Термолитовцы на такой важный матч шли бы строем, как ходят боевые отряды.
Я мечтал ходить строем, выполнять строгие важные приказы, отдавать если не честь, так пионерский салют. Одним словом, жить для больших дел, всерьез.
Война, до которой мы не доросли каких-нибудь семь-восемь лет, была для меня высшим судьей, но и высшим восторгом. На войне весь ты на виду и сам за себя в ответе. Если ты трус, то ничто тебя не спасет, а храброму — слава! Можно стать маршалом и водрузить знамя на рейхстаге. Только мне хотелось сразу всего: и знамя водружать, и армиями командовать. Ах, как я завидовал нахимовцам и суворовцам, будущим красным генералам! Но если бы вдруг в школу пришла разнарядка откомандировать для прохождения учебы в суворовское училище лучшего из лучших и директор, выстроив школу на торжественной линейке, подошел бы ко мне, я, потеряв голос, сказал бы «нет». Я бы повторил это «нет» и во второй раз, во всеуслышание. Пусть потом мне было бы плохо, пусть ребята презирали бы меня, а учителя каменели бы лицами, не замечая моего обязательного «здравствуйте», я вынес бы все это. Я знал, кем я буду.
Это должно было вырасти вместе со мной, свершиться в свой срок. И мне от этого никуда не деться, как от усов, которые вырастут и у меня.
Играть и жить было для меня не одно и то же и для термолитовцев не одно и то же, а вот Мурановская улица игры совсем не признавала, ей хватало жизни.
Наша ватага шла гурьбой, через картофельные поля перед Карасовом, по Карасову — поселку огородников, по лесу.
Общего разговора никак не получалось. Игра с «шариками» — самое важное событие лета. Победить «шариков» никому не удавалось — ни казарменским командам, ни лагерным.
Когда уже шли по лесу, завелся Толяна. Стал рассказывать о брате. Оказалось, что брат у Толяны — герой. И не вообще, а законный, со звездочкой и орденом Ленина. Во время войны он летал на бомбардировщиках, а теперь — на реактивных. Приехал он на короткую побывку для того, чтобы намылить Толяне шею, чтоб не водил компанию со шпаной. Шея была намылена вчера вечером, и Толяна беспокоился за свою форму, пойдет ли игра. У «шариков» не какие-нибудь пионерчики играют, а ребята из детских, а то и юношеских команд московских мастеров. Капитан у них из «Спартака». Он и в «Спартаке» — капитан.
У меня на лбу выступила испарина. Вон какая игра ждала меня!
Я озабоченно оглядел команду, вопрос сам собой так и порхнул с моих губ:
— А где же Никола?
Большой сильный парень Никола, бровастый, с которым я играл первую свою игру, почему-то не появлялся с той поры на улице. Я о нем теперь вспомнил, потому что в серьезной игре он очень бы пригодился.
— Никола вкалывает! — сказал Толяна.
— Как? — не понял я.
— На фабрике он, возильщиком, — сказал Смирнов. — На прядилке. Ему скоро шестнадцать.
— Тележку катает, — хохотнул Толяна.
— А школа как же? — спросил я осторожно.
— Шесть классов — седьмой коридор! — Толяна совсем развеселился.
Мне Никола показался серьезным парнем, и тут Смирнов сказал:
— Никола в этом году в вечернюю пойдет. А потом в текстильный техникум.
— Вечерка — дремалка! — Толяна вдруг крякнул, выпятил грудь и промаршировал: — Ать-два! Ать-два! Еще пару лет прокантуюсь — и в армию. А там на сверхсрочную. Ать-два! Ать-два! Хорошо! Это Чапаю надо думать, а солдат спит — служба идет!
3У «шариков», вернее, у лагеря завода «Шарикоподшипник» все было по-настоящему и по настоящим правилам.
Поле размечено белыми линиями, с центральным кругом, со штрафными площадками. По углам — флаги, на воротах — сетки. Даже табло было.
На поле вышла судейская бригада. Главный судья свистнул, и мы, поджав руки в локтях, выбежали на центр.
«Шарики» в зеленых футболках с номерами, в красных трусах, в зеленых гетрах с тремя красными полосками и — в бутсах.
Мы в чем придется и все босые.
— Пускай снимают буцарики! — сказал Егор Ваве.
— Перекалечат всех, — поддакнул Ходунов.
— Ничего, сыграем, — сказал я, испугавшись, что такая настоящая игра может не состояться.
Капитан «шариков» вышел вперед и крикнул:
— Физкульт!
— Привет! — пробасила его высокорослая команда.
— Лбы как на подбор, — сказал Толяна, самый из нас старший и большой. — Не мотнуть ли в лес по грибки, пока ноги целы?
— Тише, Толяна! — Я страдал за всю нашу разношерстность и несобранность.
Вава тоже вышел вперед и махнул нам рукой.
— Привет! — нестройно, словно стыдясь чего-то, пробурчала наша «деревня».
— Капитан, ко мне! — позвал судья.
— Чего? Они будут в бутсах? — спросил судью Вава.
— Обещаем играть осторожно, — сказал капитан «шариков».
— Все равно перекалечите всех.
— Я скажу своим, чтоб все играли осторожно! — упрямо повторил капитан «шариков».
Конечно, они ни за что не снимут свои настоящие бутсы. Да будь они у нас, мы бы тоже не сняли.
— Ладно! — махнул рукой Вава. — Давайте ворота разгадывать.
Он угадал и крикнул мне:
— Яваня, какие ворота берешь?
Я любил терпеть в первом тайме, и не любил терпеть во втором. Показал на ворота, стоящие против солнца. Вратарь «шариков» удивился, но я знал, что делаю.
Рыженький, голуболицый мальчик, начиная игру, повернулся к нашим воротам спиной, откинул мяч своим полузащитникам и тотчас бросился вперед и налево. Из глубины поля мяч послали точно на выход, и голуболицый, чуть протолкнув мяч перед собой, ударил хлестко и метко. Мяч попал бы в «девятку», но я нечаянно оказался в этом углу и перебросил его через верхнюю планку.
— Смотри! — крикнул мне Вава.
— Смотрю! — ответил я обидчиво: защитники ведь сплоховали.
Угловой подали верхом. Я прыгнул, и мяч привычно прилип к моим пальцам. Выбивать босой ногой настоящий футбольный мяч — больно. Я выбил плохо, чужому.
Нападающий «шариков» ударил с лету, но в сторону от ворот.
— Выбей! — попросил я Толяну.
Тот разбежался и рванул от души. Мяч попал Ваве, и Вава с левой потряс вражескую штангу. Игра пошла тяжелая.
У наших ничего не получалось в нападении. Мяч все время был у «шариков», и наших нападающих хватало только на то, что они путались у них в ногах, не давая пробить по моим воротам.
Скоро кутерьма из центра переместилась к моей штрафной площадке. Запахло голом. Я метался в воротах, то и дело теряя из виду мяч, пытался перехватить его, но защитники, не доверяя, видно, мне, лупили куда попало, лишь бы от ворот. И наконец Толяна поймал мяч руками, потому что меня свалили свои же игроки.
Вава ушел к центру поля и отвернулся: начало игры никуда не годилось.
Одиннадцатиметровый бил рыженький. Он установил мяч. Поглядел на меня и подмигнул, показывая на левый угол. Я сглотнул слюну. Пеналист разбежался, сделал вид, что бьет влево, и я поддался на удочку, но, падая, я увидал мяч, махнул ногой и попал.
Мяч свечой взлетел в небо, и Толяна, подоспевший к мячу первым, головой отправил его на угловой.
Наши ожили.
— Шире грязь — навоз ползет! — по-дурному закричал Толяна, бросаясь с мячом на прорыв. Обвел трех «шариков» и вдруг отбросил мяч Ходунчику. Тот ударил и забил.
Через минуту «шарики» могли отквитать гол. К моим воротам сразу выскочили двое и замешкались, уступая удар друг другу. Я прыгнул и первым схватил мячик.
Наши осмелели.
Вава обвел спартаковского капитана и пушечным ударом вогнал мяч под перекладину.
Толяна подбежал ко мне, поднял, подбросил вверх. Я удивился: Толяна, оказывается, умеет радоваться, ему не все трын-трава.
Ликовали мы не долго. «Шарики», играя в одно касание, опять закрутили моих защитников.
— Не вижу! — кричал я, закрытый своими и чужими игроками. — Не вижу!
И тут Толяна, стоявший передо мной, махнул ногой и промазал. Мяч скользнул под его пяткой и юркнул мимо меня в сетку.
— Ура! — закричали болельщики. — «Шарики», смелей!
Я покосился на скамьи, врытые в землю вдоль бровки поля.
— Прорезался голос! — сказал Толяна и стал утешать меня: — Ты стой, как стоял. Моя вина. Пацанье на тебя не в обиде.
Но я дрогнул. В мои ворота влетел еще один мяч и за полминуты до конца первого тайма — третий.
4Отдыхали мы за воротами. Минут пять ребята лежали молча. Наконец Вава сказал:
